Безумный барон – 3 - Виктор Гросов
Его холодная ярость была страшнее любого крика. Ярость машины, обнаружившей вирус и приступившей к его методичному уничтожению.
— Ты не вирус, Наследник. Ты — просто шум. Помеха в идеальной симфонии тишины, — он медленно поднял руку, и воздух вокруг его пальцев начал кристаллизоваться, превращаясь в острые, как иглы, осколки тьмы. — И я тебя уберу.
За его спиной адепты пришли в движение, беззвучно, как единый механизм. Из их рукавов выскользнули клинки из того же черного льда, не отражающие, а поглощающие свет. Они готовились не к бою. Они готовились к зачистке.
— Я дал тебе шанс на безболезненное слияние с Порядком, — его шепот стал еще тише, почти неразличимым, но от этого еще более жутким. — Теперь ты познаешь его принудительно.
— Анализ… ошибка… ошибка… — голос Искры в моей голове дрогнул, потеряв всю свою игривость. — Энергетический фон нестабилен. Это не гнев. Это… распад локальной реальности. Он не просто злится, он переписывает физические законы этого зала под себя! Михаил, протокол «беги-как-никогда-не-бегал» активирован!
«Поздно пить боржоми, подруга», — мысленно огрызнулся я, моя рука уже сжимала рукоять Искры. Меч не гудел. Он вибрировал, как натянутый нерв, чувствуя смертельную угрозу.
Кассиан сделал шаг вперед. Под его ногой каменный пол не треснул — он беззвучно обратился в пыль, которая тут же замерзла, повиснув в воздухе черным облачком. Его философия, его маска мудрого, уставшего бога никуда не делись. Однако теперь под ними чувствовалась абсолютная, безжалостная решимость хирурга, готового ампутировать зараженную конечность без наркоза.
— Твоя самоуверенность забавна, — прошептал он. — Как самоуверенность мотылька, летящего на пламя. Ты говоришь о балансе, но сам являешься его главным нарушителем. Я исправлю это. Вырву твой Голод. Запечатаю ее Тепло. А твою самонадеянную, глупую душу я использую как фильтр для очистки системы от остаточных эманаций хаоса. Ты будешь полезен. Даже в таком состоянии.
И вот тут я понял, что он не шутит. Он не собирался меня убивать или пытать. Его план был куда хуже. Он собирался разобрать меня на запчасти.
— Протокол «Консервация», — его приказ прозвучал не как слово, а как системная команда. — Изолировать аномалии. Целостность объектов — приоритет.
Десяток адептов сорвались с места. Беззвучно, плавно, как капли ртути, они потекли по полу. Их черные клинки не оставляли росчерков в воздухе — они просто вырезали из него куски реальности. Они двигались не как воины, а как антитела, бросившиеся на вторгшийся вирус. Двое — на меня. Трое — на Ратмира, который уже стоял в низкой стойке, и его двуручник, казалось, врос в пол. Остальные — на Арину.
Ратмир не зарычал — он выдохнул, и этот выдох прозвучал, как скрежет камня о камень. Его меч со свистом разрубил замерзающий воздух. Я выдернул Искру, и ее черное лезвие, казалось, втянуло в себя остатки света, становясь абсолютно черным провалом в пространстве.
Мы были в ловушке. В самом сердце машины, которая решила нас стереть. Окруженные бездушными исполнителями, ведомые логичным, а потому абсолютно беспощадным безумием. Шансов не было. Никаких. Статистическая погрешность, как сказала Искра.
Тем не менее, как показывает практика, именно эта погрешность и ломает всю систему.
Первый адепт двигался с грацией хищной пантеры, нацелив черный клинок мне прямо в сердце. Время не замедлилось — оно сжалось в одну точку, где были только я, он и полтора метра смертоносного, поглощающего свет льда. Утробно выдохнув, словно скрежетнув камнем, Ратмир развернул свой двуручный тесак, принимая на него сразу двух противников. Его меч с визгом встретился с их клинками, высекая сноп не искр, а черных, как сажа, всполохов, от которых запахло озоном. Остальные адепты текли к Арине, нацелившись на самый слабый, как им казалось, элемент нашей хлипкой обороны.
Собственный мой противник был уже в шаге от меня. Подняв Искру для блока, я понимал, что это безнадежно. Он был быстрее, точнее, его техника — безупречна, как выверенный алгоритм. Это не было боем. Это была плановая ликвидация. Мозг лихорадочно искал выход, но находил только один — неутешительный. Конец.
И в этот самый момент, когда ледяное острие уже почти коснулось моей груди, мир взорвался.
Взорвался не грохотом, не огнем. Он взорвался светом и жизнью.
Это была Арина.
Все это время она стояла, как замороженная, раздавленная грузом вины своего предка, своей собственной сущностью. Однако мой безумный план, мое объявление войны всему миропорядку, кажется, стал для нее той последней каплей. Я дал ей не просто надежду. Я дал ей цель. Не просто выжить, а исправить. Искупить. И она сделала свой выбор.
Из ее груди вырвался не рев, а сдавленный, полный боли крик, будто что-то ломалось у нее внутри. Вместе с ним ударила волна силы. Не слепая, как раньше, а острая, сфокусированная, как лезвие. Золотистый свет, теплый, как летнее солнце, хлынул из нее, но не во все стороны, а целенаправленно, ударив по адептам, что бежали к ней.
Их отшвырнуло, как сухие листья порывом ураганного ветра. Жизненная сила ударила по их упорядоченной, мертвой природе, как разряд тока по сложной микросхеме. Их затрясло, из-под масок повалил сизый дым, и они рухнули на пол, корчась в беззвучных конвульсиях.
Но изменилась не только они. Изменилась она. Я уже видел это раньше, мельком, в Долине Пепла — ее зрачки, становящиеся вертикальными. Однако сейчас процесс пошел дальше. Согнувшись, она задрожала всем телом, ее пальцы вытянулись, превращаясь в когти. Черты ее лица заострились, вытянулись, но не превратились полностью в звериную морду — они застыли на полпути, создавая жуткую, но по-своему прекрасную маску хищницы. Уши на макушке заострились, а из-под плаща вырвался и хлестнул по воздуху фантомный, полупрозрачный, но уже вполне реальный рыжий хвост. Это не было полной трансформацией. Это была отчаянная, болезненная попытка выпустить зверя наружу, но удержать его на поводке.
Мой противник, опешив от такого поворота, на долю секунды замер. Этой доли секунды мне хватило. Не став блокировать, я шагнул в сторону, пропуская его клинок мимо, и наотмашь ударил Искрой. Не лезвием — плоскостью. Глухой, как удар по чугунному колоколу, звук, и адепт, потеряв равновесие, мешком осел на пол.
— Ошибка предка — не моя вина, — прорычала Арина, и ее голос был теперь низким, гортанным, с рычащими нотками, в которых звенела сталь. — Но исправить ее — мой долг!
