Андрей Ангелов - Безумные сказки Андрея Ангелова

— Что дальше? Берёшь меня в монахи? — нетерпеливо произнёс Сидоркин. — Я очень хочу! — Саня прижал руку к груди. — Хрено-ово мне без Бога!

— Отвыкай от жаргона! — посоветовал игумен. — А звание инока — почётное звание, его нужно заслужить! Я могу принять тебя в нашу дружную семью послушником…

— Послушник — это типа ученика?

— Послушание даётся человеку для искушения бесами! — торжественно изрёк игумен. — Своего рода испытательный срок! Устав монастыря висит на стене в каждой келье… Однако я бы хотел разъяснить кое-какие его положения…

Сидоркин стал яростно мусолить нос.

— Чего нельзя делать, что рекомендуется… — ровным торжественным тоном продолжал святой отец.

— Может потом, аббат! — нетерпеливо крикнул карманник, оставляя свой нос в покое. — Я… э-э-э…

— Я — игумен, прошу называть меня игумен! — поправил настоятель. — Вероятно, тебе не терпится начать трудиться во славу Божью?..

Саня сделал неопределённый жест.

— Я приветствую твой благой почин! — кивнул Феофил, явно считая жест Сани согласием. — Но тебе надо усвоить одну непреложную истину — дух должен преобладать над телом! «Отче наш» знаешь?

— Это молитва? — зевнул Сидоркин.

— Молитва! — подтвердил черноризец. — Тебе необходимо заучить её наизусть и в трудные моменты произносить…

Карманник снова взялся за свой нос.

— Владеешь какой-нибудь специальностью? — расспрашивал далее игумен.

— Специальностью? — вор неожиданно улыбнулся. — А как же!

— И какой? — настоятель потрогал крест на груди.

— Доставляю неприятности людям! — весело заржал карманник.

Игумен строго взглянул на Сидоркина.

Тот резко превратил смеющуюся морду в покаянную рожицу:

— Э-э… кхм… но вот решил завязать со старой жизнью, начать с нового листа. Желаю, чтобы Бог мне в этом помог!..

— Отрадно слышать! — откликнулся святоша. — В добрый путь! Пойдём, я покажу тебе твою новую обитель…

8. Брат Трифон

Игумен и карманник, не спеша, обходили монастырские постройки. Зашли в коровник — приземистое здание метров двадцати длиной. В стойлах стояли штук восемь коров и быков. Двинулись в глубину помещения.

— Говядину мы едим очень редко… В основном, держим скотинку ради молока, иногда продаём бычье мясо. Там, — игумен ткнул рукой в сторону, — есть ещё стайка, где находится молодняк… Вообще, у нас большое хозяйство: коровки, огородик, за стенами обители картофельное поле… Своя пекарня, штук десять курочек…

Вор посматривал по сторонам, с отвращением вдыхая запах навоза. Игумен подвёл его к длинному худому человеку в рясе, с большими карими глазами и жидкой бородёнкой. Тот вилами накладывал сено в тачку, видимо, собирался кормить животину.

— Познакомься, Трифон! — сказал настоятель. — Новый послушник — Александр! Будет трудиться пока здесь…

Трифон воткнул вилы, по-доброму улыбнулся:

— Здравствуй, брат!

— Здорово, бродяга! — Сидоркин протянул руку.

Инок перестал улыбаться, изумлённо посмотрел на игумена, игумен строго взглянул на вора.

— То есть, я хотел сказать… «здравствуй, брат», — смутился Саня, не зная, куда деть руку. — Хороший коровник, — он покрутил головой, — и скотина чудная.

— Иеромонах Трифон возьмёт шефство над тобой! — продолжил игумен. — Спать будете в одной келье… У нас все спят по двое, потому что мало места! Осваивайся…

Игумен кивнул Трифону и повернулся к выходу.

— А спецодежду мне выдадут? — спросил Сидоркин.

— Лишних ряс пока нету! — ответил настоятель, глядя через плечо. — Но в субботу, перед Пасхой, Трифон отправится в близлежащий городок — за свечами… Купит тебе рясу, только размер скажи!

— Игумен Феофил! Я могу отдать Александру мой старый подрясник, он мне маловат! Его погладить надо только! — подал голос Трифон.

— По благодати! Работайте! — молвил феофил и вышел.

— Ну, что, брат, с кормёжкой я сам управлюсь, а ты пока бери ведро… вон там, в углу стоит! — Трифон ткнул пальцем в дальний угол, где хранилась на полках или просто висела на гвоздях хозяйственная утварь, — да начинай доить!

— Смотри, это Маруся, корова смирная, ласковая! — монах подвёл Санька к бурой коровенке с большим белым пятном на боку. — Коровка без норова! Всех подпускает! Даже ребёнок справится! — улыбнулся брат Трифон и погладил Марусю по широкому лбу. — Начинай с Богом, а я потом подсоблю!

