Ночной убийца - Александр Александрович Тамоников
В доме было несколько пустовато, но чисто. Не хватало мебели, не хватало всяких ковров и ковриков, которыми обычно изобилуют частные дома. Ставни на окнах открытые, и теперь, когда стало светать, было понятно, что стекла давно не мылись. Значит, дом нежилой, но порядок в нем поддерживается. Любопытно, что это за нора такая. Сосновский под внимательным взглядом своего похитителя доковылял до ведра и зачерпнул из него ковшиком воду и стал жадно пить. Напившись, он дошел до рукомойника, сполоснул руки, поплескал на лицо и вытерся чистым потрепанным полотенцем.
– Вы кто? – попытался снова осведомиться Михаил и уселся на табурет перед кухонным столом напротив Лазарева.
– Вы вчера были сильно пьяны, – спокойно заговорил мужчина, – попали в милицию. Узнав, что вы иностранец, позвонили в Наркоминдел, и я приехал забрать вас оттуда.
– Где я? – снова коротко спросил Михаил и обвел взглядом стены и даже потолок дома.
– Это один пустующий дом, – пояснил Лазарев, доставая из стола банку с чаем и заварочный чайник. – Я привез вас вчера сюда, чтобы утром можно было поговорить.
– Не хочу ничего и ни с кем говорить, – отмахнулся Сосновский и, тяжело поднявшись с табурета, направился к выходу, но Лазарев окликнул его.
– Остановитесь, мистер Дарелл! Куда вы без паспорта? Да еще после вчерашнего!
– Что? – Сосновский остановился и стал хлопать себя по карманам, полез во внутренний карман пиджака в поисках документов. – Где мой паспорт? Что было вчера и почему это важно?
– Сядьте, Пол! – перейдя на немецкий язык, потребовал Лазарев. – Сядьте, и я вам все расскажу.
– Ты забрал мой паспорт! – с угрозой в голосе заговорил Сосновский и уставился на собеседника, но тот сразу отмахнулся, ехидно улыбаясь.
– Вы вчера выбросили паспорт, когда вас арестовала милиция! Я нанял людей, и его ищут. Когда найдут, то привезут сюда. Без паспорта вам нельзя с вашим иностранным акцентом. Вчера вы тем более чуть не подрались с милиционерами, вели себя агрессивно. Вас могу выставить за пределы СССР в двадцать четыре часа. Могу я ходатайствовать об этом, и вас точно выпроводят за пределы Союза. А могу и помочь. Вы же не хотите потерять заработок. Репортажи отсюда вы сможете выгодно продать во многие издания. Ну, будем говорить?
– Почему вы говорите со мной по-немецки? – спросил Сосновский.
– Потому что я хорошо знаю этот язык, а для вас он родной. Так мы лучше друг друга поймем.
– Чего вы от меня хотите? Это шантаж? Вы хотите, чтобы я вам заплатил за помощь? – Михаил все же снова сел на табурет и сложил руки на груди и сделал каменное лицо. – Ну, я слушаю.
– Мне не нужны ваши деньги, Пол, – усмехнулся Лазарев. – Да их у вас и не так много. Скажу, какая мне от вас нужна помощь, но сначала ответьте на несколько вопросов. Почему вы, американец по паспорту, так безобразно говорите по-английски и очень хорошо по-немецки?
– Потому что я вырос и провел первую половину моей жизни в Аргентине среди немецких колонистов. В колонии все говорили в основном по-немецки. И в школе преподавали на немецком языке. Мои товарищи по детским играм были дети русских эмигрантов. От них я нахватался русских слов довольно быстро, а английский осваивал уже потом, потому что он нужен был мне для работы журналиста. Еще что?
– А еще вот что, – сказал Лазарев. – Чтобы избежать всех описанных мною неприятностей и не быть выдворенным за пределы Советского Союза, я прошу вас помочь мне в одном деле. Скажу сразу, что я вам тоже окажу услугу, помогу опубликовать ваши статьи в нескольких зарубежных изданиях. Уверяю вас, Пол, гонорары будут приличными.
– Черт, угораздило же меня. – Сосновский потер лицо руками. – Ничего не помню. Так чего вы от меня хотите?
– Я хочу, чтобы мной заинтересовались некоторые люди из ваших кругов здесь, в Москве, – стал рассказывать Лазарев, разливая по эмалированным кружкам чай. – Я назову фамилии и намекну, что располагаю информацией определенного рода, за которой они охотятся.
– Что за информация? – хмуро осведомился Сосновский. – Это шпионаж?
– Вас это не касается, Пол, – резко оборвал собеседника Лазарев. – Вы должны только сделать то, что я прошу, остальное – мое дело и дело тех людей. Вас даже обвинить не в чем, если об этом узнает НКВД!
– Хм, – криво усмехнулся Сосновский; он обхватил двумя ладонями горячую кружку с чаем, покрутил ее, а потом поднес к губам. – Ох, блаженство! В конце концов, мне и в самом деле наплевать, что у вас там будут за дела! Хорошо, мы можем договориться. С кем я должен поговорить относительно вас?
– Три человека: американский журналист Нил Уэлч, его переводчица Ольга Садовская и третий человек – тоже американский журналист Келли Стюарт.
«А вот это уже интересно, – подумал Сосновский. – Парень хочет продать какую-то информацию. И именно ту, что обсуждается здесь на конференции. Наверняка этот Лазарев имеет доступ к информации о позиции советского правительства и может ее передать на Запад. Американцам? Но Уэлч и Садовская прибыли с Востока. Есть подозрение, что они работают на японскую разведку. Значит, есть шанс, что Лазарев хочет продать информацию о намерениях Советского Союза в отношении Японии? Почему именно эти трое попали в поле зрения Лазарева? Он получил информацию о них из НКВД? Вряд ли! Скорее всего, эти трое активно искали источник информации в среде наших дипломатических работников, и Лазарев узнал об этом. И не знает, как подать себя, не знает, кто бы мог составить ему протекцию так, чтобы представители японской разведки ему поверили. А вот насчет Уэлча и Садовской он не уверен. Кто из них японский агент, а кого используют «втемную», он не знает. И мы не знаем. Но ее намеки насчет «крысиных троп» для нацистских преступников и проекта ОДЕССА говорят о том, что она меня прошлым вечером прощупывала на этот счет. Кажется, мозаика складывается».
– Найдите мой паспорт, потом будем торговаться, – мрачно заявил Сосновский.
– Нет, Пол, торговаться мы будем сейчас, а то мне нет смысла искать паспорт. Могу и бросить это занятие.
– Хорошо, обещаю помочь… – промямлил Михаил и, снова отхлебнув крепкого чая, блаженно прикрыл глаза.
Буторин сидел в кабинете у лейтенанта Горячева, вольготно расположившись на диване у стены, и пересматривал фотографии, которыми располагал МУР. На обороте каждой фотографии коротко изложены основные данные: фамилия, имя и отчество, год и место рождения, кличка, судимости.
– Смотрите, смотрите, товарищ майор, – лейтенант тыкал пальцем в фотографию, – вот эта личность примечательная. Колчин, кличка Моряк. Он ноги лишился во время последней отсидки. Под поезд попал.
