Александр Каневский - Мои эстрадости
Наша музыка для смелых,
Мы сейчас откроем дверцу
В клетку к диким децибелам
И свирепым килогерцам!
И не требуйте покоя,
Не просите жить потише —
Время громкое такое,
Время слушать! Время слышать!
Эй, покрепче за время держись!
Нынче скорость секунды другая.
Мы летим за мгновением ввысь,
Мы живём, догоняя!..
Исполнив несколько песен, рок-ансамбль покидает эстраду.
Из зала выкрик. – Безобразие!.. Издевательство!.. Хочу слово сказать!
Человек в кителе (для краткости назовём его Китель) начинает свой монолог в зале и заканчивает его на сцене.
Китель (зрителям). Ну, чего вы аплодировали? Неужели понравилось?.. Не верю! Человек со здоровой психикой не может эту моду воспринимать! Выходят в майках, в подштанниках – будто их с постели сдуло. И поют бабьими голосами (изображает). Поверьте, так петь нормальный мужик может только после определённой операции! А как гремят, как бьют по ушам! Видали, что у них на эстраде? Склад электрооборудования – динамики, трансформаторы, усилители… Знаете, какой главный праздник у нынешних музыкантов?.. Думаете, Первое мая?.. Новый год?.. Ничего подобного – День энергетика!.. Сегодня каждую такую группу по оснащённости можно приравнять к электростанции средней мощности. Только станция даёт ток, а эти – отбирают. Вы заметили, что перед тем, как они начинают играть, в зале гасят свет? Потому что одновременно и им, и нам не хватает. Сегодня причина вынужденной экономии электроэнергии – это общая бесхозяйственность плюс электрификация всей эстрады. Выход из этого кризиса только один: пусть каждый является на концерт со своим счётчиком. Сколько нагорело – столько и оплати! Поверьте, половина из них сразу вылетят в трубу. А это – огромная выгода для государства. На сэкономленной энергии мы озеленим пустыни, всюду станет тепло, светло и главное – тихо! Можно будет, наконец, услышать друг друга. Помните, как когда-то? (Напевает). «По ночному городу идёт тишина…» Дальше забыл. И вы забыли?.. К счастью, эту песню ещё помнит артист…
Называет фамилию исполнителя. На правую площадку-барабан поднимается певец и исполняет несколько шлягеров шестидесятых-семидесятых годов. После его выступления на эстраду выбегает новый персонаж – аксельбанты, цепи, броши, пряжки, перчатки, парик яркого цвета… Назовём его Парик.
Парик. Нет, уж тогда дайте и нам высказаться!.. Немного, всего несколько слов. Я обращаюсь к тому, в кителе, который здесь выступал. Так вот, не знаю, как вас зовут, но благодаря вам я сейчас за положение в нашей стране спокоен. Если все вы, и общественность, и пресса, и радио, столько занимаетесь рок-ансамблями, значит, других проблем уже нет, значит, всё остальное – в порядке! У нас уже обеспечили всех жилплощадью, ликвидировали взяточников, перестали кормить рыб химикатами?.. Почему вас всё это не волнует?! Ведь киты уже фонтанируют нефтью, и скоро последний рак умрёт от рака желудка!..
Итак, главная проблема – это мы, парни в драных джинсах, с серьгами в ушах и цепочками на шее?.. Мы вас шокируем своим видом? В нашем возрасте вы были скромней?.. Быстро вы забываете свою молодость, быстро. Показывает огромный яркий парчовый галстук).
Этот галстук я нашёл у своего деда – он в нём щеголял лет до двадцати. Тогда с ним тоже боролись, видите, на галстуке швы – его два раза отрезали, прямо на деде. Обзывали стилягой. А отца, за то, что он ансамблем «Битлз» увлекался, из института вытурили. Но они оба уже всё забыли. Дед сейчас главный борец против рок-ансамблей. А отец требует, чтобы я только марши играл. А эти перчатки я у бабушки взял – она их на память сохранила, В послевоенные годы учётчицей на стройке работала, шофёрам ходки считала. То, что девушка на морозе в нитяных перчатках работала, никого не тревожило, а то, что парень их для форсу нацепил – вызвало взрыв общенародного негодования.
Ответьте мне честно: неужели вам не надоело всё время что-нибудь запрещать?.. С джазом воевали, длинноволосых остригали, женщин в брюках в учреждения не пускали… А ещё помню, как на телевидении запретили всех бородатых показывать. До тех пор запрещали, пока юбилей Карла Маркса не наступил…
Ну, какая вам разница, фальцетом мы поём или баритоном, в роке или в новой волне? Но ведь мы поём о том же, о чём и вы. Ведь мы же не враги, мы – ваши дети, у нас с вами одинаково душа радуется и сердце болит. Если стране понадобится, я эту причёску наголо остригу и вместо гитары возьму в руки автомат. Ведь в этих бабушкиных перчатках я могу и марш сыграть, и гимн, и реквием… Только не закрикивайте меня, а прислушайтесь. Давайте учиться слушать, слышать и, главное, уважать друг друга. Мы вас давно уважаем. Очередь за вами! (Впрыгивает на левую площадку, за кулисы). Ребята, давай!Выбегают солисты ансамбля и исполняют несколько песен. После их исполнения на сцену взбирается дед в ватнике, с бородой.
