Джонатан Линн - Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера

Последовала еще одна довольно долгая пауза. Затем Дадли Беллинг, не скрывая возмущения, прошипел:

– Это надувательство! Самое настоящее надувательство…

– Этому пора положить конец! – ни с того ни с сего вставил Хэкер.

– Вот именно, пора! – рявкнул Дадли, хотя, как мне показалось, они оба вкладывали в эту простую фразу диаметрально противоположный смысл.

Воспользовавшись представившейся возможностью, Хэкер призвал всех присутствующих вернуться к сути вопроса.

– Я тут подготовил план из трех пунктов, с которым предлагаю вам согласиться, – начал он. – Пункт первый… э-э-э… В чем, вы сказали, то есть, извините, я сказал, состоит пункт первый, Хамфри?

Секретарь Кабинета молча раскрыл свой узенький кейс для документов, стоявший рядом с его стулом, вынул из него рукописный план и подтолкнул листок по полированному столу в направлении премьер-министра.

– Благодарю вас, – произнес Хэкер и торопливо прочитал: – Итак, пункт первый: все без исключения соглашаются с коллегиальными решениями, Дадли?

– В принципе, у меня нет возражений, – осторожно ответил он. – Как именно они определяются?

Правильный человек. Знает, какие вопросы следует задавать.

– Их определяю я! – не глядя на него, заметил премьер-министр. – Пункт два: мы должны ввести определенный период моратория на обсуждение всех вопросов, так или иначе связанных с вопросом перемещения наших вооруженных сил. И, наконец, пункт три…

Он вдруг запнулся. Мы все замерли в ожидании. А он наклонился к Хамфри и как можно тише пробормотал, что не может разобрать, что написано в пункте три.

– Предварительное очищение, чего?

– Предварительное одобрение всех выступлений, – прошептал секретарь Кабинета.

– Ах да, – довольно громко произнес ПМ. – Так вот, в будущем все выступления и заявления в прессе на данную тему должны в обязательном порядке получать предварительное одобрение аппарата Кабинета.

На первый взгляд, пункт три выглядел как вполне разумный способ оградить членов Кабинета от возможности публично делать откровенно противоречивые заявления, которые иногда ставят в крайне неудобное положение как их самих, так и правительство Ее Величества. Более того, он содержал еще одно немаловажное достоинство – возлагал на сэра Хамфри ответственность за полный контроль над всеми без исключения формами общения Уайтхолла с прессой.

Этот маленький, но на самом деле достаточно важный нюанс не ускользнул от подозрительного внимания министра занятости.

– Меня никак не устраивает пункт два, – заявил он. – Мы не можем вводить мораторий на обсуждение того, что не обсуждалось только потому, что некоторые официальные лица отказались или просто не удосужились внести в официальный протокол мое требование провести более детальное обсуждение, хотя на это было получено ваше личное согласие, господин премьер-министр. Что же касается третьего пункта, то для меня в принципе не приемлем тот факт, что все мои публичные выступления должны получать его предварительное одобрение. – Он кивком головы показал на секретаря Кабинета, не удосужившись даже назвать его по имени или должности. И, как бы в заключение, добавил: – У меня нет ни малейших сомнений, что он не одобрит практически все, что я захочу сказать народу.

Хэкеру не оставалось ничего, кроме как поставить вопрос ребром.

– Это мое решение, и я вынужден настоятельно попросить вас принять его.

– Я категорически отказываюсь, – непримиримо воскликнул Беллинг.

– Вот как? – несколько растерянно пробормотал Хэкер и бросил умоляющий взгляд на Хамфри. Тот что-то прошептал ему на ухо, после чего Джим печально кивнул и повернулся к министру занятости.

– В таком случае, Дадли, – почти патетически произнес он, – мне придется попросить вас обдумать свое положение.

Все присутствующие поняли, что карьере Дадли Беллинга пришел конец».

Утром сидел в своем Кабинете, надеясь на лучшее, но ожидая самого худшего, когда, постучав, вошел мой главный личный секретарь. С весьма мрачным выражением лица.

– У меня для вас новости, господин премьер-министр.

Я вопросительно посмотрел на него, нетерпеливо ожидая продолжения.

– С каких новостей начать? С плохих? – наконец произнес он.

– Хотите сказать, у вас есть плохие новости и хорошие новости, Бернард? – чуть воспрянув духом, спросил я.

