Льюис Кэрролл - Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только (ЛП)

                               Ноябрь 1861 г. [62]

После смерти декана Свифта среди его бумаг был найден маленький пакетик, содержащий всего только локон; пакетик был подписан вышеприведёнными словами.

Та прядь — в стремнине жизни пузырёк;       Она — ничто: «лишь прядь волос»!Спеши следить, как ширится поток,       Её же смело брось!

Нет! Те слова так скоро не забыть:       В них что-то беспокоит слух —Как бы стремится снова подавить       Рыданье гордый дух.

Касаюсь пряди — образы встают:       Струи волос из дымки сна;О них поэты неспроста поют       В любые времена.

Ребячьи кудри — приникает к ним       Ехидный ветер на лету;Вот облаком покрыли золотым       Румянца густоту,

Вот нависают чёрной бахромой —       Блестит под нею строгий взгляд,А вот со лба смуглянки озорной       Отброшены назад;

Затем старушка в круг венцом седым       Косичку заплела свою…Затем... Я в Вифании, пилигрим,       Бреду сквозь толчею

И вижу пир. Вся горница полна.       Расселась фарисеев знать.Коленопреклонённая жена       Не смеет глаз поднять.

Внезапный всхлип, и не сдержала слёз —       Познал отчаянье порокИ вот стирает пыль струёй волос       С Его священных ног.

Не погнушался подвигом простым       Святой их гость, смягчил свой зрак.Так, не гнушась, почти вниманьем ты       Былых сочувствий знак.

Уважь печали сбережённый след;       Ему пристанище нашлось.Погас в очах, его любивших, свет, —       Осталась прядь волос.

                               17 февраля 1862 г. [63]

Я деву юной представлял —       Семнадцать лет едва.Ну что ж, прибавить к ним пришлось       Ещё десятка два.Я представлял каштан волос,       Лазурь в глазах — а тутКаштан какой-то рыжий, глаз —       Какой-то изумруд!

Вчера моих касалась щёк,       А заодно ушей.Но ждал я всё же, признаюсь,       Касаний понежней.Пополнить можно ли ещё       Её достоинств ряд?Добавить нечего к нему,       Убавить только рад.

Медвежья грация во всём,       Подвижность валуна,Жирафа шея, смех гиен,       Стопа как у слона.Но — верьте! — я её люблю       (Хоть прячу страсть от всех):«В ней всё, что я в ней видеть рад»,       Но слишком много сверх! [64]

Был светлый вечер, тишина,       Вдали  смутнел туман;Была та девушка стройна,       Несла свой гибкий стан       С предерзкой грацией она.

Хватило взгляда одного,       Улыбки, что лгала, —Пошёл я следом. Для чего?       Она ли позвала,Но я подпал под колдовство.

Плоды мелькали средь ветвей,       Цветочки напоказ,Но всё не так с душой моей       В проклятый стало час.

Как бы сквозь сон меня достиг       Девицы голосок:«Что наша юность? Всякий миг       С подарками мешок».       Я возразить не смог.

Пригнула ветвь над головой,       Достала дивный плод:«Вкусите сока, рыцарь мой;       Я после, в свой черёд».

Ужели я в тот миг оглох?       Ужель утратил зренье?Ведь был в словах её подвох,       В её глазах глумленье.

Я впился в плод, вкусить стремясь;       Мой мозг как пук соломы,Как факел вспыхнул. Разлилась       В груди волна истомы.

«Нам сладок лишь запретный плод, —       Промолвила девица. —Кто пищу тайно запасёт,       Тот вдоволь насладится».

«Так насладимся!» — вторил я,       Как будто горя мало.Увы, былая жизнь моя       С закатом умирала.Вздымалась чёрная струя.

Девица руку неспроста       Мне сжала. Будто отлегло:Поцеловал её в уста,       Потом в лилейное чело —Я начал с чёрного листа!

«Отдам всё лучшее! Гляди! —       Схватил я за руку её. —Отдам и сердце из груди!»       И вырвал сердце самоё —       И мне она дала своё...Но вот и вечер позади.

Во тьме я лик её узрел,       Но с наступленьем темнотыОн весь обвял и посерел,       И обесцветились цветы.

Смятенье овладело мной.       Я как затравленный оленьСбежал. И мнилось, за спиной —       Безжалостная тень,Летящий зверь ночной.

Но только странно было мне,       Иль это я воображал,Что сердце смирно, как во сне,       Себя вело, хоть я бежал.

Она сказала: сердце ей       Теперь моё принадлежит.Теперь, увы, в груди моей       Осколок льда лежит.А небо сделалось светлей.

Но для кого на косогор       Упал победный свет,И древних милых звуков хор       Кому принёс привет?       Меня былого нет.

Смеюсь и плачу день за днём;       Помешанным слыву.А сердце — огрубелый ком,       Уснувший наяву,Во тьме хранимый сундуком.

Во тьме. Во тьме? Ведь нет: сейчас,       Хотя безумен я,Но вновь на сердце пролилась       Прозрачного ручья       Живая светлая струя.

Недавно на исходе дня       Я слышал чудо-пенье.Исторглись слёзы у меня,       Слепое наважденьеИз глаз и сердца прогоня.

           «Поющее дитяИ вторящие сада голоса!       О счастье, радость пенья,       Цветы на загляденье,Вплетённые неловко в волоса —       Простая радость бытия.

            Усталое дитя,Глядящее на солнечный заход       И ждущее, что Вечность,       Нелживая беспечность,Мучительные цепи разорвёт,       Что дать покою не хотят.

            Небесное дитя;Лицо мертво, и только взгляд живой,       Как будто с умиленьем       Не тронутые тленьемГлаза следят за ангельской душой,       Любуясь и грустя.

            Будь как дитя,Чтоб радуясь дыханию цвести,       Из жизни быстротечной       С душою неувечнойВ одеждах незапятнанных уйти,       К блаженству возлетя».

Вернулись краски бытия,       И разгорелось чувствоВ моей душе. Безумен я?       Мне сладко то безумство:Печаль и радость — жизнь моя.

Печален — значит, я признал:       Лихим возможностям конец —И представляю, как бы сжал       Чело сверкающий венец,Когда б желанью угождал.

Я светел — значит, снова смог       Я вспомнить лет обетованье:Чело получит свой венок,       Хотя бы я, испив страданья,Ушёл за жизненный порог.

                               9 мая 1862 г.