Масонская касса - Андрей Воронин
— До лета еще дожить надо, — засовывая громоздкую «беретту» в карман брюк и вслед за гостем проходя в комнату, проворчал Якушев. — Садись, закуривай. Выпьешь?
— Не откажусь, — падая в кресло, заявил агент. — Тем более что повод имеется.
— Вот как? — открывая бар, с сомнением произнес Якушев.
Агент был почти двухметровым блондином с мужественными чертами лица, широченными плечами и узкими бедрами. Бабы по нему наверняка сохли — недаром ведь он превратил конспиративную квартиру в дом свиданий, — а для Якушева его неотразимая внешность служила дополнительным поводом для неприязни. Сам не отличаясь внешней привлекательностью, майор терпеть не мог всех этих красавчиков, провинциальных мачо, полагающих, что мужская доблесть измеряется исключительно количеством баб, которых им удалось раздеть.
— Что будешь пить? — скрывая волнение, вызванное словами агента и полным едва сдерживаемого торжества выражением его физиономии, нарочито скучным голосом поинтересовался Якушев.
— Где-то там была текила, — заявил этот тип.
Якушев поставил перед ним квадратную бутылку с желтоватым содержимым и сходил на кухню за лимоном и солью.
— О! — сказал агент, увидев, за чем он ходил. — Чувствуется столичный стиль. А по тебе не скажешь…
— Чего? — вклинился в паузу Якушев. — Что я знаю, как надо пить эти мексиканские помои? Знаю, не сомневайся. Я вообще много чего знаю. Например, что судить о людях по одежке — самое распоследнее дело…
— Ну, ты чего? — в точности как Слепой, неискренне запротестовал агент. — Я же совсем не это имел в виду…
— А мне начхать, что ты имел в виду, — сообщил ему Якушев. — Помнится, ты хотел мне что-то сообщить.
Рожа у этого красавчика поскучнела, и пить ему явно расхотелось.
— Зря ты так, майор, — сказал он. — Я, считай, в лепешку для тебя расшибся, а ты…
— А я лепешек не ем, — немного мягче заявил Якушев. — Ну, что там у тебя, говори.
— Приятель твой нашелся, — сообщил агент.
Якушев осторожно опустился в свободное кресло, на спинке которого висел его пиджак, а поверх пиджака — рыжая кожаная сбруя пустой наплечной кобуры. Ствол пистолета при этом уперся ему в бедро, ненавязчиво напомнив о себе. Якушев вынул «беретту» из кармана и положил на стол. Пистолет негромко лязгнул, коснувшись стеклянной поверхности. Вместе с бутылкой текилы, одинокой рюмкой, блюдечком с нарезанным лимоном и солонкой эта штуковина смотрелась довольно занятно, придавая импровизированному застолью зловещий вид последней трапезы приговоренного к расстрелу.
— Какой приятель? — на всякий случай осторожно осведомился майор.
— А у тебя их много? — усмехнулся агент и, поняв, наверное, что это прозвучало двусмысленно, тут же поправился: — Я имею в виду, здесь.
— Здесь тоже хватает, — буркнул Якушев. — Больше, чем ты можешь себе представить. И намного больше, чем мне хотелось бы иметь. Так который?..
Агент полез во внутренний карман пиджака и, вынув оттуда, положил на стол перед майором фотографию, которую тот передал ему на следующее утро после исчезновения Слепого и разговора с генералом Прохоровым.
— Вот этот самый, — сказал агент, постучав по фотографии согнутым указательным пальцем.
Якушев незаметно перевел дыхание. Из чувств, владевших им в данный момент, самым сильным и наиболее ярко выраженным было, пожалуй, удивление. Ай да Павел Петрович! Ай да товарищ генерал! Как же он догадался?..
— А ты не ошибся? — спросил он, небрежно придвигая фотографию Слепого поближе к себе.
Агент ухмыльнулся, снова полез во внутренний карман пиджака и выбросил на стол перед майором целый веер глянцевых снимков — штук десять, не меньше. На всех фотографиях был запечатлен Слепой. Тут был Слепой, садящийся в машину, и Слепой, из машины вылезающий; на одном снимке он покупал сигареты, на другом — выходил из какого-то подъезда, на третьем, сидя за рулем, разглядывал карту. Машина на всех фотографиях была одна и та же, из чего следовало, что наемник ее то ли купил, то ли угнал у кого-то, кто ее до сих пор не хватился, то ли заполучил в свое распоряжение еще каким-то, известным ему одному способом.
Последнюю мысль Якушев постарался поскорее прогнать, поскольку она сразу же потянула за собой цепочку очень неприятных ассоциаций. Что это еще за секретный способ? Наличие такового означало, что Слепой куда более тщательно подготовился к этой поездке, чем предполагали майор Якушев и его шеф. Хотя как раз генерал-лейтенант Прохоров, похоже, что-то такое все-таки подозревал. Не зря ведь он так всполошился, узнав, что Слепой сбежал!..
— Так, — сказал Якушев, убедившись, что на фотографиях изображен именно Слепой, а не просто похожий на него абориген. — Хорошая работа, коллега.
Он встал, достал из шкафа свою дорожную сумку, порылся внутри, заслоняя сумку плечами, как будто в ней лежало какое-то сверхсекретное оружие, и повернулся к агенту, держа в одной руке пачку денег, а в другой — вороненый цилиндр глушителя. Деньги с увесистым шлепком упали поверх разбросанных фотографий, и агент подхватил их с очень характерной блудливой улыбочкой. Якушев хорошо знал улыбки такого сорта, поскольку за годы службы в органах насмотрелся их предостаточно. Так улыбаются склонные к двурушничеству сексоты, получая свои тридцать сребреников; Якушеву самому не раз доводилось вот так же улыбаться, но себе майор готов был простить что угодно. Себе — да, а вот этому блондинчику с голливудской вывеской — нет. Ни за что.
— Что-нибудь еще? — спросил он, сверху вниз наблюдая, как агент, шевеля губами, пересчитывает деньги. Он вел себя точь-в-точь как Слепой в кабинете генерала Прохорова, только Слепой считал быстрее — несомненно, благодаря более богатому опыту.
— Так, по мелочи, — закончив считать, ответил агент. Он постучал пачкой по столу, подравнивая края, и спрятал ее во внутренний карман пиджака. — Наш человек в ментовке сообщил, что Журавлев консультировался по поводу тебя с начальством.
— Знаю, — перебил его Якушев. Он взял со стола пистолет и стал с рассеянным видом навинчивать на него глушитель. — Знаю даже, что ему сказали.
Это была правда: телефонный разговор Журавлева с кем-то, кто говорил тоном человека, не привыкшего дважды повторять приказы, майор слышал собственными ушами, сидя в старом пункте прослушивания. Журавлеву было вполне категорично приказано забыть о существовании московского майора и впредь не соваться в чужие дела, ставя под угрозу срыва операции, спланированные и проводимые Центром. Журавлев, таким образом, оказался даже не между двух, а между трех огней: с одной стороны его теребил Зимин, с другой угрожал загадочный майор Якушев, проводивший, оказывается, на его территории какую-то шибко секретную операцию, а с третьей одолевало вполне естественное стремление любой ценой сохранить собственную драгоценную шкуру. Эти три фактора
