Мы (не) чужие
— Ты где этого нахваталась, малышка? — отсмеявшись, поинтересовался брат, не выпуская Дарю из крепких объятий.
А она покраснела, от ушей до самых пят. Сама не поняла, как вообще умудрилась выдать нечто подобное. Рядом с этим засранцем она теряла всякий контроль, границы размывались, запреты стирались. И она даже осознать не успела, в какой момент оказалась на столе, с широко раздвинутыми ногами и приспущенным с плеч халатом.
— Не смей, — прошипела кошкой, с садистским, каким-то нечеловеческим удовольствием всаживая свои, пусть не слишком длинные, но все же острые коготки.
— И кто мне помешает, — справедливо заметил брат, опаляя горячим дыханием тонкую кожу на шее девушки, вызывая в теле Дарины уже знакомую, предательскую дрожь и предвкушение чего-то большего, чего-то, что погубит ее, уничтожит, разорвет части.
Она продолжала упираться, уже просто из вредности, не желая проявлять слабость, не желая проигрывать войну или даже битву. Но проиграла, проиграла в тот самый момент, когда ладони мужчины опустились на плотный пояс, завязанный в тугой узел и исчезнувший уже в следующий миг. И нужно было пошевелиться, нужно было что-то сделать, но тело словно окаменело, перестало слушаться, потеряло способность к хоть какому-нибудь малейшему движений. Дарина практически перестала дышать, поглощенная тьмой, что плескалась в глубине глаз напротив. Страсть, похоть, непреодолимое, одержимое просто желание обладать и обещание, — вот что читалась во взгляде брата. Остолбеневшая, порабощенная мощной энергетикой девушка, только и могла, что смотреть в глаза Дьяволу, в чьей власти оказалась, так глупо и так… правильно.
Дыхание участилось, сердце забилось словно птица, внезапно оказавшаяся в тесной, холодной клетке и стремящаяся вырваться наружу, на свет, на свободу.
Каждый удар сердца грохотом отдавался в ушах. Виски пульсировали, перед глазами все поплыло. Нужно было расслабиться, необходимо просто, хотя бы попытаться, но тело не слушалось, словно ожидая другой команды, не ее.
А в следующее мгновение ее просто снесло диким напором старшего брата, который ей и не брат вовсе. Потому что то, что сейчас происходило совершенно не укладывалось в их родственные связи, которых, впрочем, тоже не было. Мысли разлетелись в стороны, оставляя после себя лишь звенящую пустоту, заполнявшуюся густым, ядовитым туманом, лишающим рассудка и воли.
Поцелуи, жесткие, требовательные, совершенно несдержанные и абсолютно неласковые обжигали кожу. Демьян словно одержимый целовал, кусал, гладил, шаря большими теплыми ладонями по обнаженному телу девушки и встречая на своём пути даже малейшего намека на сопротивление.
— Моя, слышишь, ты только моя. Да?
Дарина не понимала, не соображала совершенно, о чем ее спрашивают. Прикосновения, грубые, несдержанные сводили с ума, унося девушку далеко за пределы реальности. Ее поглотил чудовищный, гигантский, головокружительный водоворот эмоций. Дарина плавилась от каждого касания, сгорала в агонии от причиняющих боль поцелуев, утопая в созданном Демьяном безумии из последних сил глотая такой необходимый сейчас воздух.
— Дарька, красивая моя.
Дарина просто отдалась во власть окутавшего их с Демьяном дьявольского порока. Это было неправильно, но так нужно. А потом она обязательно подумает над своим неподобающим поведением, потом ее обязательно захлестнет глубочайшее чувство вины, потом…
— Что ты…
Вынырнув из туманного марево, Дарина дернулась, в желании помешать Демьяну совершить задуманное. Такую запретную, такую порочную вещь. Ну не собирался же он в самом деле делать то, о чем она подумала. Это ведь так… должно быть это неприятно и вообще…
— Нет, Дема, стой, — пискнула девушка, все еще находясь во власти окутавшего ее, черного морока.
Мотая головой, Дарина свела бедра, в попытке помешать Демьяну совершить то, после чего она совершенно точно не сможет смотреть ему в глаза.
— Еще раз так сделаешь, отшлепаю, — пригрозил брат, сквозь стиснутые зубы и раздвинул бедра девушки, вернув их в прежнее положение.
— Дема… — жалобно заскулила девушка, ощущая теплое дыхание меж широко расставленных ног. Она не понимала своих ощущений, ерзала на шероховатой, деревянной праведности, кусала до боли губы, принимая порочную, неправильную, но такую сладкую ласку. И ей совершенно расхотелось противиться, препятствовать настойчивым движениям языка, губам, лишающим последней крупицы здравого смысла. Она дрожала, стонала, откинувшись назад и забывая обо все на свете. И как-то стало совершенно плевать. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль о душе и Даря тут же задвинула ее куда подальше, потому что она уже решила, что плевать. И в какой-то момент Дарина просто не выдержала, крупная дрожь предвещала что-то дикое, необузданное, разрушительно. Яркий импульс прокатился по телу, а следом взрыв — оглушительный, неконтролируемый, разрывающий на части.
Даря кричала, так громко, так неистово, умирая и вновь рождаясь, сгорая и восставая из пепла. Ее тело искрило, горело и, казалось, она сожжёт все вокруг в радиусе нескольких сотен километров.
— Тихо-тихо, Лисичка, сейчас все пройдет, — успокаивающий шёпот раздался недалеко от уха.
— Что, что это было, — охрипшим голосом, выдавила из себя ошалелая от ярчайшего в своей жизни оргазма девушка.
Демьян только хмыкнул, глядя на совершенно разомлевшую девушку.
— Иди сюда.
Дема приподнял Дарину, осторожно просунул руки в рукава халата и запахнул на ней такую мешающую сейчас, ненужную вещь. Дарина поморщилась от неприятных ощущений. Кожа все еще пекла и саднила. А в следующее мгновение кто-то засигналил, словно извещая хозяев о своем появлении.
— Умеет он вовремя появляться, — закатив глаза и бросив что-то еще, что-то совершенно нецензурное, Демьян завязал на Дарине пояс, словно превратив ту в целомудренную монашку и вышел из кухни, оставив ее один на один со своими тараканами, которые уже начинали постепенно сбегаться на срочное, внеплановое совещание по поводу ее, Дарины, поведения.
