Донна Леон - Гибель веры

Страница перевернулась… идут минуты. Книга, он услышал, упала на пол.

– Я не знал, что твоя мать читает.

– Ну… она просит Лючану помогать ей с длинными словами.

– Нет, я имел в виду – читает книги.

– В отличие от чего? Чтения по руке?

– Нет, правда, Паола. Не знал, что она читает серьезные книги.

– Все еще Святого Августина? Шутит она, что ли?

– Нет, Дарвина – «Путешествие на «Бигле».

– Ой, правда?

Паола как будто заинтересовалась.

– Ты знала, что она читает такие вещи?

– Ты произносишь это так, будто она читает детскую порнушку, Гвидо.

– Нет, мне просто любопытно, знаешь ли ты, что она читает книги вроде этой, то есть как серьезный читатель?

– В конце концов, она моя мать. Знаю, конечно.

– Но ты мне никогда не говорила.

– Она тебе от этого больше понравилась?

– Мне нравится твоя мать, Паола, – сказал он немного слишком настойчиво. – Я говорю о том, что совершенно не знаю, кто она. Или, – поправил он себя, – что она из себя представляет.

– А познакомившись с ее кругом чтения, ты узнаешь, кто она?

– У тебя есть способ получше?

Паола довольно долго размышляла, а потом дала ему тот ответ, какого он ждал:

– Нет, наверное, нет.

Он слышал, как она шевелится в кресле, но не открывал глаз.

– Что ты делал – разговаривал с моей матерью? И как узнал про книгу? Уж конечно, не позвонил ей спросить – что бы почитать.

– Нет, пошел ее повидать.

– Мою мать? Ты ходил повидать мою мать?

Брунетти что-то пробурчал.

– Да зачем же?

– Спросить о людях, которых она знает.

– О ком?

– О Бенедетте Лерини.

– О-ля-ля! – пропела Паола. – Что она натворила? Призналась наконец, что пробила старому ублюдку башку молотком?

– Я считал, что ее отец умер от сердечного приступа.

– К вселенскому облегчению.

– Почему к вселенскому?

Паола не отвечала… времени прошло довольно много… Брунетти открыл глаза и взглянул на нее: сидит теперь на другой ноге, подперев подбородок рукой.

– Ну, так как? – спросил он.

– Да сама не знаю, Гвидо. Вот ты спросил, и я затрудняюсь ответить почему. Может, просто из-за того, что всегда слышала – он был ужасным человеком.

– В каком смысле ужасным?

И снова она ответила не скоро.

– Не знаю. Не могу вспомнить ничего, ни единой особенной какой-то вещи, только вот это общее впечатление – он был плохим человеком. Странно, правда?

Он снова закрыл глаза:

– Я бы тоже так сказал, особенно в этом городе.

– В смысле – где все всех знают?

– Ну да… в большой степени.

– И я так думаю.

Оба замолчали; он представлял: сейчас она мысленно проходит по длинным коридорам памяти, пытаясь уяснить, какое замечание, суждение, комментарий, относящийся к покойному синьору Лерини, приняла, отнесясь к нему как к собственному.

Голос Паолы вернул Брунетти почти из сна:

– Это была Патриция.

– Патриция Беллоти?

– Да.

– Что она сказала?

– Она у него работала, лет за пять до того, как он умер. Вот как я узнала о нем и его дочери. Патриция сказала, что никогда не видела такого ужасного типа и что вся контора его ненавидит.

– Он ведь занимался недвижимостью?

– Да, среди прочего.

– Она сказала почему?

– Что «почему»?

– Почему его ненавидели?

– Дай подумать минутку…

После паузы Паола ответила:

– Думаю, тут что-то связанное с религией.

Он почти ждал этого. Судя по дочери, синьор Лерини был одним из тех фанатичных ханжей, которые запрещают брань в офисе и дарят четки на Рождество.

– Так что она сказала?

– Ну, ты же знаешь Патрицию?

Подруга Паолы с детства, она никогда не казалась ему интересной, хотя, признаться, и видел-то ее за все эти годы он раз десять, не больше.

– Угу… знаю.

– Она очень религиозна.

Брунетти вспомнил: это одна из причин, почему она ему не нравилась.

– Кажется, она сказала, что однажды он устроил скандал из-за того, что кто-то, новая секретарша или кто-то еще, повесил на стену в своем кабинете какую-то религиозную картинку… Или крест… Я правда не помню, о чем она говорила, – давно это было. Но он устроил сцену и заставил снять. И жутко ругался. Вроде я вспоминаю… ну да, как она мне тогда рассказывала. Поганый у него был язык – «мать твою то, мать твою сё». Такие вещи Патриция ни за что бы не повторила. Даже ты покраснел бы, Гвидо.

