Рикошет - Василий Павлович Щепетнёв

Поскольку на бульдозер мы были совершенно не похожи, нас и не трогали.

— Иванов, — представился Первый Под Вопросом. — Он — Петров. А она — Сидорова.

— Очень приятно. А я Викентий Сигизмундович Грум-Гржимайло. Короче — Виктор.

— И как же ты, Виктор, дошёл до жизни такой? — спросил Иванов.

Мы влились в поток второго порядка, и теперь ехали совсем медленно. Медленнее бульдозера.

— Я пока не дошёл. В пути я. А вы?

— И мы в пути, — подумав, ответил Иванов. — Не хотите с нами? Вместе идти куда веселее, чем одному.

— Можно и вместе, — согласился я. — Если путь общий.

— Да, с этим нужно разобраться. Вот, возьмите телефон. Не звоните, а отправляйте СМС-сообщения. Встретимся, поговорим. А то, бывает, сгоряча примешь решение, а потом жалеешь.

— Ещё как бывает, — подтвердил я. — Если не трудно, высадите меня у метро.

— Какие уж тут труды, — сказал Иванов.

И высадил.

Добираясь до своей станции, я обдумывал случившееся. Конечно, большего ждать и нельзя. Серьезные люди незнакомца семь раз измерят, взвесят и посчитают, а уж потом либо отрежут, либо нет. Что у них есть? Фотография? Вероятно, Здешние фотокамеры крохотные, дешевые и вмонтированы всюду. Но фотография никуда не приведет. Отпечатки пальцев, что я оставил в автомобиле? И отпечатки ладоней и пальцев никуда не приведут. Голос? Сейчас хорошие системы распознавания голоса. Все население посредством радиотелефонов сдает цифровые отпечатки своего голоса. Если они записали мой голос — а они записали мой голос — то узнают, что я капитан Брончин, поскольку голос я вернул во время бульдозерного рейда. Нужно же дать людям зацепку. У них в руках удилище, а что у меня? А у меня крючок. Если я его проглочу, то мы будем связаны. Тот, кто держит удилище, считает, что он главный. И пусть считает.

Я доехал до своей станции, отстоял в толпе у эскалатора, ступил на лестницу-чудесницу, которая понесла меня к светлому дню.

Я и в самом деле обернулся за три часа. Нет, быстрее. За два часа двадцать минут. Если меня будут искать организаторы телесъемки, вернее, те, кто за съемкой стоял, начнут они именно с этой станции метро. Пора менять жильё, одежду, внешность. Срочно. Зайду к себе, заберу необходимые вещи и переберусь на новую квартиру, которую присмотрел на днях.

Я выбрал маршрут номер четыре. Не кратчайшее расстояние между двумя точками, а случайное. Потому на дорогу у меня ушло дополнительные двадцать минут.

Подходя к дому, я приметил две странности. Во-первых, не слышно виолончели, а в этот час мой сосед всегда давал урок. Во-вторых, во дворе стояли два чужих фургона. Здесь к месту стоянки относятся серьёзно, чужаков во двор не пускают, а тут — стоят, и хоть бы что.

У подъезда — третья странность. Четыре старушки нервно посматривали на дверь, ожидая явно не доброго доктора Айболита.

Я решил подождать. И дождался. Из окна над моей комнатой вытолкнули доброго человека Лёху. Того самого, что поделился со мной Интернетом. А окно-то на пятом этаже.

Лёха не упал — его держали за ноги. И о чём-то убедительно спрашивали.

Я даже догадывался, о чём. Потому развернулся и пошел прочь.

Далеко не ушёл. Сначала «ах», потом удар тела об асфальт.

Я оглянулся. Так и есть. Видно, Леха ответил верно, и надобность в нём отпала.

12

Для чекиста враг номер один — частная собственность. Эту мудрость генерал Белоненко не из книг вычитал. Собственным умом дошёл.

Дед его, почётный чекист Иван Сергеевич, никакой частной собственности не имел совершенно. Желание-то было: прадед, Сергей Мартемьянович Гурко, до революции владел мельницей и та, будто волшебная, исправно поила, кормила, учила, лечила, одевала и обувала немалую семью Белоненковых. Но желание быть мельником дед утопил, как Герасим Муму: пришла революция, прадеда расстреляли в назидание потомству, и дед переписался на материнскую фамилию, чтобы впредь с чистой совестью выводить корявыми буковками в анкетах: «исбидняков». Он, конечно, охулки на руку не клал, если что валялось без присмотра, брал, но только золото и камешки. Этого добра в послереволюционные годы хватало, особенно если ты чекист и знаешь места. Но опять — золотишко брал, а хвастать добытым не хвастал. Того, кто хвастал, потом быстренько к стеночке прислонили, когда стране золото потребовалось на индустриализацию и прочие зации, страна знала, в каких карманах это золото искать. А дед смирнёхонько себя вёл. Да, сытно ел и в меру пил, так ведь изымать еду и питьё властью дозволялось, ежели не на продажу, а для солдат революции в целом и себя в частности. Едой и питьём она к себе привязывала, и отвергать дозволенное — безумцем быть. А что-нибудь не из рук хозяйки (а потом и Хозяина) брать — ни-ни. Лучше и вправду голодать и ходить оборванным. Тем более что ни голодать, ни ходить оборванным не приходилось. Дед так и умер на службе. Неделей позже Берии, в чине не слишком большом, но и не слишком маленьком, а, главное, без пятнышка. Хоронили достойно. Отец, Сергей Иванович, жил шире, до генерала дослужился, но тоже все силы отдавал службе, и от службы же имел дачу, «Волгу» и ежегодный отпуск в Крыму или в Сочи, а последние годы предпочитал Ессентуки — печень пошаливала. Но чем дальше, тем больше власть слабела глазами, и потому становилась не добрее, нет, но мягче. Не с ложечки же вас кормить, вы уже большие. Ежели тихо, то можно.

А сегодня… Плох тот чекист, который не мечтает стать олигархом, шутят молодые лейтенанты. И поступают соответственно. Не у генерала, не у полковника даже, у каждого капитана своё дело. Магазин, доходный дом, мастерская, пекарня, да мало ли. У генерала, конечно, масштабы побольше, генеральские. А дело, оно человека требует. Пусть записан завод на дочь или жену, но без хозяйского пригляда либо засохнет дело, либо к другому укатится. Как Колобок. Ведь о чем сказочка? О деле, в смысле — бизнесе (Белоненко не терпел слов с чужого плеча, используя их лишь в крайнем случае). Укатится колобок вместе с женой или дочкой. У него, генерала, конечно, руки длинные, так и уходят генеральские и даже капитанские жёны и дочери не к очкарикам-идеалистам, а к акулам. На твои длинные руки у них стальные острые зубы. Пригляд не просто нужен, пригляд обязателен.

А если всё время приглядывать за собственностью, когда же службу служить? Погляди налево, погляди направо и увидишь: служба и дело бок о бок