Геннадий Прашкевич - Бык в западне

— Вон он…

Груня боязливо остановился. Сержант Лапшин понимающе кивнул капитану Куделькину и левой рукой подтолкнул Груню. Так, держась вместе, почти рядом, они вышли на опушку лесополосы и сразу увидели ободранный тополь и труп человека, бессильно и тяжело обвисший на стягивающем его капроновом фале.

— Он умер недавно, — хмуро сказал Куделькин сержанту, подержав в руках тяжелую руку полковника Зимина и послушав его сердце. — Пульса нет. Не прощупывается. Рана огнестрельная. Но он даже не остыл по-настоящему. Может, часа два назад он был еще жив.

И оглянулся.

Сумрачная опушка была сильно замусорена. В траве запутались обрывки газет, занесенные сюда печальным ветром. Торчали из травы неопределенного вида ржавые железяки, одиноко темнел заплывший сыростью след от автомашины, нелепо громоздились в ложбине давно брошенные, потерянные людьми, поставленные на попа серые бетонные кольца, из тех, что обычно используют при строительстве канализационных коллекторов. На удивление желтая, вялая, тяжелая, совсем не летняя листва свисала с темных вечерних тополей. Наверное, лесополосу недавно накрыло каким-то выбросом с одного из близ расположенных заводов. И рыжая, вялая, потрепанная трава под ногами тоже сбилась колтунами, будто ей не хотелось тут расти. В серых вечерних сумерках все вокруг казалось серым, печальным, дистрофичным.

— Подойди ко мне, — приказал Груне Куделькин.

— Зачем?

— Подойди.

Груня нерешительно подошел. Он боялся взглянуть на мертвеца. Но как Груня ни отворачивался, каким-то боковым зрением он все равно видел труп Зимина.

Голова Зимина низко упала на грудь, широкие плечи обвисли. Нехорошим запашком несло на людей, но это был еще не трупный запах. Это был запах близкой свалки. И, судя по легкому окоченению, Зимин действительно умер совсем недавно.

— Подойди ближе.

— Зачем?

— Еще ближе!

— Зачем?

— Подойди ближе и загляни ему в глаза.

— Ты чё?.. Чё?.. — дико фыркнул Груня. — Он же мертвый! Зачем мне заглядывать ему в глаза? Он ничего не видит.

— Да, не видит. Сейчас уже точно ничего не видит, — негромко согласился Куделькин, ладонью бережно смахивая с лица мертвого Зимина муравьев. — Когда ты его нашел?

— Наверное, утром.

— Наверное или точно?

— Точно.

— Тут кто-нибудь еще был?

— Нет. Никого. Я бы увидел.

— А документы? Они лежали на траве? Возле трупа?

— Нет… — еле выдохнул Груня. — Документы лежали в кармане. И деньги тоже. Я их взял. — Чуть приободрясь, Груня боязливо посмотрел на Куделькина. — Он же мертвяк. Зачем мертвяку деньги?..

— Погляди ему в глаза.

— Ты чё?.. Ты чё?.. — опять засуетился Груня.

— Посмотри ему в глаза, мразь! — закричал Куделькин.

Двумя руками он ухватил бомжа за шею и грубо пригнул его голову прямо к трупу. Так он приткнул отбивавшегося, хрипящего от ужаса бомжа Груню лицом к холодной, нисколько не дрогнувшей голове полковника Зимина.

Груня хрипел, взвизгивал, вертел головой и отбивался.

— Посмотри ему в глаза, мразь! Ведь он был живой! Он еще недавно был живой! Он, наверное, просил тебя о помощи. Он ведь был живой, когда ты его нашел? Да, живой? Говори, мразь! Отвечай, сука! Он мог остаться живым, если бы ты звякнул по телефону. Не важно куда, в милицию или в скорую. Ты мог его обокрасть, скотина, но ты должен был кому-то сообщить о нем! Если бы его нашли вовремя, он был бы сейчас живой. Он бы сейчас жил, мразь! Не дергайся! Смотри! Смотри ему прямо в глаза! Он ведь просил тебя помочь?

