Джонатан Линн - Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера

– Хамфри, мне надо, чтобы министр занятости остался в моем кабинете! Равно как и Поль, наш министр обороны. Значит, этому скандалу надо положить конец. Как можно быстрее. Мы не должны допустить, чтобы создалось впечатление, будто Дадли Беллинг сумел меня переиграть. Это слишком рискованно. Короче говоря, этому скандальному проекту надо положить конец. Немедленно!

Хамфри целых полминуты задумчиво смотрел на носки своих безукоризненно начищенных туфель, а затем, почему-то вздохнув, наконец предложил свой план.

– Предлагаю вам добиться согласия членов комитета на следующие три пункта:

во-первых, на признание коллегиальности решения комитета;

во-вторых, на введение так называемого периода моратория, что автоматически предполагает прекращение каких-либо публичных дискуссий; и,

в-третьих, на предварительное одобрение аппаратом Кабинета всех выступлений и заявлений в прессе на данную тему.

Лично мне этот план очень понравился, поскольку в нем все было ясно, и я сразу же его понял. Однако когда заседание комитета началось, Дадли Беллинг сразу же выступил с резкими возражениями против повестки.

– Простите, господин премьер-министр… у меня вопрос по ведению… В повестке нет моего плана перемещения части наших вооруженных сил. Почему?

– Потому что все эти неизвестно откуда появившиеся «утечки» и скандальная шумиха в прессе создают впечатление, будто у нас в Кабинете имеются серьезные разногласия.

– Да, но они действительно имеются, – возразил Дадли.

Поразительно, но иногда наш министр занятости умеет не видеть очевидное.

– Именно поэтому общественность не должна даже догадываться об этом, – терпеливо объяснил я и добавил, что в силу исключительной сложности и запутанности вопроса принял решение отложить его рассмотрение на более поздний срок.

– Но, господин премьер-министр, как это прикажете понимать? – с искренним недоумением произнес Беллинг. – Вы же сами всегда выступали в поддержку моего предложения.

Столь категоричных заявлений в свой адрес я не мог допустить ни со стороны министра занятости, ни со стороны кого-либо еще. Даже если на самом деле так оно и было.

– Нет, не выступал! – твердо сказал я.

Может, мне и следовало бы признать, что когда-то я выступал, а сейчас передумал, но простой отказ всегда надежней. Исключает возможные толкования…

Дадли Беллинг смотрел на меня так, как будто я лгал. (Что, кстати, полностью соответствовало действительности. – Ред.)

– Нет, выступали, – упрямо повторил он. – Равно как и все остальные члены Кабинета, за исключением министра обороны.

– Нет, не выступали! – твердо заявил я, понимая, что тем самым окончательно отрезаю себе путь к отступлению.

– Нет, выступали, – стоял на своем Беллинг. – Более того, вы настаивали на дальнейшем обсуждении.

Да, это была чистая правда. Я совсем растерялся, не зная толком, как возразить, когда в наш разговор неожиданно вмешался секретарь Кабинета. Не помню точно, что именно он тогда сказал, но его интерпретация содержания протокола того заседания, на которое, очевидно, ссылался министр занятости, безусловно, помогла мне «спасти лицо».

После чего мы благополучно перешли к плану Хамфри из трех пунктов. Я не знаю и даже толком не понимаю, как все это вышло, но компромиссный вариант с министром занятости совершенно неожиданно для меня превратился в форму ультиматума. В результате которого я услышал, как сам говорю Дадли, что он должен внимательно обдумать свое положение. (В переводе на нормальный язык это означало: соглашайся или уходи в отставку. – Ред.)

Боюсь, мы его все-таки потеряем. До сих пор не могу понять, как такое могло случиться. Сэр Хамфри тоже выглядит несколько растерянным…

«Встреча закончилась полным триумфом сэра Хамфри. Ему самому очень хотелось убрать министра занятости из Кабинета, поскольку в этом, на его взгляд, заключалась единственная реальная возможность спасти тысячи старших офицеров и функционеров МО от кошмарной ссылки на „сибирский“ север Бирмингема.

В отличие от Хэкера, секретаря Кабинета результаты совещания совершенно не смутили, ибо все прошло в точном соответствии с его планом. Наблюдая за ним как бы со стороны, я, тем не менее, искренне восхищался как его продуманной до мелочей концепцией, так и ее поистине блистательным исполнением.

Предлагая свой план из трех пунктов, сэр Хамфри уже тогда, до совещания, прекрасно знал, что это будет не компромисс, а, скорее, coup de grace[46]. Заявление Хэкера, что ему все было ясно и что он сразу же этот план понял, было по меньшей мере опрометчивым: во-первых, если бы он на самом деле его понял, то сразу же увидел бы все возможные последствия и немедленно отказался бы от него; во-вторых, он находился в таком невнятном состоянии, что не смог толком вспомнить, о чем там, собственно, шла речь.

