Салат из одуванчиков - Елена Касаткина
— Что значит в частном порядке? За деньги?
— Да. Знаете, сколько желающих хоть на время отправить своих стариков куда-нибудь подальше, чтоб жить не мешали? Вот туда они их и отправляют. Глафира Сергеевна организовала там что-то типа пансионата. Условия содержания очень даже неплохие. И поверьте, «государственники» от этого только выигрывают, так как разницы в условиях содержания практически нет. Я лично проверяла. У нас всё под контролем. Таких образцовых мест днём с огнём… Вот закончится карантин, приглашу вас составить мне компанию, убедитесь сами. И успокойте своих знакомых, всё с их дедушкой в порядке.
«Мышка» махнула хвостиком и мило улыбнулась.
Глава восьмая
«Спешу сообщить, что влияние „эффекта плацебо“ на многие мыслительные процессы не следует недооценивать. Довольно яркой иллюстрацией этому стала опубликованная работа израильских специалистов из Института Вейцмана. Они продемонстрировали, что самовнушение может влиять даже на такую „неуловимую“ характеристику человека, как креативность. В ходе эксперимента добровольцам давали понюхать жидкость с запахом корицы, и те, кому сказали, что этот запах благотворно влияет на творческое мышление, действительно справлялись с творческими заданиями лучше. Впоследствии похожие результаты были получены в эксперименте, во время которого запах кофе помогал добровольцам эффективнее решать алгебраические задачи». — Умный дядечка в толстых роговых очках мусолил пальцами подбородок.
Агата Тихоновна отложила в сторону крючок. То, что ей сказала сегодня Лена, должно было подействовать на неё успокоительно. Всё подтвердилось. Карантин. Информация проверенная. Но не было ли это той самой ложкой корицы, тем самым плацебо, избавляющим её от сомнений и подозрений? Да, на какое-то время это сработало, но сейчас, глядя на ученого в телевизоре, Агата Тихоновна ощутила беспокойство. Сколько продлится карантин? Месяц? Два? И всё это время она будет находиться в неведении?
Дверь распахнулась, взлохмаченная дочь в белой ночной рубашке была похожа на привидение.
— Мама! — Оленька, не касаясь пола, пролетела расстояние от двери до телевизора и вжала кнопку. Комнату оглушила тишина. — Ты на время смотришь? Два часа ночи, а у тебя телевизор орёт на весь дом. Ты совесть имеешь? Это ты завтра будешь дрыхнуть полдня, а мне в шесть утра на работу вставать. И без того от жары уснуть невозможно, так ещё и ты!
— Ой, прости, дорогая, — пролепетала старушка. — Я задумалась.
— Задумалась?! Она задумалась! О чём тебе думать?
Агата Тихоновна пристыжено опустила глаза и принялась сматывать нитку в клубок. Её искореженные подагрой пальцы дрожали, нитка соскальзывала, клубок разваливался.
— Ну ладно, — смилостивилась дочь, — не спится тебе, скучно, хочется телевизор посмотреть, смотри, но почему надо, чтоб он орал, объясни мне. Так же оглохнуть можно. — Оленька устало опустилась на диван. — Или… Мама, может, у тебя возрастная тугоухость развилась?
— Может быть, — обиженно пробурчала Агата Тихоновна. — Ты же всё время на меня орёшь, мои барабанные перепонки тоже не железные.
— Ах, я ещё и виновата? Молодец, умеешь ты стрелки перевести.
Обе замолчали, и это молчание куда более красноречиво выражало назревшую, как гнойник, проблему.
Наконец дочь вздохнула и приобняла мать.
— Тяжело тебе, конечно, я понимаю, мы тут суетимся, дети галдят, ещё жара эта. Все мы на взводе. Нервничаем, психуем. Тебе надо отдохнуть. От нас отдохнуть. Давай я тебе путёвку возьму в пансионат. Хочешь, в тот, где ты весной отдыхала? Тебе же вроде понравилось. Или в санаторий какой-нибудь, а?
— Хочу, — не раздумывая, откликнулась Агата Тихоновна. — Только я сама выберу, хорошо?
— Хорошо, — обрадовалась Оленька. — Куда скажешь, туда и куплю.
— Есть один пансионат, он в черте города, на выезде. Вообще-то это дом инвалида, но они там сдают один корпус под отдыхающих. Таких, как я. Там прекрасный сад. Я бы туда хотела.
— Дом инвалида? — Оленька покосилась на мать. — Ты серьёзно? По-моему, это уже перебор.
— В другой не поеду, — насупилась Агата Тихоновна и схватила пульт телевизора.
— Ну ладно, ладно, хочешь туда — езжай. Завтра попробую узнать.
