Анархия в школе Прескотт - Кейтлин Морган Стунич
— Берни, я должен любить так же яростно, как и разрушать, иначе сгнию изнутри, — он ухмыльнулся, и мои мышцы внизу живота сжались от воспоминания о его толстом, твердом члене, растягивающем меня до пределов. Прямо сейчас я хотела его так чертовски сильно, но контроль Вика был легендарным. Даже если я дразнила его, он уже принял решение: он считает, что мне нужно отдыхать, так что не станет трахать меня. — Не считай мою мужественность настолько хрупкой, что я не могу сказать своей жене, что люблю ее или что забочусь о ней.
— Отойди от меня, — простонала я, потому что у меня были ужасные проблемы с близостью. Когда Вик говорит такие вещи, я просто.. не знаю, как функционировать. — Может мы и схожи, но ты в разы уравновешеннее меня. И в разы смелее.
Моя рука замерла с зажатой в пальцах губкой, прижатой к краям татуировки дракона.
— Берни, — сказал Вик, и его голос был мягким, каким всегда был для меня. До глубины костей чувствовала этот голос, этот звук, он прибережен для меня и только. Он мой. Мне никогда не придется делить его, и я уверена, что ни одна другая женщина на земле никогда не слышала его. — Ты позвала Хавок не просто так. Кали была твоей подругой, почти сестрой. Ты уже однажды потеряла сестру. Уверен, было тяжело потерять еще одну. Это не обязательно должно было быть сделано твоими руками, ты это знаешь. Я не знаю, почему ты решила последовать за ней.
Я лишь продолжала смотреть на стену, чтобы не пришлось взглянуть Вику в лицо.
Он так долго там стоял, что мне пришлось оглянуться. Его сила воли поразительна; его терпение превосходило все эпическое.
— Я пытаюсь, Вик, — призналась, поворачиваясь к нему с нахмуренным лицом. Мои глаза наполнены грустью, но хотя бы я не плакала. — Думала.. полагаю, я думала, что была стервой? — наклонила голову в сторону, задавая вопрос, и Виктор посмеялся, потянувшись рукой и проведя костяшками с татуировкой ХАВОК вниз по моей щеке.
— Ты и есть стерва, Берни. Перестань так сильно пытаться и увидишь это. Тебе не нужно ничего доказывать, ни мне, ни кому-то еще в Хавок, — он провел большим пальцем по моему рту, а затем медленно и аккуратно убрал руку, словно боялся сделать больше.
— Я говорю о большой игре, Вик, — прошептала я, мои руки тряслись, когда бросила мочалку в ванну к моим ногам. — Мысленно была уверена, что сделаю это. Я хотела попробовать кровь. Так чертовски сильно хотела. Хотела эту корону, — я сильно стиснула зубы и покачала головой, запустив пальцы в волосы. — И знаю, что могу носить ее. Знаю, что могу, — посмотрела на него, прекрасное лицо было умиротворенным и таким чертовски красивым, что хотелось плакать.
— Ты можешь, ты будешь, — сказал он, одетый в черную майку и джинсы.
Это мог быть любой другой день, не так ли? Но нет. Сегодня Рождество, не тот праздник, который я обычно жду.
Причина в том, что праздники, подобные этому, всегда были разочарованием. Я и Пенелопа когда-то с нетерпением ждали его, когда папа был жив. Были подарки, большие ужины и поездки по городу, украшенному рождественскими гирляндами.
С Памелой и Найлом.. я помнила одно Рождество, когда мне было десять, и у нас была вечеринка в доме. Не было ни елки, ни подарков, только кулеры, наполненные пивом и немного беспорядочных гирлянд на стенах. Единственная еда в доме была приготовлена для вечеринки, Памела не позволила съесть ее. Помню, как стащила горстку чипсов, а затем так заболела, что меня стошнило посреди гостиной.
Все, что сделала моя мать, — это посмеялась надо мной.
— Ты глубоко в своих мыслях, Берни — предупредил Вик, и я посмотрела на него. — Расскажи мне, о чем думаешь. Что бы это ни было, я хочу знать. Хочу знать каждую гребаную деталь о тебе.
Надолго уставилась на него, что даже не была уверена реален ли он.
— Я ненавижу Памелу, — ответила, он кивнул. Вполне уверена, он и так это знал, но, возможно, он не знает по какой причине я вчера вечером так сильно швырнула диспенсер для скотча в стену, что он сломался, потому что мне тоже было грустно. Под всей этой местью таилась боль маленькой девочки. — Я ненавижу Рождество.
— Ты хотела елку, — сказал он, но мы оба знали, что елка не для меня. Она для Хизер, Кары, и Эшли. — Надеюсь, ты любишь глупые, сентиментальные подарки, потому что вполне уверен у всех них такой есть, — мои губы дрогнули от раздраженной резкости в его голосе.
Мы оба знали, что, когда он говорил «все они», речь шла не о девочках. Нет, речь шла о моих прекрасно сломленных парнях Хавок, включая его. Не могу представить, что Виктор позволил бы остальным парням купить мне подарки, если бы он уже не купил свой.
— А ты? — спросила я, но Вик лишь посмотрел на меня одним из тех загадочных взглядов. — Любишь?
— Заканчивай и вытаскивай эту сексуальную задницу из душа, — сказал он, качая головой и пробегая пальцами по волосам, пока я смеялась. Он определенно купил мне что- то, вероятно и завернул его. — Не могу больше смотреть на тебя, при этом не делая то, что я на самом деле должен прямо сейчас с тобой делать.
Я услужливо закрыла воду, повернулась и увидела, что он ждет меня с полотенцем. Закусив нижнюю губу, я сделала шаг, и Виктор обернул его вокруг меня, притянув ближе и положив подбородок поверх моей головы.
— Держись меня, Берни, и все это будет стоить того. Обещаю.
Он отпустил, отошел, чтобы понаблюдать, пока я вытирала тело, а затем прошлась полотенцем по прядям. Надев черные треники и старую футболку с первого курса, я высушила феном волосы, чтобы мы оба видели, насколько красными стали кончики.
Они были чертовски яркими и тускнели по мере продвижения цвета вверх, пока не достигали моего натурального белого блонда.
— Что думаешь? — спросила я, когда Вик
