Салат из одуванчиков - Елена Касаткина
— Может, и так. Но от этого не легче.
— Да пусть приводит, кого хочет. У нас всё чисто.
— Чисто? Ты уверена? Я сегодня проходила мимо, от ям несёт.
— Ну и что? Гумус. Вот и несёт.
— И мухи роятся.
— Лето, вот и мухи, где им ещё быть.
— А если и правда начнут деда этого искать? Срочно надо оформлять его кончину. Придётся отстегнуть кругленькую сумму. Задним числом уже не получится. Придумай что-нибудь с захоронением на кладбище. Пусть Акопчик подсуетится. Чтоб было что предъявить родственникам, если что.
— Да там делов-то, только табличку сменить, но смотрителю тоже отвалить надо, сама понимаешь, в документах придётся кое-что подправить.
— Надо, всем надо, всем дай. Где на всё денег взять?
— Ладно, не горюй, потом наверстаем. Отлаженный механизм временного простоя не боится.
— Да уж, — хозяйка заметила фигуру садовника. — Ты всё-таки скажи Генке, пусть чем-нибудь обработает кучи. На всякий случай.
Часть третья
Глава первая
Буклеты с объявлениями кладутся на обеденные столы. Вчера можно было выбрать кино или хоровое пение. Сегодня — вечер «Для тех, кому за тридцать». Юмор местного аниматора. На самом деле весь присутствующий контингент из категории «шестьдесят плюс».
А вот и он — Акопчик. Так он сам себя представляет, хочет выглядеть на фоне стариков молодым и бойким, хотя самому уже пятый десяток. Вполне безопасный. Желчный только.
Здание пансионата хоть и старое, но ремонт неплохой, и дело поставлено, если не на широкую ногу, то вполне сносно. Номер не люкс, но сойдет. Чистенько. Холодильник «Саратов». Матрас в меру жесткий. Туалет намыт до блеска. Окно выходит в старый парк. Деревья нависают над главным корпусом. Двухэтажный сталинский ампир. Над входом барельеф — две колхозницы с циклопическим снопом пшеницы. Плиточные дорожки.
Здание пансионата хоть и старое, но ремонт неплохой, и дело поставлено, если не на широкую ногу, то вполне сносно. Номер не люкс, но сойдет. Чистенько. Холодильник «Саратов». Матрас в меру жесткий. Туалет намыт до блеска. Окно выходит в старый парк. Деревья нависают над главным корпусом. Двухэтажный сталинский ампир. Над входом барельеф — две колхозницы с циклопическим снопом пшеницы. Плиточные дорожки.
В круглом зальчике с выходом в сад, где собрались «шестьдесят плюс», ряд кадушек с астеничными фикусами и искусственными пальмами. В центре, рядом со стареньким магнитофоном, сидит Акопчик в растянутых спортивных штанах и мятой футболке. Явно подогрет.
— Ну что, контингэнт, включаю патэфон. Сегодня в рэпэртуаре «Чёрные глаза», — с неярко выраженным акцентом говорит диджей и щёлкает кнопкой.
К ней подсаживается баба Нюра — безумно патриотичная старушка с амбициями.
— Надоел со своими «глазами», — шепчет на ухо. — Понаехали, теперь навязывают свои вкусы.
Агата Тихоновна молчит, наблюдает за присутствующими, ей всё равно какая музыка, она сюда не танцевать пришла.
Музыка призывно орёт, но все скромно сидят на стульях. Но вот на танцпол выходит сухонькая, с провалившейся в плечи головой дама, начинает жеманно подпрыгивать и призывно махать руками, приглашая всех к ней присоседиться.
— «Малавита» Ивановна — бывшая чиновница. Тупа, как пробка. Но милая. — Тут же вводит в курс дела баба Нюра. Порядок. Есть осведомитель. Агата Тихоновна склоняется к уху новой подруги.
— А эта, в синем кардигане?
— О! Это фрау с немецкой фамилией. На кривой козе не подъедешь. Любительница психологии и гороскопов. Скандальная. Слышала, как она собачилась со своей соседкой из-за булки, которую та притащила с ужина.
Баба Нюра с удовольствием сплетничает. У неё больные ноги, танцевать она не может, поэтому рада поделиться с «новенькой» имеющейся информацией.
— Вон там, за дальним столиком, седой старичок. Евгений. Душка. Любитель джемперов. Вечно мёрзнет.
Евгений машет всем входящим в зал. Никто не подсаживается.
— А там в углу — Мариам Авессаломовна. Сумасшедшая тетка — еврейка. Сидит, будто проглотила деревянный метр. Учительница пения. Сейчас занимается каббалой. Может раскинуть карты Таро. Играем с ней в дурака по вечерам. Справа от входа — две подруги. Неразлучны, как сиамские близнецы. Никогда не видела их раздельно.
