Георгий Полонский - Рыжий, честный, влюбленный

Глава 1.

Ученик «курам на смех»

На первый взгляд, дети были как дети, урок как урок... вот только по какому предмету? Учительница, склонясь над журналом, постукивала по столу почему-то... куриной косточкой! Очень как-то ловко вращалась эта обглоданная кость в учительских пальцах с необычайно длинными и острыми алыми ногтями. Цепенящее зрелище – особенно, если кого-то должны сейчас вызвать к доске!

Если б вы бегло осмотрели таблицы и схемы, развешенные по стенкам, вы точно решили бы: это урок зоологии. Что же еще, если одни стенды посвящаются кряквам, чиркам, казаркам, гоголям и бекасам (под общим заглавием «У всякой пташки – свои замашки»), а другие толковали про мышей и сусликов? Один плакат неожиданно сообщал: «Калорийность хомяка тоже очень высока!»; но приписка от руки, сделанная наискосок, возражала: «Ел. Невкусно, ерунда. Вот индейка – это да!»

Но это еще не самое странное. Над классной доской красовался загадочный девиз, выложенный из шишечек:

«ХИТРОЛОГИЯ – НАУКА ЖИТЬ ПРИПЕВАЮЧИ!»

И подпись: «Ларсон 1-й».

Выходит, мы оказались на уроке хитрологии? Что это еще за предмет такой?

Сама учительница тоже была непростой штучкой. На детей она смотрела сладко, умильно, следовало бы сказать – приторно, если бы не капля иронии в ее улыбке и голосе. Урок она вела, не снимая шапки благородного рыжевато-седого меха. И позволяла себе выгибаться затейливо – упрется, скажем, подбородком в свой лежащий на столе кулачок, а переплетенными ногами – в первую парту. Речь ее была медоточива и переливалась нотками то капризными, с ленцой, то интригующими, а иногда – такими, словно вот-вот она запоет:

– Ну что, детоньки? Никто не помнит ни одного стишка на интересующую нас тему? Фу, нехорошо... – ворковала она, а зрачки между тем сужались и делались вдруг холодными, почти жестокими. – Я не прошу знать их много... Но ведь есть стишки и песенки, которые мобилизуют! И даже как-то нацеливают! Вот, например, – про кого я напою сейчас? Ну-ка?

...Ваша жизнь молодая потухнетВ адском пламени фабрики-кухниВаш извилистый путь устремленНепосредственно в суп и в бульон!

Так воркуйте ж, пока уцелели,Так легки и ясны ваши цели,Психология ваша простаИ кончается у хвоста...

– Про кур! Про цыплят! – обрадованно угадал почти весь класс. И ученики стали со смехом и смаком повторять друг другу: «Ваш извилистый путь устремлен...»

Настало время про учеников сказать. Вы сроду в таком классе не бывали! В первые минуты казалось – помещение сплошь залито солнцем, все так и сияет, будто надраенная медь! Но, оглядевшись, вы поймете: солнце за окнами – спокойное, умеренное, а просто все ученики до единого – рыжие здесь. Нерыжих нет! Хотите верьте, хотите – нет, но класс полыхает без огня!

– Но в чей суп, в чей бульон устремлен их путь? – спросила насмешливо учительница, и колени подтянула к самому подбородку, утвердив каблучки на сиденьи. (Тут вы поймете окончательно, что попали в какую-то диковинную школу: ну не сидят так педагоги, не положено им!).

– Чтобы это был ваш бульон, славные вы мои, надо, чтобы ваша психология была не так проста... Объегоривать этих симпатяг – пара пустяков, но на пути к ним стоят их сторожа и хозяева – вот где понадобятся наши уроки...

– Как это – объегоривать? – спросил учащийся лет 9-ти, худенький и серьезный.

Раздались тут и там смешки: очевидно, это понятие знали все, кроме него; оно было элементарное.

– Меня два дня не было... извините, – в досаде на себя, на свой неуместный вопрос, пробормотал худенький.

– Пойди-ка сюда, Людвиг, – пригласила учительница.

Безо всякой охоты, почти проклиная себя за то, что высунулся, Людвиг пошел к доске.

– Чтобы лисенок из такой семьи не знал, что такое объегорить... – вслух удивилась учительница. – Надуть. Провести. Смухлевать. Обжулить. Одурачить. Обвести вокруг пальца. Облапошить. Околпачить. И – объегорить... Ну – вспомнил? нет?

– Ах, это все – одно и то же? – спросил Людвиг и усмехнулся разочарованно. – А я-то думал...

– Что? Что ты думал?

– Вы запели... там стихи были хорошие... я и подумал, что сегодня что-то новенькое будет...