— Правда, там сейчас карантин.
— Карантин? Тогда они вряд ли принимают.
— Но… Если… Может, договориться?
— Мама, если карантин, значит, там зараза, ты что, хочешь гадость какую-нибудь подхватить? Ещё и нас перезаразишь? Нет уж, давай что-нибудь другое. Сейчас столько мест хороших.
— В другой не поеду, — отрезала старушка.
— С тобой невозможно договориться! Если не принимают, что я сделаю?
— А ты попробуй. Ты ещё не пробовала. Сейчас всё деньги решают. — Агата Тихоновна ткнула в пульт пальцем. Умный мужик всё также сосредоточенно мусолил подбородок.
— Ох, мать, подведёшь ты меня под монастырь. Хорошо. Попробую, только сделай, пожалуйста, потише.
Глава девятая
В её кабинете всегда светло. Огромные панорамные окна во всю стену открывают великолепный вид из окна на дивный сад. Они выходят на юг, но в кабинете всегда прохладно, к мощности кондиционера прибавляется внешняя холодность хозяйки. Она родилась зимой, и нет в ней тепла, лёгкости бабочек на лугу, веселья певчих птиц, резвости речных стрекоз. Нет, и не надо. Зато она наделена прекрасными организаторскими способностями, по-деловому умна, сообразительна, активна. Хозяйка. Своей и чужих жизней.
Она поправила жемчужное ожерелье на груди. Контраст синего платья с розовым перламутром — свидетельство безупречного вкуса. Прибитая лёгкой ранней сединой прядь изящной волной спускается с бокового пробора. Леди совершенство.
«Мышку» пробил озноб.
— Вы же понимаете, я просто так не пришла бы. Но когда Следственный отдел…
— Вы всё правильно сделали, — голос хозяйки стальной.
— Как мы договаривались.
— Вы знаете, нам скрывать нечего, — хозяйка выразительно посмотрела на «Мышку», — регулярные проверки с вашей стороны тому гарантия.
— Конечно, конечно, вы делаете большое и нужное дело. Я так и сказала. И если доступ к пациентам ограничен, то только с целью их же безопасности. Но мне пришлось пообещать, что, когда закончится карантин, я смогу её привести и всё показать. Я сказала, что через месяц…
— Месяц… Месяц можно растянуть на два, а там, глядишь, и забудут. Это же не официальная проверка, насколько я поняла.
— Нет, нет, она сказала: в частном порядке.
— Вот и отлично, — хозяйка открыла ящик стола, вынула белый почтовый конверт и подтолкнула его к Мышке. — А это небольшая благодарность вам от нас.
— Ну что вы, — не отводя от конверта жадного взгляда, стала отнекиваться «Мышка», — зачем? — потянулась, сгребла конверт и утопила его в сумочке.
— Пойдёмте, я вас провожу.
Из административного корпуса две дорожки, одна ведёт в парковую зону, другая — к выходу. «Мышка» с завистью смотрит на утопающий в растительности сад. Среди кустарников сгорбленная фигура садовника. Тощий мужичок тянет свёрнутый кольцами шланг, бросает на землю, устало вытирает пот, поворачивает к дамам сморщенное годами и алкоголем лицо.
— Что-то поздновато сегодня, Геннадий, — хозяйка не кричит, но голос громкий и строгий, Геннадий под ним съёживается, шмыгает носом.
— Приболел малость, не взыщи, хозяйка.
— Знаю я твою болезнь, — отмахивается от него дама и мягко подталкивает представительницу органов соцзащиты к выходу. — Уволила бы давно, да вот жалко.
— Щедрой вы души человек, Глафира Сергеевна. Я вами восхищаюсь, — лебезит «Мышка», прижимая к бедру сумочку с конвертом.
На площадке перед выходом, словно шахматные фигурки: ослепительно белая «Мазда» и чёрная, видавшая виды «Волга». Рядом с «Волгой» согнутая фигура грузной женщины. Заслышав шаги на дорожке, её затылок выныривает из багажного отсека.
— Здравствуйте, Дориана Фёдоровна! — приветствует «Мышка». Женщина угрюмо смотрит сквозь неё.
— До свидания, Алиса Константиновна. — Хозяйка отворачивается от гостьи и бросает в сторону угрюмой женщины: — Анечка, пойдём ко мне.
Они такие разные. Одна высокая, элегантная, другая грузная и приземистая. Резкий внешний контраст особенно заметен, когда они рядом. Идут не спеша по дорожке, разговаривая полушёпотом. Лица без эмоций. Голос без чувств.
— Может, она всё придумала, чтоб ещё деньжат
