Георгий Голубенко - Рыжий город, или Четыре стороны смеха (сборник)
Но имелось еще одно обстоятельство, которое убивало меня уже окончательно. Дело в том, что эта новая подержанная машина была куплена мною не просто так. А с совершенно определенной целью. Ну как бы это сказать?.. В общем, была некая молодая особа. Чистейшее существо! Вот уже несколько месяцев она втолковывала своему мужу, что ей предстоит длительная командировка. Я что-то мямлил своей жене о необходимости побыть в творческом одиночестве… Короче, через неделю мы с ней вдвоем уже должны были мчаться в роскошной иномарке в сказочный Крым!..
Но теперь получалось, что третьим в эту романтическую поездку я должен был брать с собой какого-то автослесаря Вову?!
Конечно, это было немыслимо.
Я сел в автомобиль и опять поехал в автомастерскую.
– Все! На сегодня шабаш! – закричал Вова при моем появлении своим напарникам. – Атас, мужики! Расходимся по одному!
– Подождите! – взмолился я. – Кажется, я наконец понял, что нужно делать! Этот лючок нужно просто отвинтить и, может быть, даже выбросить!.. А что же еще остается, если он открывается только тогда, когда рядом есть Вова, а когда Вовы нет – он не открывается?
– Слушай, – подходя очень близко ко мне, заговорил Вова, – ты что, не понимаешь, что ты меня перед товарищами позоришь? Они и так уже все говорят: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» – ну, в смысле, что мы с тобой, значит, оба ничего не соображаем… А если завтра они об этом раструбят на весь город? Может, твои читатели в данном случае не откроют для себя ничего нового, но я же могу потерять клиентов!
– Ну Вовочка! – чуть ли не плакал я. – Это и вправду какая-то мистика. Хочешь, давай проверим. Если тебя не будет – лючок не откроется…
– И как же мы это проверим? – опешил Вова. – Что значит – если меня не будет? Так это мне теперь что, ради твоего лючка застрелиться, что ли?
– Ну зачем же? – успокоил я Вову. – Просто отойди куда-нибудь за угол, чтобы тебя не было видно…
– Кому? – спросил Вова. – Чтобы меня не было видно кому? Лючку или всему автомобилю?
– Лучше автомобилю, – сказал я, прекрасно отдавая себе отчет в том, как я при этом выгляжу в глазах Вовиных напарников. Те действительно смотрели на меня уже без всяких улыбок, а как-то даже испуганно.
– Слушай, Вовчик, – сказал вдруг один из них, наверное, самый рассудительный. – А может, действительно отойдешь? Проверим. Сейчас в окружающей среде такой бардак происходит… Вон у меня теща рассказывала: она на прошлой неделе какому-то черному коту дорогу перешла, так он ее, гад, так матом покрыл, что она, говорит, и от меня такого не слышала! Радиация, может быть, или еще хрен чего…
Вова пошел за угол.
– Ну?! – закричал он оттуда. – Меня не видно?
– Нет! – отвечали напарники.
– Тогда скажите ему, пусть открывает!
Я подошел к лючку и дрожащей рукой потянул его на себя.
Лючок открылся.
Я сел на землю у заднего колеса своей машины и заплакал. Никаких разумных объяснений происходящего у меня больше не было.
Спасло меня только то, что на Руси издавна с пониманием относятся ко всяким убогим и даже пытаются им помогать. Вовины напарники расселись вокруг меня, закурили и крепко задумались.
– А вот скажи, – спросил наконец Рассудительный. – Тут вроде бы Вова говорил, что ты раньше на «Москвиче» ездил, это правда?
– Правда, – ответил я.
– Угу, – продолжал Рассудительный. – А на иномарке, значит, не ездил… А теперь скажи: ты когда ее на стоянку ставил, ты водительскую дверь запирал?
– Запирал, – кивнул я.
– А когда Вову на такси провожал?
– Тоже запирал.
– Так… Ну а здесь, в мастерской?
– Нет, конечно. Я же тут от машины не отходил. Зачем же ее запирать? Но какое это имеет значение?.. Водительская дверь впереди, лючок позади…
– Что-что-что?.. – заинтересовались напарники – и вдруг начали кататься по земле от страшного хохота. – А такое это имеет значение, – задыхались они, – что это тебе не «Москвич», парикмахер ты необразованный!.. У этой машины центральный замок! Понимаешь? Центральный! Ты когда одну дверь запираешь, он все остальное блокирует. Автоматически! В том числе и лючок! Усек наконец?!
