Артур Гафуров - Учитель Истории
— Тебе спасибо, — ответил я без тени улыбки на лице. — Что перевязал рану.
— Да тебя уже по новой пора…
— Ноги не слушаются… — пожаловался я.
— Это нервное. Сейчас пройдет.
— Да… Наверное, — я огляделся и только сейчас, без адреналиновой пелены на глазах, смог осмыслить открывшуюся глазам картину. — Это ужасно… Ужасно…
— Будет куда ужаснее, — заметил «фельдшер», доставая из сумки свежий бинт. — Если никто не понесет наказание за содеянное. Эй, ты куда? Стой же, дебил! Ну вот, а говорил, ноги не слушаются!
Не обращая внимания на окрики своего знакомца, расталкивая радующихся людей, что попадались на пути, я поспешил через двор к бело-желтому зданию, чей силуэт проступал за обмотанными изоляцией трубами теплоснабжения — к школе.
Я очень боялся того, что увижу там.
Глава XL: Неспелые плоды победы
Возле здания уже собралась довольно большая толпа. Вдохновленные победой над захватчиками люди высыпали из домов: к мужчинам присоединились и женщины. Гвалт стоял невообразимый, я с трудом протискивался сквозь плотный строй взволнованных родственников, обеспокоенных друзей и прочих неугомонных личностей, окруживших школу. Все стремились скорее попасть внутрь, узнать, что же произошло. Однако дружинники и здесь сработали оперативно: поставили на вход вооруженную охрану, та никого не пускала. И людям ничего не оставалось, как ждать снаружи. В здании учебного заведения продолжало находиться несколько сотен недавних пленников, и от них пока что не было ни слуху ни духу. Наружу никто так и не вышел, что внушало серьезные опасения. Либо часть громобоев все еще внутри, либо произошло нечто ужасное.
Когда же дружинники дадут ответ?
По счастью, все обошлось. Узники обнаружились запертыми в кабинетах на третьем этаже. Многие из них были ранены, прочие тоже выглядели не идеально, но все были живы. А это главное. Еще в актовом зале нашли кучу добра, которое мародеры успели вынести из окрестных квартир — все целое и невредимое. Радость и ликование охватило улицу. Спасенным на месте оказывали помощь, наравне с участниками боя. Не обошли вниманием и остальных. Мелькнуло несколько знакомых лиц: ученики, учителя… Добрая женщина с огромным пластырем на лбу предложила мне новую куртку. Я с благодарностью принял ее, а когда снял старую, она пришла в ужас:
— Да на тебе места живого нет! Я сейчас…
И скрылась в толпе. Не дожидаясь ее возвращения, я побрел обратно к школе. Несмотря на всеобщий душевный подъем, я был мрачен, на что имелись веские причины. Ни Татьяны, ни Елены среди спасенных не оказалось. Более того, расспросы бывших заложников также ничего не дали. Татьяну, вроде бы, кто-то видел мельком, но особой уверенности в словах говорившего не было.
Что теперь делать? Куда идти? И есть ли смысл…
Плененных громобоев — тех, кто еще был жив и не успел смыться, — повязали и отконвоировали в школьный спортзал, где спешно наладили временное освещение. Там же им оказали первую помощь. Уцелевшие дружинники оперативно взяли управление в свои руки и более-менее рулили процессом. К пленным приставили охрану: те никого не пускали, опасаясь суда Линча. Признаюсь, руки чесались у многих, но вслух свои мысли пока никто не озвучивал. Ожидали появления хоть кого-нибудь, облеченного властью. А пока что те, кто владел оружием, пытались разогнать остальных обратно по домам, пугая новой атакой громобоев. Угроза отнюдь не лишенная смысла: бой у моста все еще продолжался.
Когда я попытался пройти в спортзал, дорогу мне преградил верзила с автоматом.
— Туда нельзя, — заявил он.
Верзила был толстый, с подпаленной бородкой и на удивление бессмысленным выражением лица. Мозги ему, что ли, вышибли на улице?
— Мне можно, — ответил я, остановившись перед ним. — Я свой.
— Туда никому нельзя, — покачал головой верзила. — Только конвою.
— Пропусти его.
Я обернулся и увидел Юру Хасамеева. На втором лидере пришлых, казалось, живого места не было — настолько он был избит и обезображен. Тем не менее, он довольно бодро ковылял, опираясь на хоккейную клюшку, которая в недавнем сражении служила ему оружием ближнего боя.
— Ты мне не начальник, — осадил его верзила.
— Ну и что, — пожал плечами Юрий. — Задерживать меня ты тоже не можешь. Я хочу пройти внутрь. Вместе с ним.
Удивительно, но этот, как казалось, притянутый за кончики ушей аргумент подействовал: нас тут же пропустили.
