Рикошет - Василий Павлович Щепетнёв
И всё. Конец отечеству. Впрочем, останутся лейтенанты, которые, пожалуй, выберут службу в надежде быстренько стать генералами, и уж тогда…
Белоненко сидел в кабинете и думал думу. Буквально — быть или не быть. Всё уладилось. Вроде бы. Семья даже и не узнала ничего, тем более не испытала никаких потрясений: ушлые люди перенаправили их телефоны на себя. Дёшево и сердито Это не трудно для определенного уровня, а уровень у отдела Эр, если, конечно, это отдел Эр, такой, что можно канцлеров с президентами за нос водить, а не провинциального генерала. С другой стороны, поступили они предельно вежливо, никого не похищали, а всего-то и принудили отпустить задержанных.
Ну, отпустил. Ну, доложил присматривающему из Москвы, что поиски народовольцев ведутся круглые сутки, но пока о конкретных результатах говорить рано, за что удостоился небрежного «ну-ну, перезвоните завтра». Слюнько тоже сказал «ну-ну», но озабоченно. Еще бы не озабоченно. Ему, как потенциальному губернатору, не хочется стать ещё и потенциальной мишенью. Кому хочется?
В воздухе пахнет грозой. Все приметы сходятся. Через неделю, через год, через три года, но гром грянет, и мало никому не покажется. Ни губернатору, ни генералу, ни обыкновенному инженеришке. Хорошо бы, покуда в выигрыше, и в хорошем выигрыше, выйти из игры. Вот закончится роббер, и он выйдет. Вежливо попрощается, пообещает вернуться через недельку — и туда. В Чехию, или, с учётом последних событий, в Австралию. Есть у него запасной вариант — Австралия. Сидней, оперный театр, над головою Южный Крест, и целый континент возможностей. Возможностей хотя бы просто отдохнуть, пожить всласть, для себя.
Только вот когда этот роббер закончится?
О робберах, мизерах и прочих карточных терминах генерал ничего не знал и этим гордился. Не теряет времени на чепуху, из всех игр помнит только подкидного дурака. Иногда это мешало: в кино о каком-нибудь Джеймсе Бонде часто играют в карты, а ты сидишь и смотришь, как баран на нового вожака. Но он и кино смотрит редко, потому невелика потеря.
Однако выходить из-за стола, похоже, необходимо. Не важно, что придётся оставить на столе выигрыш. Он всегда садился за стол с суммой, потерю которой мог пережить. Нет, терять он ничего не хотел, но у него была своя стратегия, стратегия хвоста ящерицы. В критической ситуации хвостом приходится жертвовать. Вырастет новый. Оставалось определить, действительно ли ситуация критическая, а то хвостов не напасёшься.
Он посмотрел на часы, вделанные в письменный прибор предвоенной работы. «Дорогому товарищу Корейкису от сослуживцев». Корейкис был одним из хозяев Серого Дома, но заигрался, и так в Сером Доме и остался. Там, внизу. А часы — как переходящее Красное Знамя. Сам механизм хороший, швейцарский, да и письменный прибор из малахита. Но чернильницы пусты. Была у него идейка и чернила свежие налить, и ручки канцелярские завести, но он решил, что это уж слишком эксцентрично, он ведь не лорд какой-нибудь из МИ-5. У нас эксцентричность не приветствуется, разве что в патриотических дозах: верность традициям, наследие славных дел, прикосновение к скрепам. Но канцелярские перья — это перебор.
Минутная стрелка подошла к двенадцати, и генерал нажал кнопку вызова — да, самую обыкновенную кнопку, в шестьдесят третьем такая стоила пятнадцать копеек. Шестьдесят третий — это почти новодел, но уж какая досталась.
Вошел дежурный лейтенант.
— Что Пётр Петрович? — спросил Белоненко.
— Полковник Хризантемов не появлялся, — доложил лейтенант, позабыв, видно, что являются призраки, и то не всем. Или нарочно сказал?
— Если полковник не идёт к генералу, генерал идёт к полковнику, — поднялся генерал. — Ключи с тобой?
— На посту, товарищ генерал.
— Бери.
Они спустились вниз, подошли к камере четыре дробь два.
— Открывай!
Лейтенант отпер дверь.
— Ну как, Петр Петрович, не удалось выйти?
— Не удалось, — хмуро ответил Хризантемов. Ещё бы не хмуриться, два часа простоял в ящике. И ведь не пожалуешься — полковник сам высказал предположение, что Леонид Свиридов, исчезнувший из камеры предварительного ожидания, сумел каким-то образом выйти из неё, а потом вернуться. А как же иначе? Вот Белоненко и предложил выдвинувшему теорию проверить её на практике. Проверил.
— Отрицательный результат — тоже результат. Раз уж вы, Пётр Петрович, не смогли выбраться из камеры, значит, и никто не сможет. Чудес не бывает.
Хризантемов промолчал. Участие в эксперименте делает человека понятливым. Действительно, как мог инженеришка выбраться? Не мог. Следовательно…
— Следовательно, его выпустил кто-то свой. В смысле — наш сотрудник, — словно прочитав мысли полковника, сказал генерал.
— Это маловероятно, — ответил полковник.
— Исключите невозможное, и в остатке найдёте ответ, каким бы маловероятным он не казался, — процитировал какой-то учебник генерал. Это он образованность свою показывает, подумал Хризантемов, но вслух сказал:
— Верно. Вы совершенно правы.
— А раз я прав, то подготовьте план по выявлению слабого звена среди ваших подчиненных, это первое, и соберите всё, что возможно и более того на инженера Свиридова, это второе. Аллюр три креста.
Инженер Свиридов тем временем гулял по парку с Бэрримором. Вечерняя прогулка. Вместо пива дополнительные минуты. Гулял и думал о превратностях судьбы. Тогда, в Сером Доме, не думал, а сейчас пришлось. Время наступило. Шло себе, шло где-то рядом, а сейчас взяло и наступило. Как наступает мимоходом кабан на муравья. Что муравей кабану? Ползает, неприметный, будто и не существует он для кабана. Так и человек для времени: будто и не существует, а вон как оборачиваются события. Или судьба?
Леонида трясло. Одно — теоретически сознавать собственные бесправность и бессилие, а другое — проверить это практикой. И пусть на сей раз обошлось, отпустили, угодил муравьишко между свиными пальцами, но теперь он всю оставшуюся жизнь будет помнить об этом мгновении. О кабане в небесах — для муравьишки кабан всегда в небесах. Покуда не подохнет. Вот подохнет — можно заползти на него со знаменем в лапках. Если прежде не окажешься в застенках Серого Дома. Ага. Он только понюхал их, только прикоснулся, и открылась ему бездна больше ломоносовской. Но не звёзд полна, а костей. Примерещилось, понятно, но каждый морок есть тень реальности.
Делать вид, что ничегошеньки не случилось? Радоваться вежливости и обходительности чекистов — как же, туда и обратно доставили в лучшем виде, а что в шкафу заперли, так это пустое: не били, не кричали, даже вредных вопросов не