— Отпусти! — задыхаясь, вопил, хрипел Груня, в нестерпимом ужасе отталкиваясь руками от мертвеца. И вдруг, странно всхлипнув, упал в жухлую траву под ноги Зимина.

— Он в обмороке, — деловито сообщил сержант.

— Ничего, отойдет, — брезгливо сплюнул капитан Куделькин и так же брезгливо вытер руки носовым платком. Сперва он хотел выбросить платок, но, подумав, сунул платок в карман: — Ладно, хер с ним. С него, кажется, достаточно. Оттащи его к машине.

— А потом?

— Потом сдашь его ребятам. Пусть привлекут.

— За что?

— За неоказание помощи.

— Но, может, он… — нерешительно предположил сержант Лапшин, тоже несомненно опознавший Зимина. — Но, может, он не виноват? Может, полковник мертв уже давно?

— Ты слышал мои слова? — заорал Куделькин.

— Так точно!

Дождавшись, когда сержант Лапшин перенес Труню к машине, Куделькин вынул из кармана радиотелефон. Робко осветился крошечный пульт.

— Иван Федорович? Куделькин говорит. Да, нашел. Не только Полковника. Зимина тоже. Нет, мертв. Похоже умер недавно. Наткнись мы на него утром, он бы, возможно, жил. Да, да, мертв. Огнестрельная рана. Когда его бросили, он был еще жив. Недосмотрели. Да, я уверен. Присылайте людей к Большой городской свалке. Мы встретим вас на дороге. Посигналим. Фары будут включены. Нет, никакой милиции. Я даже врача не стал вызывать. Но пусть прихватят с собой врача. Разумеется, никакой огласки. Я понимаю. Вещи Зимина? Нет при нем никаких вещей. Вообще ничего нет. Его бомжи обобрали. Здесь вообще ничего нет, кроме трупа. Разумеется, буду искать.

Спрятав радиотелефон в карман, Куделькин медленно подошел к стоящей за кустами машине.

Лежащий в траве там, где его бросил сержант Лапшин, Груня безучастно открыл глаза. Он глядел прямо перед собой, но неизвестно, видел ли он хоть что-нибудь.

Печально где-то невдалеке, за близкими деревьями, невидимый в серых сумерках, по-старчески шепелявил, пришлепывал, пришептывал, причмокивал корявым языком ручей.

— Что ты еще нашел?

— Здесь? Ничего, — ответил Груня, заметно дрожа. Он даже не сделал попытки встать. — Я только взял бумажник. Из кармана. А тут больше ничего не было.

— А спортивная сумка?

— Нет. Здесь ничего не было. Было видно, что Груня не врет. Человек в таком состоянии не способен врать. — Только бумажник… Я все верну.

— Ты видел кого-нибудь? Ну, может, следы? Или машину? Может, ты видел машину? Или каких-то людей?

— Ничего.

— Вставай.

— Куда меня?

— Разберемся.

— Я же вам показал.

— Разберемся. Лапшин, посади его в машину! —приказал Куделькин. — Когда подъедет Иван Федорович, передашь ему эту мразь.

— А вы? — спросил сержант.

— Я сейчас.

Вытащив сигарету, Куделькин снова вернулся на опушку. Подойдя к тополю, к стволу которого был привязан Зимин, он присел на корточки (как под бетонной стеной блокпоста, мельком вспомнил он) и закурил, стараясь держать сигарету так, чтобы дым не сносило на мертвого.

Стемнело еще сильнее. Куделькин почти не видел Зимина.

— Я, Зимин, больше ничего не могу для тебя сделать, — сказал он вслух с какой-то ему самому непонятной злобой. — Ты меня прости, Зимин. Я, кажется, и на этот раз оглянулся с опозданием.