Забытый аромат - Елена Дорош
Она решительно подошла к соседскому забору. Широкие ворота закрыты. Конечно, собака может и в дырку пролезть, а ей такое не под силу. Серафима прошлась вдоль ограды, зовя собаку. Сначала ласково, а потом все громче, с угрожающей интонацией, потому что Барбос – вот собака! – отзываться и не думал.
Так она надрывалась минуты три, и тут совсем рядом неожиданно распахнулась калитка, которую она даже не заметила, и мальчонка лет пяти громко спросил:
– Ты чиво олешь?
Серафима опешила.
– Не знашь, фто ли, сто у нас звонок ешть.
От такого обилия речевых дефектов Серафима растерялась еще больше.
– У меня собака потерялась, – проблеяла она, таращась на сердитого карапуза.
Тот задумчиво поковырял в носу и сообщил:
– Она не потилялась. Мы иглаемся.
– Во что? – глупо спросила Серафима.
– В плятки.
– Так он прячется сейчас?
– Угу, – кивнул малыш. – В огулцах.
– Так у вас и огурцы есть? – искренне удивилась Серафима.
– И помидолы. А еще калтоха и… много чиво.
– А мама твоя дома?
Малыш насупился и промолчал.
– А можно ее сюда позвать? Я бы с ней договорилась насчет собаки.
Вместо ответа мальчонка развернулся и припустил куда-то в глубь участка. Серафима едва успела подставить ногу, не дав калитке захлопнуться.
Надо, в конце концов, выудить Барбоса и утащить домой. Ишь, в «плятки» играть вздумал, бандит!
За домом, куда она попала в поисках затаившегося Барбоса, были раскиданы доски, какие-то бочки, битые кирпичи и остатки цемента в корыте. И среди всей этой «живописи» на корточках сидел мужик в донельзя измазюканной футболке и изо всех сил дергал за веревочку, пытаясь запустить бензопилу.
Серафима открыла рот, чтобы поздороваться, но тут пила затарахтела, и мужик, довольно крякнув, стал подниматься. Уже почти встал, но вредная пила кашлянула два раза и снова заглохла.
– Твою мать!
Мужик снова припал к агрегату.
– Здравствуйте, – все-таки решилась Серафима. – Я с соседне участка. За собакой.
Голос раздался так неожиданно, что Михаил вздрогнул. Он резко вывернул шею, чтобы увидеть говорящего, и уткнулся взглядом в ноги. Ноги переминались и совершенно не давали представления о том, кому они принадлежат, кроме того, что были явно женскими и очень красивыми. Михаил вывернул шею еще немного, пытаясь лицезреть продолжение, но, к его удивлению, ноги кончаться не собирались. Наконец шея хрустнула, Михаил разозлился, вскочил и оказался лицом к лицу с незнакомой девицей. У нее был широкий улыбающийся рот и нимб вокруг головы.
– Здрасьте еще раз! – сказала девица и улыбнулась еще шире.
Нимб над головой качнулся, и Михаил понял, что это волосы.
Надо же, какие необыкновенные.
– Так что? Поможете мне?
Михаил моргнул.
– С чем?
– С собакой, – тоже моргнув, сказала девица.
С какой еще собакой? О чем она вообще?
У него на лице было такое тупое выражение, что Серафима рассмеялась. Глаза брызнули зелеными искрами, веснушки разбежались вокруг короткого задорного носа, и в тот же миг Михаил Княжич понял, что пропал на веки вечные.
Это было настолько неожиданно, что его мозги отключились совершенно и, наверное, навсегда. Девица стала что-то объяснять, но он, как оглушенный, не мог понять ни слова. Только стоял и смотрел, как шевелятся ее губы, летают руки и прыгают солнечные зайчики в волосах.
Кошмар какой-то! Что это с ним?
– Папа, эта тетя хосет Салика жаблать, – сказал совсем рядом детский голос, и Михаил очнулся.
– Да он вовсе не Шарик, а Фридрих Барбаросса, по-домашнему – Барбос, – заявила девица, продолжая смеяться.
– А… – выдавил Михаил.
– Я с соседнего участка. За собакой, – сказала она, и ему показалось, что он уже где-то слышал эти слова. Глюки начались, что ли?
Девица пригляделась и, кажется, решила, что он с прибабахом.
– Ну… так поможете найти? Он не отзывается, потому что спрятался в огурцах. Где тут у вас огурцы?
– Не сказу, – надулся малыш. – Я иво есе не жаштукал.
– Так вместе и застукаем, – предложила девица и взяла мальчонку за руку. – Показывай!
Тот повел ее к огурцам. Михаил поплелся за ними, пытаясь на ходу привести себя в чувство.
В другой стороне участка, невидимой за высоким малинником, расположился вполне приличный огород: две теплицы и небольшой участок, засаженный картошкой. У забора – смородина и крыжовник. Все честь по чести.
Серафима, выросшая в деревне, оценила ухоженность участка. Кто, интересно, тут горбатится? Кто-кто? Жена, конечно! Этот… как его? Батюшки! Она даже имени не спросила! И сама не назвалась! Вот тетеха!
– Простите, – сделав светское лицо, сказала Серафима. – Я не представилась. Меня Серафимой зовут, а вас?
Серафима – значит «огненная» и «жгучая». Надо же! А ведь так и есть!
Она смотрела на него и чего-то ждала. Михаил спохватился:
– Михаил Княжич. А это мой сын Димка. Так вы собаку ищете? Выходит, это ваш пес?
Надо же, дошло. Быстро ты соображаешь, Михаил.
– Мой. Вот зову, а он не откликается. Димка сказал, что в ваших огурцах можно найти, – сохраняя светский тон, ответила Серафима, хотя ее распирало от смеха.
И с чего у него такая физиономия очумелая? Как будто пыльным мешком из-за угла огрели. Неужели ее испугался? Или у него жена ревнивая? Увидит на своей территории постороннюю барышню и скандал закатит? Тогда надо быстрее сматываться!
– Барбос! – крикнула она.
За теплицей послышался топот, Барбос выскочил и кинулся к ней. Морда у него была сонная.
– Так ты дрых в огурцах и не слышал? – догадалась Серафима, нагнулась и потрепала пса за ушами.
Михаил, взгляд которого невольно уткнулся в ее ноги, поспешно отвел глаза.
– Пошли домой, гуляка. Я кашу сварила с мясом.
– Туки-туки, Салик! – крикнул Димка и захохотал, довольный собой. – Я тебя жаштукал!
Барбос подбежал к малышу и ткнулся мордой в шею. Тот обнял собаку, не удержался на ногах, и они вместе шлепнулись на землю, Михаил с Серафимой суетливо кинулись поднимать их, столкнулись лбами и разом охнули.
Наконец, куча-мала развалилась, Серафима взяла Барбоса за ошейник и двинулась к выходу. Димка немедленно заревел, оставшись без товарища по пряткам.
– Так ты приходи к нам, Димуль. У нас тоже интересно. Если мама отпустит, конечно.
Серафима весело взглянула на Михаила и увидела, что его лицо словно одеревенело. Только что улыбался, потирая лоб, и вдруг стал серьезным.
Неужели что-то не то ляпнула по дурости?
– У него мамы нет, поэтому некому запрещать.
– Ой, простите меня, пожалуйста.
Серафима так