Он проигнорировал это случайное откровение – Паола, кажется, считает его неким арбитром непристойностей – и направил свои мысли на разоблачение синьора Лерини. Из этого сложного мира догадок и предположений его вернуло к действительности ощущение мягкого тела Паолы – она уселась на диван возле его бедра. Он подвинулся к спинке дивана, чтобы дать ей побольше места, так и не открыв глаза; потом почувствовал ее локоть, руку, грудь…

– Зачем ходил повидать мою мать? – раздался ее голос у него из-под подбородка.

– Думал, может, знает эту Лерини… и другую тоже.

– Кого?

– Клаудию Кривони.

– И она знает Клаудию?

– Угу.

– Что она сказала?

– Что-то про священника.

– Про священника? – Паола произнесла это точно так же, как он сам, когда это услышал.

– Да, но это только слух.

– Это значит, что, наверное, это правда.

– Что правда?

– Ой, не придуривайся, Гвидо! Что, по-твоему, правда??

– Почему бы нет?

– Разве они не дают обет?

Она легонько оттолкнула его:

– Прямо не верится. Ты что, правда считаешь, что это что-то значит?

– Предполагается, что должно.

– Ага, а дети должны быть послушными и исполнительными.

– Только не наши. – Он улыбнулся и почувствовал – Паола трясется от смеха.

– Тоже верно. Но правда, Гвидо, ты не всерьез про священников?

– Не думаю, что она с кем-то спуталась.

– Почему ты так уверен?

– Я ее видел. – Брунетти внезапно сцапал Паолу, обхватил ее вокруг талии и подтянул к себе.

Она взвизгнула от неожиданности, но в этом взвизге было столько же восторженного ужаса, сколько в криках Кьяры, когда брат или отец ее щекотали. Паола попыталась извиваться, но муж прихватил ее покрепче и заставил лежать тихо.

Немного погодя проговорил:

– Я совершенно не знаю твою мать.

– Ты ее знаешь двадцать лет.

– Нет, я имею в виду – как личность. Все эти годы понятия не имел, кто она такая.

– Звучит печально. – Паола подняла лицо от его груди, чтобы лучше видеть его лицо.

Он ослабил хватку.

– Печально знать кого-то двадцать лет и понятия не иметь, что он собой представляет. Столько времени упущено.

Она улеглась обратно и устроилась поудобнее на его теле. Один раз он испустил внезапное «ух», когда ее локоть попал ему в живот, но потом она распласталась неподвижно, и он снова обхватил ее руками.

Кьяра – она пришла через полчаса, голодная, мечтая об ужине, – так и обнаружила их, спящими.

Глава 8

На следующий день Брунетти пробудился со странным ощущением – так бывает, когда за ночь избавляешься от лихорадки, приходишь в себя и голова кажется легкой и особенно ясной. Долго лежал в постели, перебирая в уме всю информацию, которую собрал за последние два дня. Вместо того чтобы прийти к заключению, что неплохо провел время, квестура и ее дела в надежных руках, а он сам успешно преследует преступников, – вдруг почувствовал раздражение: бегает в поисках каких-то химер. Мало того, что поверил рассказу Марии Тесты, еще призвал Вьянелло и пошел расспрашивать людей, которые, очевидно, не представляли, о чем он говорит и почему комиссар полиции появляется у их порога без предупреждения.

Патта должен вернуться через десять дней, и нечего сомневаться в том, как он отреагирует, когда узнает, чем занималась полиция. Даже в тепле и безопасности своей постели Брунетти ощутил озноб, предугадав замечание Патты: «Ты хочешь сказать, что поверил этой монашкиной истории – рассказу женщины, которая всю свою жизнь скрывалась в монастыре?! И ты пошел травить этих людей, втемяшил им мысль, что их родственников убили? Да ты с ума сошел, Брунетти! Знаешь ты, какие это люди?»

Комиссар решил все же, прежде чем бросить начатое, поговорить с последним из названных – с тем, кто может подтвердить доказательствами если не историю, рассказанную Марией, то по крайней мере надежность ее самой как свидетеля. А кто знает ее лучше, чем тот, кому она исповедовалась в грехах последние шесть лет?

Адрес, который искал Брунетти, располагался около церкви Сан-Франческо-делла-Винья. Первые двое, кого он спросил, не имели понятия, где дом с нужным ему номером; но когда он задал вопрос, где можно найти братьев из Святого Креста, ему немедленно объяснили: у подножия следующего моста, вторая дверь налево. Так и оказалось, о чем сообщала маленькая медная табличка с названием ордена и маленьким мальтийским крестом.