Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
Воздух уже основательно прогрелся. Квирка обуревала сонливость. Он ещё не полностью оправился от беспокойной ночи, полной тревожных пробуждений. Даже когда ему удалось снова провалиться в сон, сквозь видения, словно тонкий шлейф маслянистого, едкого дыма, продолжала липкой паутинкой тянуться мысль о молодой женщине, разговор которой он случайно подслушал здесь, в баре.
Эвелин что-то ему говорила.
– Что?
– Говорю, я так рада, что ты выбрал именно эту, – указала она подбородком на его великолепную шляпу, лежащую перед ним на столе. На взгляд Квирка, эта вещь выглядела раздражающе заносчиво и самодовольно в своей безупречно прилизанной новизне.
– Это же просто шляпа, – сказал он.
– Нет-нет, это шляпа «Понсоль», – возразила Эвелин. – «Un gorro de Ponsol es muy especial» – вот что прошептала мне девушка из магазина, когда ты отвернулся. Muy especial – значит «очень особенная».
– Всегда чувствую себя шутом гороховым, когда мне приходится надевать что-то новое, – сказал он. Прищурился на часы над зданием напротив под охраной ржавых пушек и рябых каменных львов. – А ты знала, что английский джентльмен всегда выбирает камердинера, чьи размеры совпадают с его собственными, чтобы тот разнашивал ему костюмы и башмаки?
– Разнашивал?
– В смысле, некоторое время поносил их первым, чтобы они не выглядели новыми.
– Зачем?
– Затем, что ходить в неношеных туфлях или костюме без единой складки – это дурной тон.
Эвелин неторопливо смерила его серьёзным взглядом из-под чёлки, выпятив пухлую верхнюю губу.
– Это же шутка, йа?
– Найн. Я не шучу. Это чистая правда. По крайней мере, так было раньше, когда у англичан ещё имелись камердинеры – и, если уж на то пошло, когда ещё не перевелись настоящие джентльмены.
Она медленно покачала головой из стороны в сторону.
– Такой странный народ – эти англичане, – заметила она. – Как только они выиграли войну?
– Они и не выигрывали – немцев победили русские и янки. Я думал, уж тебе-то это известно лучше всех.
– Лично при их победе я не присутствовала, – парировала она совершенно серьёзно.
Квирк криво улыбнулся – последнее слово опять осталось за ней.
Супруги прогуливались по Старому городу. На одной из площадей они наткнулись на открытый рынок. Прилавки располагались под брезентовыми навесами, которые хлопали и дребезжали, как паруса на морском ветру. У Квирка глаза разбегались от изобилия и многоцветья продуктов, заманчиво разложенных со всех сторон. Насыщенные ароматы фруктов, рыбы и птицы перекрывали друг друга. Какой после всего этого покажется родная земля? Серой и пресной. И всё же сейчас его обуяло внезапное, острое желание вернуться домой, шагать по сияющей мостовой под косым апрельским ливнем, вдыхая ноздрями запах омытой дождём лавровишни. Домой? Ну… да.
Запахи от рыбного прилавка навели его на мысль о сексе. В одну из их первых ночей, проведённых в одной постели, много лет назад, когда они лежали бок о бок, погружённые в томное послевкусие любовной страсти, Квирк изложил Эвелин свою теорию о происхождении и цели полового влечения.
– Это способ, которым природа помогает нам преодолеть наше естественное отвращение к чужой плоти.
– Что? – сонно пробормотала Эвелин.
– Подумай об этом, и ты поймёшь, что это правда, – сказал он. – Если бы не слепая похоть, наш вид вымер бы ещё много веков назад.
Эвелин сдавленно усмехнулась.
– Какая глупая мысль. – Её волосы мрачно поблёскивали в свете прикроватной лампы. У неё не было ни единого седого волоска – всякий раз, когда она замечала хоть один, он немилосердно выдёргивался. Квирк задавался вопросом, что случится в один прекрасный день, когда седины станет слишком много и ей придётся отказаться от борьбы. – Животные не испытывают отвращения друг к другу, – сказала она, – так в чём же смысл похоти у них?
– Животные – это машины.
– О, так ты картезианец?
– Что?
Он улыбнулся ей в лицо.
– Последователь философии Декарта, – пояснила она.
– А-а. Ясно. Я-то думал, это как-то связано со скважинами.
– Ну вот, теперь уже ты меня дразнишь!
– Расскажи мне о Декарте.
– Это он утверждал то же, что говоришь ты, что животные – это всего лишь одушевлённые машины. – Затем она замолчала, приложив палец к щеке. – Или это Паскаль? Не помню. Оба были одинаково глупы. Очень умны – и очень глупы. – Эвелин улыбнулась, втянув пухлую верхнюю губу и слегка прикусив её зубами. – Как и вообще многие мужчины.
Он хотел было ответить, но она заставила его замолчать, перевернувшись в постели и со смехом забравшись на него сверху.
– Mein geliebter Ignorant! [16]
Именно в ту ночь Квирк предложил ей выйти за него замуж. Или это она его попросила? Он уже и не помнил. Впрочем, это не имело никакого значения.
Теперь же, когда они стояли под испанским солнцем, осматривая прилавок с влажно блестящей рыбой, она спросила его, о чём он думает.
– А зачем тебе?
– Что – зачем?
– Зачем тебе знать, о чём я думаю?
– Потому что, полагаю, ты думаешь о сексе.
В том, как она читала его мысли, было что-то пугающе сверхъестественное.
– Тогда зачем ты спросила?
– Чтобы удостовериться.
– Разве мужчины не думают о нём всегда? – сказал Квирк со смехом.
Он вгляделся в остекленелые глаза какой-то свирепой на вид рыбы, которая, если верить этикетке, наклеенной у неё на боку, сколь бы странным это ни казалось, называлась «rape» [17].
– Да, почти всегда, – невозмутимо ответила Эвелин. – Какой-то американец даже провёл точный подсчёт. Очень высокий процент, не могу вспомнить, какой именно. Хотя загадка, как можно выяснить такую вещь, не так ли? Мужчины всегда лгут, особенно о сексе. – Квирк уже запротестовал, но она положила руку ему на запястье и сжала его, сказав: – Как и женщины, конечно.
Девушка, присматривающая за прилавком, оказалась хороша собой. Её волосы, заплетенные в толстую спираль, спускались на левое плечо. У неё были огромные глаза с такими тёмно-коричневыми радужками, что казались почти чёрными. Она улыбнулась Квирку и указала на его шляпу.
– Очень хорошо, – сказала она. – Я снаю – я ис Эквадор.
Он снял шляпу и посмотрел на этикетку на внутренней стороне тульи. Торговка была права: Hecho a mano en Ecuador [18]. Перевести это смог даже он.
– Давай купим устриц, – предложила Эвелин. – Посмотри на них, они же громадные!
* * *
Пообедать они зашли в ресторан на набережной прямо над мостом Сурриола, напротив второго, меньшего городского пляжа, в честь которого назвали мост, хотя, может, и наоборот, этого Квирк не знал.