В спортзале царил уличный мороз: огромные, завешанные защитными сетками окна были разбиты все до одного.
— Зачем они тебе? — вполголоса спросил Хасамеев кивнув на сгрудившихся в углу громобоев, некоторые из которых бессильно лежали прямо на голом полу.
— Мне нужен только один.
— Тогда надо было сначала посмотреть снаружи, — недобро ухмыльнулся пришлый. — Там их больше осталось.
— Куда вы пропали? — вместо ответа спросил я. — Я писал вам вчера, мне нужна была помощь. — А вы бросили меня. Испугались?
— Неправда, не моргнув глазом, ответил Юра. — На нас совершили облаву. Мы не могли показаться. Хана ранили тяжело.
Но меня его объяснение не удовлетворило.
— Ага, понимаю. Не могли показаться. И дать мне знать тоже не могли.
— Прости, — пришлый приложил руку к сердцу. — Мы действительно виноваты перед тобой.
И это все, что ты можешь мне сказать, чуть было не вспылили я, но в последний момент сдержался.
— Ладно. Проехали.
Не думаю, что такой ответ его устроил, но развивать тему он не стал. Мы подошли к громобоям. Маски с лиц уже сорваны, в глазах ни следа былого гонора — только страх за свою дальнейшую судьбу. При появлении новых людей многие отползли назад, сжавшись в плотный людской комок. Похоже, в отсутствие посторонних охрана не преминула выместить на пленных накопившуюся злобу. Плевать, они заслужили.
— Кто из них тебе нужен? — спросил Хасамеев, ткнув своей клюшкой в ближайшего человека в черном.
— Ремез, — громко произнес я, включив взятый из дома Татьяны фонарь и переводя его луч от одного лица к другому. — Мне нужен Веня Ремез. Где он?
— Сбежал, — раздался вдруг слабый голос.
Я не сразу смог определить его источник, пока не понял, что голос принадлежит лежащему навзничь крупному парню с неестественно вывернутой рукой. Не иначе перелом. Да и сам парень выглядит как готовая к прожарке отбивная: весь в кровище, глаза заплыли, левое ухо раздулось втрое против своего нормального размера.
— Куда сбежал, Сливко?
— Ага, узнали, Филипп Анатольевич, — обрадовался ученик, даже не посмотрев в мою сторону. — Как ловко вы слиняли от нас на уроке. Шустрый дяденька Филипп. Мы думали, достанем вас. А теперь вон как все вышло… Хотя, кто знает, может, еще и достанем.
— Как Плед поживает? — вежливо поинтересовался я. — А твой кореш Глазунов? Живы ли еще?
— Кто их знает. Я понятия не имею.
— Они нас бросили здесь, — подал голос другой громобой.
— Сочувствую, — равнодушно кивнул ему я и снова повернулся к Сливко. — Так что ты говорил про Ремеза?
— Зачем тебе Ремез? — вдруг заинтересовался он. — Если тебе Танюха нужна, то не было ее с ним. Да хорош зырить. Тоже мне секрет. У нас все знали, что он по училке тащится. Долбаный придурок. Плед разрешил ему взять ее вместо оплаты за сегодняшнее… мероприятие. Так что ищи Веню. Без Вени тю-тю — не найдешь и Танюшу.
— А куда он ушел? — опередил мой вопрос Хасамеев, бросив на меня вопросительный взгляд: не помешал ли?
— Куда, куда… Известно куда.
— И куда же? — уточнил я.
— А она красивая, Танька-то. Я и сам бы не против с ней разок-другой… Потыкаться гипотенузами.
— Я спрашивал о другом.
Но Сливко больше ничего не сказал. Я уж испугался, не придушил ли его кто из своих, чтобы он тайну не выдал, но нет: парень просто лежал и с блаженной улыбкой смотрел в невидимый потолок. Совсем как Бабушкин шесть часов назад.
— Давай побеседуем с ним по их правилам? — предложил мне подошедший дружинник из числа конвойных. — Мы только повода искали. Вмиг выясним, что да как, и где этот беглец прячется.
Я практически не колебался с ответом.
— Беседуйте. Пусть расскажет всё.
Но сам вышел на улицу. Смотреть на истязание подростков мне не хотелось. Хотелось свежего воздуха. И дневного света. И домой.
— Там мой мальчик! Мне сказали, там мой мальчик! Пропустите меня!
На ступенях школьного крыльца немолодая женщина вырывалась из рук двух дружинников, которые не пропускали ее внутрь.
— Заткнись, мамаша. Если твой сынок и вправду там, лучше помалкивай.
— Пока не услышал кто. Только всех по домам разогнали. Они же вмиг снова соберутся.
— Во-во. И повесят тебя на первой же березке. Вместе с гаденышем твоим.
— Мой мальчик… Пустите меня, скоты! Сыночек мой…