Карманник сходил за ведром, уселся на низкий табурет возле Маруси и начал доить. Пальцы соскальзывали с сосков, в ведро падали жалкие капли.

— Ну, доись, скотина! — прикрикнул вор. — Тьфууу! — он сплюнул.

Саня промучился ещё какое-то время. Трифон давно закончил с сеном и уже с двумя полными вёдрами молока шёл мимо Сидоркина.

— Как успехи, брат Александр? — остановился возле стойла.

— Ни хрена успехов! — отрезал Саня. — Только пальцы устали!

— Помолись! — посоветовал инок. — Я чувствую, ты потерял мир в сердце… Дай-ка я покажу! — Трифон поставил ведра.

Карманник уступил место, монах сел на стульчик, бодро задёргал соски, звонкие струйки молока застучали о ведро.

— Ты не бойся, сжимай сильнее! — учил Трифон. — И с нажимом тяни!.. Видишь?

— Вижу, — мрачно изрёк Сидоркин, облокачиваясь на загородку. — Послушай, как тебя там.

— Трифон! — любезно подсказал инок, не отрываясь от сосков.

— Ну да, Трифон. Ты давно здесь?

— Девять лет было на Сретение!

— Чем на воле занимался?

— Я артист, играл в театре!

— А чего в монахи-то пошёл?

— Назрела потребность души!.. — обиняком высказался Трифон.

— И как тебе тут?

— Хорошо! — инок перестал дёргать соски, посмотрел на собеседника. — Я не пожалел!.. Работа во славу Божью, свежий воздух, общение с Господом! Никаких грязных и похотливых мыслей… крепну в вере! Ещё апостол Иаков говорил: «Дружба с миром есть вражда против Бога. И кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу»!

Монах произнёс стихи из Библии проникновенно, глядя на карманника блаженным взором. Затем добавил, теребя бородёнку:

— Послание Святого апостола Иакова, глава четыре, стих четыре!

— Ну, ты пряник! — восхитился Сидоркин. — Ты всю Библию знаешь по главам?

— У меня ещё период духовной юности… — смиренно ответил Трифон, опуская глаза. — Господь учит: знать не главное, главное выполнять то, что знаешь!.. Иди-ка сюда, давай руку!

Сидоркин закатал рукава, присел, протянул ладонь. Инок обхватил её своими пальцами, приставил к вымени.

— Бери сосок! — командовал он. — Сжимай… так… сильнее… оттягивай… — Струйка молока брызнула в ведро. — Прочувствовал силу нажима? Попробуй ещё… хорошо!

Трифон поднялся.

— Дальше пробуй сам! Научишься, брат! Я поначалу, вообще, не знал, с какой стороны подходить к корове! Бог дал мне разумение!.. Я на кухню! — Инок подхватил вёдра и удалился.

Саня сел на табурет, уставился на молоко на дне ведра.

— Ну и вонища! — помахал рукой перед носом. — Знал бы, захватил респиратор.

Корова повернула голову, замычала.

— Что смотришь, дура? — рявкнул вор. — Пожалуй, надо потребовать у герцога премиальные за вредные условия труда, — проворчал Саня и неуверенно потянул за соски.

9. Брат Антоний

После мастер-класса Трифона дело пошло гораздо лучше. Белые струйки живо брызгали в ведро. Саня даже не заметил, как это занятие увлекло его.

Вдруг он услышал чей-то мягкий тенор:

— Брат Трифон! Ты гдеее?

Саня встал, выглянул из-за перегородки. Монах с худым, аскетичным лицом и аккуратной бородкой подошёл к стойлу и с удивлением уставился на Сидоркина.

— Ты кто?

— Я-то? — усмехнулся карманник. — Новый послушник, Саней зовут.

— А я брат Антоний! — представился монах, с любопытством оглядывая вора. — Откуда к нам, брат?

— Отсюда не видно, — Сидоркин почесал голову. — Город Москва — слышал?

— Слышал… — протянул Антоний, пристально разглядывая голую до плеча Санину левую руку. — Кто это? — ткнул пальцем в существо с крыльями за спиной, красовавшееся на Санином предплечье.

Сидоркин скосил взгляд на татуировку:

— Ангел, ему уже лет пять.

— Мне кажется это не ангел!.. — вдруг побледнел Антоний. — А дьявол, замаскированный под ангела!.. А ты его лазутчик и замыслил что-то недоброе! — попятился монах.

Сидоркин напрягся: «Он что, ясновидящий?!». Уверенность монаха в правильности своей догадки была очевидна.

Брат Антоний продолжал с испугом отступать, затем со всех ног бросился вон, чуть не сбив брата Трифона, возвращавшегося с пустыми ведрами.

Монах удивлённо посмотрел на монаха. Затем Трифон глянул на Саню. Карманник пожал плечами, стараясь не выдать своего напряжения.