Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
Когда они добрались до пристани, над водой стелился туман, и повсюду было темно и тихо – прямо-таки сцена из фильма категории Б. Перси поднялся на борт, а Терри велел подождать на пирсе.
Некоторое время Терри ходил взад-вперёд, наблюдал за клубящимся призрачным туманом и ни о чём особо не думал. Было холодно, и он поднял воротник своего светло-серого пальто. В такие моменты он жалел, что не курит, так как это помогло бы хоть как-то убить время. Кроме того, сигарета дополнила бы образ Джимми Кэгни [6].
На самом деле он втайне воображал себя не столько Кэгни, сколько Ричардом Уидмарком [7], особенно в роли Гарри Фабиана в фильме «Ночь и город», который смотрел четыре раза и сходил бы на него снова, если бы его показали повторно. Фильм снимали в Лондоне, в местах, очень похожих на то, где он сейчас находился, коротая холодные минуты, пока Перси не вернётся, завершив то, чем он там занят на палубе с капитаном дальнего плавания. Конечно, Терри восхищался только внешним видом Уидмарка, а не ролью мелкого мошенника, которого тот играл. Гарри Фабиан был, конечно, ловким пронырой, но, в конце концов, у него не было вкуса. А если Терри чему-то и научился у Перси, так это важности хорошего вкуса.
Мистер Антробус провёл на корабле добрых полчаса, вернулся во взвинченном настроении и окрысился на Терри, когда тот спросил, что случилось. В тоне у старика чувствовался какой-то оттенок презрения, пренебрежения – он-то и заставил Терри выйти из себя. Впервые в жизни он понял, что именно означает фраза «красная пелена в глазах». Взгляд заволокло багровым туманом, словно опустилась колышущаяся занавеска в кинотеатре, и на секунду или две спереди сдавило грудь, так что он едва мог вдохнуть.
«Ладно, Перси, – подумал он, – ладно. Порадовались, и хватит».
Они шли вдоль пристани. Перси вдруг ускорил шаг и поспешил вперёд, словно предчувствуя то, что должно было произойти. Терри подождал, пока они не нырнули в низкий кирпичный туннель над узкоколейной железнодорожной линией, по которой ходили угольные вагонетки. Долго ещё будет он видеть эти кирпичи после того, как покинет Лондон, хотя там и было темно. Точно так же будет стоять у него в носу запах прогорклого воздуха и вонь застарелой мочи, а перед глазами мелькать слабые отблески фонарей на рельсах и манжеты провисших брюк Перси, волочащиеся по грязи, пока тот сутулой походкой семенит по туннелю, – и всё это вместе так же ясно, как сейчас.
Терри ускорил шаг и, нагнав Перси, выхватил пистолет, прижал ствол к его левой лопатке, к толстой ткани пальто, и дважды выстрелил – раз-два и готово. Он всегда восхищался, как плавно, как мгновенно срабатывает его пушечка.
Пальто заглушило звук выстрела, но он всё равно оказался очень громким и отразился от кирпичных стен, так что на секунду у Терри заложило уши. Перси развернулся и уставился на него с выражением изумления и возмущения. Терри подумал, что он как будто нанёс старику горькую обиду или пошутил «непростительно безвкусно, дорогой мой мальчик», как сказал бы Перси. Корабль где-то поблизости – возможно, то самое грузовое судно, на которое только что поднимался Перси, – загудел, да так громко, что Терри подпрыгнул и чуть было не рванул искать укрытие. Секунду или две Перси держался стоймя, покачиваясь на цыпочках и исполняя что-то вроде пируэта. Затем всё внутри него вдруг как будто посыпалось вниз, и он рухнул на скользкие булыжники, окончательно испустив дух.
Перси был мёртв – вероятно, он умер ещё до того, как ударился о землю, – и Терри даже не стал проверять пульс. В его сознании, вращаясь по кругу, как в кино, всплыл кадр с первой полосой газеты – а затем картинка замерла, и вперёд выскочила строка: «Жертва скончалась на месте». Но так ли это? Терри знал, что мгновенной смерти не существует – или не был Перси жив всё то время, которое потребовалось ему, чтобы развернуться и вылупить на Терри глаза, полные шока и негодования, пусть даже и с двумя пулями в тикалке? Сколько времени это займёт? Секунду? Больше? Когда вот-вот умрёшь, может, и одна-единственная секунда способна показаться вечностью?
Странно, подумал Терри: как так может быть, что вот человек здесь, жив-живёхонек, как и все вокруг, а через минуту – раз – и нету его нигде? Он не был склонен к такого рода нездоровым размышлениям, но вот именно тогда, под сводами этого туннеля, во тьме туманной ночи, ощутил благоговение пред таинством происхождения и неизбежного конца всего сущего. Умирая, Перси преподал Терри свой последний жизненный урок.
Нешуточной работёнкой оказалось подтащить на диво тяжёлый труп старика к краю причала и скормить его Темзе, вода которой в тот миг казалась густой и блестящей, как креозот. Терри поискал вокруг, нашёл несколько отдельно лежащих кирпичей да засунул их в карманы шикарного пальто Перси в качестве грузила. Сомнительно было, что это сработает – неужто хватит всего пары кирпичей? – так что через несколько дней старина Перси как пить дать всплывёт на поверхность. Такого-то кабана фиг загрузишь, подумал Терри и рассмеялся – не только Перси умел отпускать остроумные замечания!
Ну а если тело таки всплывёт, что тогда?
Медлить, чтобы узнать, что же тогда будет, Терри не стал. В ту же ночь он вернулся прямо на Фицрой-сквер и собрал манатки. С собой Терри мог увезти немногое, потому что взял за правило всегда путешествовать налегке.
Некоторое время он обшаривал квартиру в поисках наличных денег, но не разыскал ничего кроме принадлежавшей Перси коллекции непристойных фотографий. При взгляде на некоторые карточки волосы вставали дыбом даже у Терри, отнюдь не бывшего невинным младенцем, – никаких тёлок, одни только парни со здоровенными набалдашниками, исполняющие друг с другом самые невообразимые выкрутасы. За неплотно лежащим плинтусом на кухне было местечко, где он раньше прятал кое-что из своих пожитков, и теперь засунул снимки туда, сам не совсем понимая, зачем, – ну какое ему дело, если гаденькие секреты Перси попадут в лапы мусорам? – и забил доску на место кулаком. По всей квартире, понятно, остались его отпечатки, но это не имело значения: Терри гордился тем, что его ни разу не заметали, так что пальчиков его не имелось ни в одном досье.
Утром он сел на поезд до Холихеда, а тем же вечером пробрался на почтовый пароход и отчалил в Ирландию.