…Ну что вам сказать, господа? Наступило третье тысячелетие. Его юные граждане, эти лобастые школьники, уже сегодня, не выходя из своих квартир, грабят через Интернет неприступные заморские банки. Что мы можем им объяснить в этой жизни? Мы, из всего арсенала могучей современной техники владеющие только канцелярским пером номер четырнадцать или в лучшем случае шариковой ручкой… Только одно: человек все равно мерило всех мерил! Он все равно совершеннее самой совершенной машины!
Почему?
А вот это уже пусть они сами себе объясняют.
Грехопадение
Тут один умственно продвинутый историк как-то сказал: во всех безобразиях, которые творились у нас в годы советской власти, виноваты мы все. И те, кто сажал, и те, кто сидел. Все участвовали. Так что и каяться нужно хором.
Глубокая мысль! В конце концов, если вдуматься, то в неприглядном деле поедания волками, к примеру, зайцев участвуют две стороны. Причем у волков, в данном случае, хотя бы имеются оправдания: например, они хотели кушать. А зайцы зачем участвовали в этих возмутительных беспорядках, а? Молчат ушастые перед суровым судом истории! Вот то-то…
Конечно, каяться должны все. Но поскольку никто не хочет – начну с себя. Чтобы, как говорится, процесс наконец пошел. Сам я, слава тебе, господи, не сидел. И, трижды слава тебе, никого не сажал. Но я написал донос. Что тоже, знаете ли, на дороге не валяется… Впрочем, позвольте покаяться по порядку.
В 1976 году на нашей студии телевидения, в должности младшего редактора, я считался человеком незаменимым. И не потому что на работу приходил вовремя или сценарии передач типа «Если тебе комсомолец имя» писал с каким-то особым литературным блеском. Скорее наоборот. По возможности старался вообще не приходить и при первом удобном случае – не писать. Тут дело в другом.
Это сейчас для журналиста главное – собрать материал, написать материал, продать материал. Фига с два! В бурные времена нашей журналистской молодости главным было залитовать материал. То есть получить под ним подпись цензора. Без нее, будь ты хоть трижды Хемингуэй, никакой твой, к примеру, «Обком звонит в колокол» в жизни бы не вышел в эфир. Так вот, в нелегком деле получения этой заветной подписи я как раз и считался у себя в редакции непревзойденным виртуозом.
Наша цензорша – женский скелет неопределенного возраста с аскетичным лицом боярыни Морозовой, в толстенных очках, – являлась на студию, сгибаясь под тяжестью каких-то огромных талмудов, и уже через несколько минут из ее кабинета начинали вылетать как ошпаренные мои коллеги-редакторы, держа в руках обрывки сценариев, перечеркнутые красным карандашом.
Потом заходил я.
– Доброе утро, Алевтина Ивановна! – лучезарно улыбался я ей, хотя за окном уже вечерело. – Как вы сегодня замечательно выглядите!
– Не говорите глупостей, молодой человек! – обрывала она меня. – Я выгляжу… Чтоб уже наши враги все так выглядели… Давайте сюда вашу писанину.
И она молниеносно пролистывала мой сценарий, время от времени сверяясь со своими талмудами.
Карающий карандаш уже зависал над очередной страницей. Вот тут главное было – не упустить момент. И я забрасывал свой безотказный крючок…
– Какая у вас интересная, творческая, необходимая людям работа! – с чувством произносил я.
Она на секундочку замирала, подозрительно приглядываясь ко мне.
– Вы что, действительно так думаете?
– Конечно! – продолжал я еще более искренне. – А разве нормальный человек может думать иначе?!
Все. Крючок был проглочен. Цензорша откладывала в сторону свой карандаш.
– А вот представьте себе, – говорила она, – так, как вы, мыслят еще далеко не все! Некоторые, видите ли, считают, что я тут что хочу, то и запрещаю. А ведь работа у меня действительно творческая. На каждый такой запрет имеется специальный циркуляр! И день ото дня их становится все больше и больше. Так что приходится постоянно держать себя, так сказать, в курсе самых современных веяний! Смотрите, как интересно: вот, например, еще вчера мы не могли показывать количество гектаров пахотной земли в целом по району. А по отдельному колхозу могли. И количество колхозов в районе тоже могли. Правильно?
– Правильно, – подтверждал я, хотя этот бессмысленный полузапрет всегда поражал меня своей глупостью.
– Ну вот, – возбужденно продолжала цензорша, – а сегодня пришел совершенно новый циркуляр, и все стало значительно проще!
– То есть что? – спрашивал я. – Сегодня мы можем показывать уже и по району?
– Нет! – ликовала она. – Сегодня не можем уже и по колхозу!.. Или вот, специально для вас, телевизионщиков: еще вчера вы могли снимать на пленку весь наш торговый порт, а сегодня – уже только правую его часть. Потому что левую его часть уже нельзя! Чувствуете, как интересно?!