Борода. А ну, сынок, подсоби!.. (Ведущий помогает ему). Дай-ка твою кричалку (Берёт микрофон, обращается к залу). А вы про продажную девку империализма слыхивали? Это в моё времечко так науку генетику обзывали. Я про её тогда тоже ничего не знал, но тоже оченно с ею боролся, вместе со всей интеллигенцией. Тогда это было хорошо налажено: мы гневно осуждали то, чего не читали, и громко славили то, чего в глаза не видывали. Ещё вайсманистов-морганистов клеймили. Кто такие?.. Про вайсманистов не знали, а про морганистов догадывались, что это те, которые в морге. Мы тогда очень слаженно боролись со всеми, кто под руку подвернётся, особливо, с культурой. Почему не с бескультурьем? Потому что бескультурье было нашим, родным, а как появлялась культура, сразу понимали, что она ихняя и всем скопом на её наваливались. Мы и сексофон запрещали, потому как почуяли в ём сексуальность. А слово «джаз» в порядочном обществе даже произносить было неприлично, его употребляли только, как ругательство. «А иди ты в джаз!». За такое оскорбление – сразу за грудки… Песни про любовь тогда нас разлагали, а доклады и политинформации -мобилизовывали. Вечером, в койке, тихохонько послушаешь по радио разлагающую музыку Дюка Эллингтона, а утром на службе его же и разоблачишь. Так и жили: между разложением и разоблачением.
Григорий Гладков поёт песенку из этого спектакля
Ну, народ, конечно, приспосабливался, особливо, артисты. Одна певица, к примеру, много лет пела англицкую песню такого крамольного смыслу: мол, я не хочу тебя. Но никто не смел запретить, потому как она назвала её «Песнею протесту». В те годы, чтобы на эстраде чего-то исполнить, надо было сперва это чего-то хорошенько разоблачить. Была даже такая песенка: «Как услышу ча-ча-ча, сразу их разоблача!».
Помню, к нам один столичный артист прикатил с политическо-сатирической программой «Музыка толстых». Ох, и давал он им жару! Вышел в цилиндре, во фраке, с тросточкой – это он на их карикатуру изобразил. Шикарная такая карикатура, богатая, смотреть противно, но глаз не оторвёшь. И как врезал, как врезал! У нас потом весь райцентр полгода чечётку бил…
Н-да, трудное было времечко: ничего нельзя. Не то, что нынче: всё можно. Вас просят, уговаривают: ну, пожалста, будьте смелыми, говорите правду, скидывайте дураков, выбирайте умных. А вы сидите и выжидаете: чем же усё это кончится?.. А ничем не кончится, ежели будете голову в плечи втягивать и на молодёжь фыркать. Детей ругать – храбрости не надо. Но я тому в кителе так скажу: противу молодых переть – все равно, что противу ветру… Сам знаешь чего. Ежели тебе от их музыки ухи болят, значит, надо не музыку ругать, а ухи лечить!.. (За кулисы). А ну, ребяты, врежьте так, чтобы с его китель сдуло!.. За меня не боись: я маленько глуховат стал – мене ваша музыка в самый раз!На левую эстраду выбегает певец. Исполняет два или три современных шлягера. После этого исполнения на сцене появляется мужчина в берете.
Берет . Когда песня полюбится, её хочется петь. Когда её хочется петь, она становится популярной. Когда она популярна, её каждый день поют по радио. А когда её каждый день поют по радио, её уже петь не хочется. А если говорить серьёзно, то ведь песня, как серебро, от частого употребления стирается. Вспомните, что произошло с милой и весёлой песенкой, ну, этой:
Посмотреть привычным глазом
На балтийскую волну…
В те годы я нигде не мог укрыться от этого супершлягера, ни дома, ни на работе, ни в ресторане, ни даже в бане… С утра до вечера мне вбивали в голову, что.
На недельку,
До второго,
Я уеду в Комарово!..
Я был переполнен этой песней до краёв, она выплескивалась у меня из ушей. Однажды я закрылся дома и поставил пластинку с мощной хоровой песней о Стеньке Разине, чтобы заглушить в себе навязчивую мелодию. Но это уже не помогло. Вся информация, которую я получал извне, перемешалась с песней о Комарово, которая звучала в моём мозгу. (Поёт).
