Салат из одуванчиков - Елена Касаткина
Небо прекрасно даже ночью, или ночью особенно. Удивительно, сколько разных оттенков цвета на нём. Из всех созвездий она знала только Малую Медведицу. Но и её было достаточно для раздумий, для тишины, для покоя, для созерцания своих мыслей. Ночью здесь, на балконе девятого этажа, даже время идёт иначе. Медленнее. Тягучее сознание работает чётко, не отвлекаясь на шум города.
Ей не давал покоя утренний разговор. Весь день мысли крутились вокруг их встречи, несмотря на то, что Вадим всячески старался её отвлечь, мучая любовными домоганиями, шутками, пустой болтовнёй и фильмами. Но даже во время секса она не могла до конца расслабиться, перед глазами всплывало расстроенное лицо Агаты Тихоновны и последняя брошенная с упрёком фраза: «Если только смерть не насильственная».
Лена понимала, что в своих подозрениях старушка перебарщивает, и это вызванное фразой волнение беспокоит её саму, скорей всего, из-за специфики работы. Когда ты всё время имеешь дело с убийствами и трупами, поневоле начинаешь видеть во всём преступление и в каждом — маньяка. Понимая это, она старалась отогнать от себя навязчивые мысли. Старалась понять смысл фильма, который они смотрели, смеяться над глупыми шутками, отвечать на бессмысленные вопросы. Всё это она делала на автомате, только чтобы поддержать друга, а на самом деле не смотрела, не слушала, не понимала. Но и подумать над тем, что её беспокоит, тоже не получалось. Внешняя жизнь мешала внутренней. И вот только сейчас, в одиночестве, в ночи, попытка разобраться в происходящем, в том, что беспокоит, наконец, имела шанс увенчаться успехом. Она понимала, с чем связаны её переживания. В их утреннем разговоре осталась незавершенность. Не была поставлена точка. И ещё… Её просили о помощи, а она вроде как отмахнулась. Отмахнулась от человека, пожилого, нуждающегося в ней.
Она представила себя старенькой и сразу почувствовала, как жизнь давит прессом уходящего времени, давит ежесекундно. Старость — время, когда ты отчётливо осознаёшь, что каждый новый день сокращает твой срок на сутки. Когда каждая минутка, использованная в молодости без толку, теперь оборачивается упущенной возможностью. Когда страшно спать, страшно что-то упустить, страшно смотреть на часы, потому что времени всё меньше и меньше. Жизнь убегает сквозь воронку песочных часов.
Сейчас она ещё молода, у неё ещё столько песка. Тонна. И она не обращает внимания на струящееся в колбе жизни время. Она ещё столько успеет сделать перед тем, как исчезнуть навсегда.
Глава седьмая
Обычно к лету привыкаешь быстро. Стабильно ясное небо и жара… Жарюнь, Жарюль и Жаравгуст… Привыкаешь к такому ритму солнцестояния. Но в этом году что-то особенное. Пекло. Ад. Смог. Привыкнуть к такому невозможно. Определённо, 2010 войдёт в историю метеонаблюдений как апокалиптический.
Ей не хотелось вовлекать Вадима в своё расследование. Тем более что это и не расследование как таковое, а просто сбор информации для успокоения собственной совести. Но трястись в автобусе в такой зной и смрад — подобно самоубийству. Теперь, сидя в машине, она благодарила себя за верно принятое решение.
Солнце уже не казалось таким изнуряюще-садистским. Подумалось даже: «Раз солнце — значит, всё в порядке. Живём дальше». Фильтры кондиционера очищают воздух от смога. Внутри салона прохладно, комфортно, приятно. И да… автомобиль — всё-таки роскошь, а не средство передвижения. Когда-нибудь она сдаст на права и тоже купит себе машину. Пусть даже подержанную, но обязательно с автоматической коробкой передач.
Они ползли в пробке уже минут двадцать, Сергеев психовал, перестраивался из ряда в ряд, пытался просунуть автомобиль во внезапно образовавшиеся между рядами пространства. Водители, не успевшие занять более выгодное положение, возмущённо сигналили ему, махали руками и ругались сквозь плотно закрытые окна. По их губам отчётливо читалось: «Куда лезешь, козёл?». Вадим не обращал внимания, хотя было заметно, как нервно перемещались желваки на его лице.
