Гребень Матильды - Елена Дорош
Было удивительно, что именно сейчас питейные заведения вновь стали расти как грибы. «Сверчок на печи» на Невском, «Прага» на Садовой, «Хромой Джо» на Итальянской, «Золотой якорь» на Василеостровском, «Олень» на Большом проспекте.
– Держитесь, братцы! – вдохновлял сотрудников, поблескивая единственным глазом, их бравый начальник. – Скоро нам облегчение будет! Соберутся наши ненаглядные все в одном месте! Нам на радость, им на погибель!
Никита предложил встретиться у дома Зингера, и она обрадовалась, что их встреча не случится прямо у ресторана. Замучилась бы потом отбиваться от насмешек.
Но все равно несколько раз нервно оглянулась, подходя.
Завидев ее, Никита помахал рукой. Весь такой красивый, радостный, вдохновленный, можно сказать!
Она почувствовала укор совести. Румянцев считает, что у них свидание, а она, мерзавка, просто собирается вытянуть из него информацию.
– Куда мы пойдем? – робко поинтересовалась она, засовывая руку в подставленный Никитой «бублик». – Давай куда-нибудь в не очень шикарное место. А лучше – в чайную.
– Никак нет! Мы пойдем в «Асторию»! – с пылом прожженного гуляки заявил Никита.
– Не ходи в «Асторию», попадешь в историю, – пробормотала себе под нос Анна и незаметно оглядела свой наряд.
Вроде не позорно.
Вместо обычной суконной юбки нынче приличная и, на ее вкус, модная. Шерстяная. Сшитая лет шесть назад, но и сейчас сидевшая не в натяг.
Но особенно она была довольна блузкой.
Ее из дивного креп-жоржета сшила Таня, Фефина товарка с третьего этажа, при царе служившая в няньках у малолетнего полковничьего отпрыска. В девятнадцатом хозяева удачно уплыли за границу, оставив в квартире немало добра. Разошлось оно довольно быстро, но и Таня не сплоховала. Отхватила зингеровскую швейную машинку, немало отрезов отличных тканей и пристроилась к делу: обшивать соседей и всех желающих. И тех и других было немало. Не шибко богатые жильцы их дома на Кирочной радовались возможности справить наряд из дорогих запасов полковничьей жены, а после соответствующей кампании по расхваливанию Таниного мастерства, проведенной ею совместно с Фефой, потянулись заказчицы с близлежащих улиц. Особенно их прибыло в этом году, после того как в марте власть объявила приход новой экономической политики, сокращенно – НЭП.
Из щелей осторожно полезла, оглядываясь и поначалу страшась, старая жизнь.
Все, что раньше было нельзя, теперь оказалось можно. Первыми это сообразили, конечно же, столичные модницы. А тут как раз Таня – «ближайшая портниха жены полковника», как аттестовала она себя направо и налево. А что? Нынче вроде можно не бояться. Все возвращается встарь – кинотеатры, рестораны, кабаре и даже – прости господи – говорят, что публичные дома.
Дело у Тани ширилось, но перед Фефой она не зазнавалась. Помнила, как та выручала ее в трудные времена. Потому и приодеть Анюту согласилась почти что даром. Взяла только за материал и нитки.
Креп-жоржет был нежно-голубого цвета – полковница тоже, чай, блондинка – и смотрелся как на бал. Одно смущало – прозрачность. Но и здесь Фефа с Таней сообразили. Под нее сшили белую батистовую сорочку, которую портниха называла по-модному – «комбинация». Выходило у нее с «сия» на конце, что, по мнению Тани, звучало интеллигентнее. Обе они с Фефой сетовали лишь на то, что Таня пока что не навострилась шить лифчики, которые носила полковница.
– Не оставила, зараза, ни одного на разживу, – жаловалась портниха.
Зато были сшиты новые панталоны. Не холщевые или ситцевые, на каждый день, а «на выход» – из поплина, короткие и аккуратные.
Засада, конечно же, случилась с чулками. Шелковых имелась у Тани одна пара, и продавать их она не соглашалась ни за какие коврижки. Причиной тому была мечта наконец-то найти порядочного мужчину и выйти замуж. Таня уже видела себя в крепдешиновом платье – перешитом из парижского наряда бывшей хозяйки – и белых туфлях, надетых с тонкими шелковыми чулками.
Ради воплощения этой мечты Таня была готова претерпеть любые беды, из которых перспектива рассориться с Фефой стала отнюдь не самой страшной.
В результате чулки пришлось надеть обычные, нитяные, а следовательно – не туфли, а боты.
– Оно по осени гораздо лучше, – утешала себя Фефа. – Почти совсем новые. Ваксы у меня еще с твоего тятеньки сапог – завались. Отполируем – будет любо-дорого посмотреть! И вообще – по грязи в туфлях не резон шастать.
Резон, конечно, был. Все же ресторан. Там, поди, все на каблучках.
Но, поразмыслив, сетовать вместе с Фефой Анна не стала. Туфли, в самом деле, – перебор. Никита надумает лишнее, а ей это ни к чему.