– Увы, господин премьер-министр… К сожалению, есть плохие новости и очень плохие новости…

Что ж, все это было вполне предсказуемо. Дадли Беллинг подал в отставку. Прислал обычное прошение, правда, намного более лаконичное, чем можно было ожидать. Бернард протянул мне его на подпись и сообщил, что Хамфри и его пресс-секретариат готовят текст моего официального заявления для прессы.

Мне надо было срочно переговорить с Хамфри, и я попросил Бернарда немедленно пригласить его ко мне. Он послушно кивнул, но перед уходом успел сообщить мне очень плохую новость: Дадли выступил на ступеньках министерства занятости с прощальной речью, в которой открыто обвинил меня в диктаторских замашках в стиле правления.

Вначале мрачный вид Бернарда показался мне вполне оправданным, однако потом я понял, что, возможно, все далеко не так уж плохо. Обвинение моего бывшего коллеги, скорее всего, принесет мне больше пользы, чем вреда. Ведь людям нравится, когда у них сильный лидер, разве нет? Этим соображением я не преминул поделиться с Бернардом.

Он сразу все понял.

– Да-да, конечно же. Более того, они наверняка будут рады.

– Нет, не будут! – коротко возразил я.

– Да, конечно же, не будут, – не колеблясь, согласился он.

В этот момент в кабинете появился Хамфри. Я, не тратя лишних слов, напомнил ему, что эта отставка совершенно не входила в мои намерения и что теперь – увы, слишком поздно, – становится все более очевидным, что спровоцировал ее именно предложенный им план из трех пунктов.

Однако у секретаря Кабинета имелись для меня и другие, не менее удивительные новости. Согласившись, что его план в каком-то смысле стал «последней каплей», он, впрочем, тут же добавил:

– Насколько я понимаю, господин премьер-министр, наш министр занятости в любом случае собирался подавать в отставку…

– Собирался? Подавать в отставку? – Поразительно! – Но почему? Когда?

– Месяца через два. В день принятия осеннего бюджета. На том основании, что принятый бюджет лишает его реальной возможности эффективно бороться с безработицей.

Я был потрясен. Да, отставка, связанная с принятием осеннего бюджета, ударила бы по мне куда сильнее. И сделала бы опального Дадли Беллинга недопустимо популярным! Вообще-то чем больше я обо всем этом думаю, тем больше мне кажется, что с неожиданно возникшей кризисной ситуацией мне удалось справиться совсем неплохо. Если не сказать – блестяще! Ведь не сам Дадли подал в отставку в связи с важным политическим событием, а лично премьер-министр вынудил его сделать это по причине незначительного административного недоразумения. Причем ни избиратели, ни наши заднескамеечники даже и не подумают оказать ему поддержку по той простой причине, что никто из них толком не поймет, что, собственно, заставило его принять такое решение.

Я рассказал все это Хамфри, который с готовностью согласился, что мои действия в данном вопросе достойны самой высокой похвалы.

(Самое забавное было в том, что Джим Хэкер не удосужился хотя бы поинтересоваться тем, откуда у сэра Хамфри вдруг появилась информация о намерении министра занятости довольно скоро подать в отставку. Очевидно, это позволяло ПМ искренне считать произошедшее не своим поражением, а, скорее, триумфальной победой.

В отличие от него, Бернард Вули обратил на это внимание – слишком уж удобной и своевременной оказалась эта информация, и серьезно задумался над ее вероятным источником.

Позднее, в тот же самый день, он частным образом переговорил об этом с сэром Хамфри, который должным образом отразил их разговор в своих личных дневниках. – Ред.)

«Четверг 19 июля

БВ попросил меня поподробнее рассказать ему о слухах в отношении предполагаемой отставки ДБ в связи с принятием осеннего бюджета.

Оказывается, ему ничего не было известно о каких-либо намерениях министра занятости подавать в отставку по причинам осеннего бюджета. Мне не было известно об этом также.

Он с удивленным видом поинтересовался, так ли это на самом деле, и я попытался, как мог, разъяснить ему суть вопроса. Прежде всего, я никогда не заявлял, что это правда. Моими словами тогда, как мне помнится, были: насколько я понимаю… В этом случае всегда остается возможность того, что я что-то понял не так или, по крайней мере, не совсем так.