Анархия в школе Прескотт - Кейтлин Морган Стунич

После школы мы нарядились дома у Аарона для вечеринки, и я решила быть полной сукой и надела черную толстовку с надписью «Уиджи» спереди и изображением спиритической доски сзади. К ней прилагалось цепочка в виде указателя, которое я всегда носила с собой. Я сделал его из кусочка, который остался от старой версии игры, которую я украла в магазине.

Уверена это не похоже на то, что кто-нибудь другой надел бы на вечеринку.

— Это вечеринка для подростков? — спросила я, потому что иногда могла забыть, что, на самом деле, мы все еще были подростками.

Я имею в виду, технически. По годам. По опыту, я была старухой. Нет, нет, я была трупом, сгорающим в неглубокой яме. Я коснулась пальцем цепочку в виде указателя, когда Оскар повернулся, чтобы посмотреть на меня, его серые глаза были настолько пустыми, что я просто знала: этот взгляд предназначался, чтобы заставить меня отшатнуться.

— Да, — сказал он, на мгновение немного прищурив глаза. — Думаю, это должно быть День рождение Тринити.

Я сжала губы в отвращении.

Тринити.

Это имя было для книжного злодея, если я вообще слышала о таком. Вообще-то, если бы я читала книжки, то назвала бы это бредом и рассмеялась. Вместо этого мне приходилось мириться с кошмаром в виде этой девушки во плоти, с девушкой, которая даже не закричала, когда я заехала ей основанием ладони по носу, заставив ее истекать кровью.

— Ей не хочется торта в виде Феррари и эпизода в шоу «Сладкие шестнадцать»16? — спросила я, и Оскар почти улыбнулся. Я это знала, потому что его ядовитая линия, похожая на лезвие рапиры, слегка дрогнула. — А что насчет ее личного острова и золотого тампона, чтобы засунуть в ее дизайнерскую пизду?

— Очень злишься? — спросил меня Оскар, пока я продолжала играться с ожерельем.

Если Тринити была книжным злодеем, то, полагаю, я была бы гребанной ведьмой, которая своей силой зажигала на своей шее цепочку в виде указателя и призывала демонов из иного мира.

— Возможно, — допустила я, не уверенная, как долго могла зайти с этим мужчиной. С мужчиной, потерявший со мной действенность и заставивший меня выводить яркое, красное пятно от менструальной крови с дивана. С мужчиной, получивший от меня второй шанс, который связал меня, трахал меня на своей постели, а потом там и оставил. У него оставалось все меньше шансов проявить себя передо мной, прежде чем я просто сдамся и выбью из него все дерьмо. Или.. хотя бы постараюсь. Раньше я думала, что могу победить у Оскара. Теперь, узнав его получше, я уже ни в чем не уверена. — Лучше скажи: что получит Офелия, если ее сын женится на этой девушке? Она на самом деле думает, что, если такое случится и они разведутся, эта девушка даст ей хоть какие-то деньги, которые она может выиграть в суде, а может и нет? Даже если так, сомневаюсь, что Офелия оставит Виктора в покое с половиной суммы. Они слишком друг друга ненавидят. Один из них должен умереть.

— Ты отметила весомые моменты, — сказал Оскар, поправляя свой кроваво-красный галстук. Сегодня он сочетался с моими волосами, но я не знаю, было ли это сделано специально или нет. — Те, что мы уже обсуждали, и неоднократно. Думаешь, я не думал обо всем этом?

Я поджала губы.

Я знала, каков был план. Офелия должна умереть. Это очевидно для всех, даже для меня. Об этом даже не надо говорит вслух. Но на самом ли деле это лучший способ убить ее?

Обещание Виктора получить аннуляцию брака не внушало мне чувство безопасности.

Ничто не поможет, кроме смерти этой женщины.

— Надеюсь, я буду убийцей на сегодняшней вечеринке, — сказала я, подумав о Кали.

Я посмотрела на Оскара, но он не взглянул в ответ. Вместо этого, он поправлял свой галстук, потому что ему казалось, что он, блять, немного кривой. Его длинные, татуированные пальцы дразнили шелковую ткань чертовски преступным образом.

Я ушла от Оскара и направилась к двери в спальню мальчиков, которую специально закрыла за собой, когда вошла, ища его. Мы дважды занимались сексом с вечера танцев. Групповуха, а после нее я проснулась, и он был позади меня. Но вот в чем дело. Я чувствовала, что внутри Оскара таится очень много всего, ждущие своего часа быть выпущенным наружу. Я хрустнула костяшками, и он наконец повернулся и взглянул на меня.

— Чего ты хочешь? — спросил он, и я нахмурилась.

Тяжело.

— Чтобы ты перестал быть ублюдком. Почему притворяешься, что все еще можешь вести себя отчужденно и незаинтересованно, когда все, чего ты хочешь, — это связать меня и вытрахать из меня все дерьмо?

Оскар встал со своего кресла и резко направился ко мне, прислонившись предплечьями к дверной раме, положив их по обе стороны от меня. Дверь позади меня была закрыта, но я не была загнана в ловушку. Я могла потянуться за ручкой, если бы на самом деле хотела. Конечно же, я не хотела. Я не боялась Оскара Монтока, и он это знал.

— Ты же не собираешься попросить меня об этом? — спросил он, и я не была уверена имел ли он в виду момент с девственностью или комментарий про серийного убийцу, который он отпустил. — Разве тебе не хочется узнать?

— Либо ты расскажешь мне, либо нет, — резко ответила я, но я очень, очень, очень хотела бы, чтобы он рассказал мне о себе. О его семье, его отце, его девственности, о чем угодно. — Хочешь, чтобы я рассказала тебе об ужасных вещах взамен, чтобы тебе стало лучше? Должна ли я рассказать о том, как разозлилась на Пенелопу, за то что она всю ночь билась головой об изголовье кровати и не давала мне спать? Как она плакала, плакала и плакала, пока я вела себя как полная сука? — зная теперь то, что знала, я понимала, что с ней происходило, и от этого мне становилось плохо.

От этих воспоминаний мне хотелось умереть.