– Ваш план, Хамфри, напомните мне суть этого плана, – лихорадочно прошептал он, когда члены комитета уже входили в кабинет.

– Вы попросите их, господин премьер-министр, согласиться с тремя, всего тремя пунктами. Во-первых, с признанием коллегиальности решения комитета; во-вторых, с введением так называемого периода моратория, что автоматически предполагает прекращение каких-либо публичных дискуссий; в-третьих, с предварительным одобрением аппаратом Кабинета всех выступлений и заявлений в прессе на данную тему.

– Превосходно, – довольно пробормотал тогда Хэкер. – Это именно то, что нам надо. Пункт первый, они должны перестать суетиться и… э-э-э… никаких дальнейших дискуссий и… Кстати, какой второй?… коллективность решений и… Извините, Хамфри, я, кажется, не все запомнил…

Он действительно был в настолько „разобранном“ состоянии, что не мог членораздельно говорить. Видя это, секретарь Кабинета предложил ему записать все три пункта на бумаге и во время заседания просто зачитывать. Хэкер, не раздумывая, с благодарностью согласился.

Но не успело заседание начаться, как Дадли Беллинг резко возразил против повестки и первым делом напомнил премьер-министру, что тот всячески поддерживал его предложение и обещал более детально обсудить его именно на этом заседании.

Через несколько минут Хэкер уже „висел на канатах“ и фактически готов был капитулировать, но тут, к его счастью, в дело неожиданно вмешался сэр Хамфри.

– Нет, такого обещания не было, – сказал он, как всегда, достаточно вольно обращаясь с истиной. – И господин премьер-министр всячески не поддерживал данное предложение. Иначе это было бы должным образом отражено в соответствующем протоколе. Но этого там нет!

– Нет? – растерянно пролепетал Дадли. И лихорадочно пробежал глазами протокол нашего предыдущего заседания, с точностью которого все тогда согласились, одобрительно кивнув головой. Да, со стороны господина Беллинга было непредусмотрительно, весьма непредусмотрительно подписывать данный протокол, не удосужившись даже внимательно его просмотреть.

Наконец, закончив чтение, он поднял голову и гневно спросил:

– Сэр Хамфри, почему, интересно, ни моя просьба о дальнейшем обсуждении этого вопроса, ни ответ господина премьер-министра не были занесены в протокол?

Но к такому вопросу секретарь Кабинета был полностью готов. И поскольку его ответ, безусловно, мог бы стать одним из классических уроков ведения переговоров с противником, я помню его в мельчайших деталях.

– Хотя указанный протокол на самом деле является вполне официальным отражением размышлений членов комитета Кабинета на данную тему, в равной мере не подлежит сомнению, что любая преднамеренная попытка предельно всесторонне и, главное, адекватно представить каждую отдельную точку зрения и различные дополнения к ней неизбежно потребовала бы неоправданного усложнения и слишком утомительного расширения столь важного документа.

ПМ тупо уставился на него. Все члены комитета тоже. Позже министр иностранных дел сказал мне, что в тот момент он предпочел бы оказаться на заседании в ООН, где, по крайней мере, смог бы воспользоваться преимуществами синхронного перевода. Для большинства людей слова Хамфри были бы предельно ясными, но политики – это, увы, как правило, простые души…

Затем Хэкер с надеждой в голосе спросил:

– Полагаю, это означает, что вы просто не припоминаете всех деталей нашего обсуждения?

Ответ сэра Хамфри иначе, чем мастерским, назвать нельзя.

– Отличительной характеристикой обсуждений и решений любого комитета является тот факт, что каждый из его членов прекрасно их помнит и что таковые воспоминания каждого из его членов, как правило, разительно отличаются от воспоминаний любого иного из его членов. Соответственно, мы должны исходить из того, что официальными решениями считаются те, которые были официально зарегистрированы в соответствующих протоколах соответствующими официальными лицами, из чего со своеобразной неизбежностью следует, что официально принятым считается только решение, должным образом зарегистрированное в соответствующем протоколе, в то время как то, которое не было официально зарегистрировано в соответствующем протоколе, не считается официально принятым, даже если один или более членов такового комитета искренне полагают, что точно помнят, как оно принималось. – Настоящим же шедевром логической констатации этого очевидного факта стало его на редкость лапидарное по форме и безукоризненно точное по сути заключение. – Соответственно, оно не является таковым, если не было таковым.