Неупокоенные - Альбина Равилевна Нурисламова
– Ты, говорят, завтра переезжать собрался? – спросил Максима во вторник словоохотливый сосед Крашенинников, и Максим, против воли оголяя десны в улыбке, подтвердил, что так и есть.
«Перееду, а как же. На кладбище», – думал он при этом, понимая, что его приговор подписан, дата смерти известна.
Скоро, видимо, доедят его старички Журавлевы.
А как потребуются им снова силы, нового квартиранта подыщут.
Назавтра Максим не смог выйти из дома: сил не было. Еле встал с кровати, взял телефон и, повинуясь чьему-то немому приказу, написал на работу, родителям, однокурсникам, что переезжает на новую квартиру, поэтому будет занят. Не сможет пару дней работать, учиться, общаться. Пусть не волнуются.
Все ответили, что волноваться не станут. Работодательница просила не задерживаться, три дня – максимум. Приятель спросил, не нужна ли помощь. Мать написала, что давно он дома не был, хоть на день рождения-то ждать? Она бы приготовила вкусненького. Тон был слегка обиженный.
Максим остро жалел, что редко виделся с матерью и отцом, вечно с ними ссорился, игнорировал, насмешничал, грубил. Сейчас, в эту минуту, все бы отдал, лишь бы увидеть их, обнять, поговорить. Но это невозможно. Рука сама отстучала привычный раздраженный ответ: занят, не дави, приеду, когда смогу.
Сообщение улетело.
Ничего уже не исправить.
Максим поплелся в ванную, посмотрел в зеркало и обомлел. Думал, ничто не может его удивить, да и сил удивляться не осталось. Все эти дни он видел, как меняется лицо и тело. На месте съеденного была пустота – ни крови, ни костей, ни ошметков кожи, лишь клубящиеся серые провалы. Старички Журавлевы ценили чистоту и аккуратность. Теперь же он был весь целый: из зеркала на Максима смотрело нетронутое лицо.
«Может, приснилось? Я болен, лежу в больнице, чудится всякая чушь?»
А потом поднял руки, хотел прикоснуться к лицу.
Поднял, прикоснулся. Отражение в зеркале не шелохнулось, не повторило его движение.
Максим улыбнулся, повертел головой, пожал плечами. Отражение смотрело на него с печальной обреченностью.
Он еще какое-то время пытался понять, что происходит, боясь признаться себе, что уже знает. В дверь заглянула Анна Ивановна, за спиной ее маячил Олег Васильевич.
– Что ты здесь гримасничаешь, глупыш? Пора тебе съезжать!
Старички Журавлевы подхватили Максима под руки, вывели в коридор. Анна Ивановна жестом фокусника извлекла откуда-то вязаный саван, нацепила на бывшего квартиранта.
– С днем рождения, Максимка! – глумливо пропищала ведьма, а ее муж визгливо захохотал.
В ту же секунду Максим исчез. «Переехал» куда-то, понадеявшись напоследок, что новое место окажется не столь жестоким, как мир, который он покинул.
Спустя три дня старички Журавлевы встретили Крашенинникова. Тот вышел из квартиры, а они направлялись к себе. После взаимных приветствий сосед заметил:
– Смотрю, перебрался от вас студентик-то? Вещички собрал и тю-тю? Небось, скучаете?
– Хороший парень, вежливый, – проговорила Анна Ивановна. – Жалко было, что уехал.
Глаза ее увлажнились, и Крашенинников растрогался.
– Вы, гляжу, привязались к нему, как к родному.
– Нам всегда ребятки хорошие попадаются. Словно внучата для нас, – сказал Олег Васильевич.
– К добрым людям добро притягивается, – глубокомысленно подытожил Крашенинников и двинулся вниз по лестнице.
Старички Журавлевы посмотрели друг на друга и скрылись за своей дверью.
У Крашенинникова мелькнула странная мысль. Он прожил в этом доме всю жизнь, сейчас ему пятьдесят девять. Супругов Журавлевых помнил с детских лет, с той поры, как был ребенком. Уже тогда они были в точности такими, как сейчас, милыми, уютными старичками, добродушными пенсионерами. Сколько же тогда им лет?
Такое чувство, что Журавлевы были всегда, как небо и звезды. Не болели, не менялись, не старились. Не умирали…
От этой мысли стало неспокойно, тяжело, будто хочешь что-то понять, но не можешь позволить себе догадаться.
«Глупости, – сердито отмахнулся от сомнений Крашенинников. Он был человек прагматичный и практичный. – Если вдруг что не так, ими бы соответствующие органы заинтересовались. А старикам и пенсию платят. Значит, все в порядке, нечего голову ломать».
Через минуту Крашенинников позабыл обо всем, беспокойные мысли о старичках Журавлевых покинули его сознание.
Живут себе и живут.
Нелюдь
Ехать к тете Наташе Данила не хотел, однако пришлось: маму отправляли в командировку на десять дней. Отказаться было, в принципе, можно, она мать-одиночка, ее могли заменить другим сотрудником. Однако поездка была важна: если все пройдет удачно, маму повысят, зарплата будет существенно выше. А деньги им нужны.
Оставить сына одного в квартире она не могла, следовательно, нужно отправляться в соседний небольшой городок, полтора часа на автобусе. Тетя Наташа встретит.
– Я мог бы и сам справиться, – больше для проформы сказал Данила.
– Знаю, что мог бы, ты у меня самостоятельный, – серьезно ответила мама и потрепала сына по волосам. – И, конечно, ты понимаешь: я тебе полностью доверяю. Но тебе всего тринадцать. Ты не можешь в этом возрасте жить один, без взрослых.
Разумеется, Данила понимал. Они с мамой были командой, доверяли друг другу. С матерью ему повезло, чего не сказать об отце. О том, чтобы оставить сына с папой, речи не шло, потому что никакого папы на горизонте не просматривалось. Хотя в природе он существовал и даже жил в соседнем районе. Они с матерью развелись, когда сыну было два года. Отец женился, потом снова развелся. Сейчас был женат в третий раз. На Новый год и в день рождения звонил сыну, поздравлял.
Про день рождения, правда, ему мать напоминала. Данила слышал, хотя ничего ни ей, ни ему не сказал. Сам отец не вспомнил бы, он большую часть жизни вообще не задумывался, что есть на свете мальчик, у которого такой же нос, цвет волос и подбородок с ямочкой, как у него самого.
Отец был к сыну равнодушен, это проявлялось и в тоне, каким он говорил, и в том, что мог задать нелепый вопрос: «Как там твой футбол?», хотя Данила занимался хоккеем. И по нетерпению в голосе безразличие чувствовалось, и по облегчению, с каким он произносил в итоге: «Ну пока тогда. Звони», вешая трубку. Словом, пожить у отца было невозможно, и Данила не хотел этого, даже если бы тот и позвал каким-то чудом.
На дворе золотилось лето. Жара, солнце. У тети Наташи городской пляж, речка в десяти минутах от дома. Этим Данила себя и утешал, когда махал маме из окна междугороднего автобуса. Она едва сдерживала слезы: они еще