— А этот? — Агата Тихоновна кивает на мужчину в инвалидном кресле.
— А это наш Бенджамин Батлер, мы так его зовём после фильма, который нам здесь показывали. Человек без возраста. Красавец. Ходить может, но предпочитает кресло. Здесь во второй раз. Вообще-то тут практически одни и те же. Вот ты впервые, я вижу.
— Да, впервые, потому и интересуюсь…
— Ну, я тебя быстро введу в курс дела, я тут завсегдатай, можно сказать.
В зал входит щуплый старичок в затасканных джинсах и сланцах, прямиком направляется к танцующей в центре одиночке. Музыка смолкает. Старичок хлопает себя по бокам.
— А ну, Акопчик, «Белые розы» для моей дамы.
Баба Нюра презрительно хмыкает:
— Разошёлся. Садовник местный, Геннадий. Спившийся до ручки алкаш, но добрый.
— А как тут персонал? Вообще… хороший? — цепляет нужную ей тему Агата Тихоновна.
— Нормальный персонал. Да их тут из постоянных всего-то четыре человека. Вот эти двое, ещё директор, да заведующая пищеблоком.
— Как же они управляются со всем хозяйством, тут же целых два корпуса.
— Да вот как-то справляются. А чего тут такого? В этом корпусе человек десять. И в инвалидном приблизительно столько же. С теми так вообще никаких проблем, там в основном лежачие.
— Так лежачим уход нужен.
— Да какой уход? Покормить да памперс сменить, или что там сейчас, простыни вроде специальные.
— А вы там были?
— Где?
— В том корпусе, где инвалиды.
— Нет. Нас туда не пускают. Да и зачем мне? Чего там делать?
— Говорят, карантин там по кори.
— Да? Не знаю, может быть. Но мы с ними не пересекаемся, думаю, для нас угрозы нет.
Шатунов допел про розы, и заиграла медленная.
— Дамы приглашают кавалеров, — выкрикнул садовник и приосанился. Бывшая чиновница презрительно измерила его взглядом и направилась в сторону Бенджамина Батлера. Обиженный кавалер выпятил нижнюю губу и оглядел зал в поисках новой пассии.
Агата Тихоновна взбила остриженные волосы, встала и направилась в центр зала.
— Позвольте, — опустилась в книксене.
— Веселье обещает быть фееричным. — Растянутая в довольстве улыбка вскрыла глубокие стоматологические проблемы Геннадия. Недостачу нескольких боковых зубов компенсировали чудесного небесно-голубого цвета глаза, какие бывают только у алкоголиков, и закопченный цвет лица, совсем похоронивший некогда дерзкие конопушки.
Откособочив в сторону мизинец, Геннадий обхватил костлявой рукой Агату Тихоновну и заколыхался в медленном ритме. Акопчик, услужливо нажав на выключатель, погасил один ряд ламп, создавая интимный полумрак.
Каждый раз, наступая партнёрше на ногу, садовник вздрагивал, лепетал вежливое «пардоньте» и ещё крепче сжимал пальцами её руку. Когда музыка кончилась, он остановился, вытянулся в струночку и по-гусарски взбрыкнул головой, забрасывая назад сальные рыжие волосы.
— Мадам, вы великолепны.
— Вы тоже, — кокетливо повела глазками Агата Тихоновна.
— Геннадий, художник, — представился партнёр, пытаясь произвести впечатление на даму.
— Мне сказали, что вы садовник.
Геннадий оглянулся на бабу Нюру.
— Ууу, уже настучала, карга старая. Ну садовник, и что? Зато моложе её на десять лет. А садовник, между прочим, тот же художник.
— Так я не против, даже наоборот. Я очень люблю цветы, — попыталась исправить положение Агата Тихоновна. Но не успела. Заиграла музыка, ритмичная, весёлая. Агата Тихоновна, подмигнув кавалеру, завихляла бёдрами, но тот обижено махнул рукой и пошёл к выходу.
Обида придала садовнику ускорение. Нагнать его оказалось непросто. Когда Агата Тихоновна вышла из зала, она успела заметить лишь мелькнувшую за угол инвалидного корпуса спину. Весь корпус и прилегающая к нему территория были погружены во тьму. Несмотря на пугающее безмолвие и мрак, женщина всё-таки решилась проследовать в том же направлении. Смелости хватило только до места, где минутой ранее ещё виднелась спина садовника. Остановившись на углу, Агата Тихоновна на всякий случай перекрестилась и шагнула в неизвестность.
— Ты куда? — гаркнуло из темноты голосом Геннадия.
— Ой! — вскрикнула Агата Тихоновна и схватилась за сердце.
В чернильной темноте виднелся лишь точечный свет раскуриваемой сигареты. Воздух с примесью сигаретного дыма, дешёвого