— Не пойму, чего так нервничать? — Рядом в пассажирском автобусе люди, как шпроты в банке, стояли, плотно прижимаясь друг к другу. Вытирая со лба пот, пожилой мужчина завистливо смотрел на неё с высоты своего положения. Лене стало стыдно, и она опустила глаза. — Мы сидим в комфортабельном прохладном салоне, слушаем приятную музыку и ещё чем-то недовольны. А люди мучаются в душном автобусе. Посмотри, мне кажется, у того мужчины в любую минуту может случиться инфаркт. Давай пропустим автобус вперёд.
— В таком возрасте в автобусах ездят только неудачники. — Сергеев даже не посмотрел в сторону несчастного. — Если мужик после тридцати всё ещё не заработал себе на тачку, он лох, и я не стану переживать по этому поводу.
— Ты серьёзно? Не думала, что ты такой циник.
— Просто я злюсь. Эти пробки сводят меня с ума. А когда я злюсь, меня несёт.
— Ещё и псих. — Лена отвернулась.
Пробка дёрнулась, освобождая пространство перед их автомобилем. Вадим покосился на автобус, нагнулся к Лене и впился губами в её губы. Автобус, воспользовавшись заминкой, скользнул в свободное пространство и фыркнул на прощание чёрным облаком выхлопного газа.
— Теперь ты довольна? — Вадим нажал на газ.
— Ты не безнадёжен. — Лена удовлетворённо заёрзала в кресле.
— А то!
Её лицо было лицом сказочного персонажа — правильный овал, острый носик, аккуратные ушки… Именно ушки привлекли внимание. У неё была полностью приросшая мочка. Совсем недавно Лена прочитала, что мочка — исключительно человеческая часть тела, ни у кого из животных мочек нет. Полностью приросшая мочка уха встречается примерно у 10% мальчиков и 21% девочек. Тогда ещё она подумала, что ни разу не встречала человека с приросшей мочкой, и вот. Чудной А. К., как было написано на табличке, повезло, она попала в эти проценты.
Посещать органы социальной защиты Рязанцевой ни разу в жизни не приходилось. Но всё когда-нибудь случается в первый раз, и ей очень хотелось, чтобы этот первый раз стал и последним тоже. Маленькая женщина с хвостиком на затылке совсем не соответствовала тому образу соцработника, полногрудой дамы средних лет с булкой из волос на макушке, который представлялся Рязанцевой. Вид изящной, молодой и привлекательной «мышки-норушки» сбил с толку.
— Я не совсем понимаю цель вашего визита. Что-то случилось? — «Мышка» вежливо указала на стул напротив себя.
— Не совсем, просто… — Лена замялась. — Родственники одного моего знакомого беспокоятся о его состоянии. Он не выходит на связь. И к нему не пускают.
— Дом инвалида, о котором вы говорите, сейчас на карантине. Один из пациентов заболел корью. Это опасное инфекционное заболевание, и действие администрации оправдано. — Взгляд «Мышки» был холодным и пристальным. — А почему пришли вы, а не родственники инвалида? Вы кто вообще?
Ей очень не хотелось этого делать, но пришлось.
— Я работаю в Следственном отделе. — Лена вынула и развернула удостоверение.
Глаза «Мышки» остались такими же холодными.
— Так вы ко мне с проверкой?
— Нет. Я в частном порядке интересуюсь. Пока.
— Ах, в частном! Ну так я вот что вам скажу. Эти так называемые родственники выбрасывают своих родных из дома, переваливая ответственность с себя на государство. А потом еще и чем-то недовольны. Наш дом инвалида — прекрасное учреждение, образец, можно сказать, там работают добрые, порядочные люди. Мы проверяем их с пристрастием, но там не к чему придраться. Везде чистота и порядок, замечательный парк, уход на высшем уровне.
— И всё за государственные деньги? Как им это удаётся? Мне представлялось, что финансирование таких учреждений всегда было, мягко говоря, недостаточным.
— Очень мягко говоря, — закивала головой Мышка. — Но Глафира Сергеевна Болунова — человек с предпринимательской жилкой, она не стала ждать милости от нашего государства. Она всё организовала так, что дом инвалида начал содержать себя сам.
— Как это? — Лена была ошарашена.
— Ну, это давно было, на стыке тысячелетий. Ей дом достался в конце девяностых, заброшенный, полуразвалившийся, никому не нужный. И за десять лет она превратила его в конфетку.
— Каким образом?
— Он только наполовину государственный.