– У тебя, дружок, со «стареньким» еще не все благополучно! Вот, – учительница заглянула в журнал, – полюбуйся сам: три точки подряд по практической хитрологии! А по идее, это не точки должны быть, а – единицы! Просто я хитрю сама с собой – неудобно мне ставить кол правнуку Ларсона Первого! Правнуку Лиса, который основал хитрологию как науку... Стишки тебе понравились? На здоровье. Но они – лишь приправа... соус, так сказать. Главного-то блюда они не заменят...

– Сегодня ночью про какого-то муравья заучивал, – вдруг доложил «очкарик», которого звали Лео, – это был один из двух старших братьев Людвига, средний по возрасту. А их сестры Луиза и Лаура – они тоже тут и обе тоже старше Людвига – закивали, подтвердили и подхихикнули.

– Про какого еще муравья?

– Хотите? – спросил Людвиг с такой доверчивостью, что фру Алиса (так звалась учительница) лишь плечами пожала:

– Ну, если только недлинно...

И Людвиг прочитал вот что:

Извилист путь и долог.Легко ли муравьюСквозь тысячу иголокТащить одну свою?

А он, упрямец, тащитЕе тропой рябойИ, видимо, таращитГлаза перед собой.

И думает, уставшийПод ношею своей,Как скажет самый старший,Мудрейший муравей:

«Тащил, собой рискуя,А вот поди ж ты, – смог!Хорошую какуюИголку приволок.»

Во время чтения фру Алиса покинула свое место и теперь была в конце класса, на людвиговой парте, не за ней, а верхом! Но это у нее получается очень естественно, даже уютно как-то.

– Что ж, по-моему, очень мило. А по-вашему?

– Зачем это нам? – спросил рослый тип с передней парты. – Ну приволок он эту иголку, а нам-то что? – Тот рослый твердел скулами и недобро смотрел на Людвига. – Пускай объяснит! Непонятно. Какой от этого прок?

– Да нечего объяснять, – весело отозвался Людвиг; злобы он как будто не замечал. – Просто хорошо, и все. Правда же, фру Алиса?

Но и она посмотрела на него холодно, сузив глаза:

– Муравей справляется со своим муравьиным делом, он-то в порядке. А ты? Сейчас вон тот новенький тренажер испытает тебя. Ну, смелей. Да не на меня гляди – на стенд! Значит, берешь пластмассовую фигурку Лиса - вот она,в нижней зеленой зоне – и ведешь... Провести его надо в желтый квадратик наверху, а потом, уже с добычей, – обратно, и не попасться ни в одну западню. Включи красный рубильник. Та-ак... Учти: теперь эта штука не прощает ошибок!

Людвиг спросил:

– А желтый – это домик тех...

– Тех самых. Чей «извилистый путь устремлен непосредственно в суп и в бульон»! Задачу понял? А чтоб не было подсказок и чтоб не смущал тебя никто, – отгородись от нас доской...

Доска была на колесиках, Людвиг и фру Алиса потянули ее на себя – и вот уже никто не видит его... разве что ноги одни...

– А у вас, мои ненаглядные, будет диктант!

– А в каких тетрадках, фру Алиса? – забеспокоились девочки. – Если по зоолингвистике – так мы же их сдали...

– На листочках, на листочках... Быстренько приготовились. – Она открыла книжку «Птицы Европы». – Ну? Я диктую уже...

«Свое гнездовое хозяйство уточка ведет одна. И о детях одна заботится – муж ее пропадает в это время неизвестно где.»

Фру Алиса диктует, глядя в окно и в паузе плотоядно зевая. Но успевает при этом видеть, кто у кого списывает.

– Что, милая Лаура, душа раздваивается, не так ли? Слово «неизвестно» у Лео написано слитно, а у Луизы – раздельно... Спрашивается, как быть тебе, бедняжечке?

В ответ на такую проницательность Лаура открылась, кокетливо прищурясь:

– А я в таких случаях, фру Алиса, оставляю промежуточек, но махонький, еле заметный... чтобы вы и так, и этак могли прочесть...

Учительница рассмеялась благосклонно:

– Фокус вот с такой «бородой»! Но выкручивайся как знаешь. У нас единственная школа в мире, где за обман учителя – хвалят! Если, конечно, это удалось... Диктую дальше:

«Двадцать дней, а иногда и больше высиживает уточка яйца, почти не отлучаясь; в это время, когда нет у нее сменщика и заступника, брать ее – одно удовольствие...»

Последние слова учительница взяла не из книги, а из глубины души!

А Людвиг, от всех отгороженный, всеми забытый, пыхтел у тренажера. Этот стенд был разрисован веселенькими и наивными акварельными красками, но на самом деле это – коварнейшее устройство! Его нашпиговали всякими электрическими и механическими опасностями; за неверный ход здесь наказывали не потерей фигуры, а уколом в руку или несильным ударом тока. Даже предусмотрен – в случае грубой ошибки – захват в плен: безжалостные механические челюсти могли ухватить тебя за обшлаг или за лацкан курточки и не выпустить, пока ты сам не исправишь допущенную тобой глупость!