Так что все к лучшему.
Теперь, глядя, как он посматривает на нее, идущую бок о бок и держащуюся за его рукав, она пожалела, что вообще нарядилась.
Была и еще одна странность. Отчего-то Фефа, считавшая всех мужчин фармазонами и боявшаяся как огня их появления в жизни воспитанницы, не только не возражала против похода в питейное заведение с Никитой, но и взялась рьяно ее наряжать.
Вспомнив, как раскрасневшаяся и довольная Фефа оглядывала ее со всех сторон и все советовала распустить волосы, Анна испытала неприятное чувство. Как будто Фефа… нет, они обе кого-то предали.
Волосы она все же распускать не стала. Наоборот, стянула тугим узлом на затылке и для верности примочила сверху водой, чтобы не вились и лежали гладко.
Хорошо, что не было у нее с собой зеркальца. Иначе увидела бы, что на балтийском ветру кудри, просохнув, распушились еще больше, щеки порозовели от непривычности происходящего, а губы так вообще казались пунцовыми.
Увидела бы – расстроилась, потому что вовсе не для пустого веселья шла она в ресторан.
Никита же был на седьмом небе. Вот оно! Начинает сбываться!
У входа их встретил дядечка, такой важный, что Анна растерялась.
– Он тут главный, что ли?
– Это метрдотель, – шепнул Никита. – Нет, он не главный, а что-то вроде швейцара.
– К сожалению, свободных мест нет, – вдруг услышали они, и Анна отступила от неожиданности.
– У нас заказано, милейший, – небрежно бросил Никита.
Метрдотель осклабился в приветливой улыбке.
– Прошу, товарищи, проходите. Гардероб налево, вход в зал направо.
И крикнул кому-то:
– Оська, даму раздень!
Из гардеробной выскочил тщедушный Оська с прилизанными волосами и с низким поклоном принял у Румянцева их одежду.
– Я думала, в самом деле раздевать кинется, – прыснув в ладошку, шепнула Анна. – Струхнула даже.
– Со мной ничего не бойся, – произнес Никита с нескрываемой гордостью и, взяв свою даму под локоток, повел в зал.
«Астория» потрясла ее шиком и помпезной красотой. В первый миг даже подумалось, что они переместились на машине времени, о которой писал Герберт Уэллс. Коля прочел роман на английском и стал переводить для нее. Жаль, закончить не успел.
– У нас отличный выбор ликеров. Не желаете ли? – вдруг услышала она и вздрогнула, увидев низко склонившуюся к ней физиономию официанта. Она лоснилась и пахла почему-то валерьянкой.
«То ли пьет, то ли прыщи мажет», – подумала она, рассматривая замершего в ожидании халдея.
– Шампанского нам, любезный, принеси и балычку! – по-хозяйски распорядился Никита.
– Нынче семга и балык не считаются за шик! – провозгласил валерьянистый официант.
Анна усмехнулась. Вспомнилось вдруг, как в «Привале комедиантов» гости закусывали шампанское холодцом и щами.
Заметив, что она улыбается, Никита поманил официанта пальцем и шепнул тому на ухо.
– Не извольте беспокоиться, товарищ! – подмигнул тот и важно удалился.
– Тебе здесь нравится? – повернулся Никита к Анне.
«Нет», – чуть было не вырвалось у нее.
– Интересно, – вежливо ответила она.
– Погоди, это только начало, – пообещал Никита, почти откровенно любуясь ею.
Пять лет назад она не была такой красивой. Оно и понятно. Девчонка-подлеток! Не то что теперь. Ей бы наряд побогаче, а в уши и на пальцы камушки блескучие – равной не найти! А сиськи! Ишь, налились как! Стиснуть бы, да так, чтоб охнула…
Он даже оглянулся. Видит ли кто, с какой он кралей восседает!
Анна не замечала ни взглядов, ни его растущего возбуждения. В ушах бился ресторанный галдеж, а глаза метались по залу, не зная, на чем остановиться.
Тут весьма кстати подкатил запашистый официант с шампанским. Откупорив бутылку, разлил по бокалам и неожиданно, как фокусник, неизвестно откуда вынул алую розу.
– Для вас, мадам!
Она взглянула на Никиту.
– Это еще зачем?
– В честь нашей встречи через столько лет! – не растерялся он.
– Не надо было.
– Да брось, Анюта! Чего ты встревожилась, как тетерка на гнезде!
Анна моргнула. При чем тут тетерка?
Никита прижал руку к груди:
– Без задней мысли, честное слово.
Она приняла цветок и поблагодарила.
А что делать? Не устраивать же из-за этого скандал?
Может, не он, а она напридумывала лишнего? У Румянцева, кажется, дама сердца имеется. Ее он позвал как старую знакомую. Ну посидят, повспоминают былое. Если повезет, сможет выяснить, что ему известно о Синицком. На этом все и закончится.
– Выпьем за нас! За то, что мы живы и молоды! – провозгласил Никита, поднимая бокал.
Они чокнулись.
– Давай до дна! –
