Георгий Голубенко - Рыжий город, или Четыре стороны смеха (сборник)
И я догадался.
В тот же вечер, оставшись в редакции наедине с чистым листом бумаги, я взял карандаш в левую руку (и откуда я знал, что так поступают опытные анонимщики, чтобы изменить почерк? Может, у нас у всех это в генах?) и начал выводить: «Как благонамеренные граждане, считаем своим долгом довести до вашего сведения, что работник нашей студии Голубенко Г. А. является идейно незрелым, морально малоустойчивым человеком…» – и так далее и тому подобное. В общем, все как положено.
Больше с товарищем Ивановым я уже не встречался.
А через полгода вышла первая пьеса, потом вторая… десятая… И политических доносов на себя мне уже не нужно было писать. Теперь это делали совершенно другие люди. И называлось это совсем по-другому. А именно – рецензия на спектакль.
Тот еще фрукт, или Немного о себе
1Как говорили философы древности? «Чтобы понять человека, его нужно увидеть мертвым». Чушь! – говорю я вам. Чтобы понять человека, его нужно увидеть пьяным! Вот когда проявляется истинное нутро нашего гомо сапиенса. Я, например, знал одного богатейшего предпринимателя, истинного благотворителя и мецената, который, подвыпив, ни разу в жизни не уходил из ресторана, не прихватив с собой казенную вилку или рулон туалетной бумаги.
Со мной дело обстоит значительно хуже. В глубине души я, наверное, очень хороший человек. Потому что, напившись, я начинаю помогать людям. И не то чтобы такая мысль никогда не приходила мне на трезвую голову; но, как и всякий нормальный человек, я ее тут же и отгоняю. Действительно! Почему обязательно людям? Что, мне уже и помогать некому? Но на пьяную голову… Причем природа устроила меня таким хитрым образом, что, сколько бы я ни выпил, внешне кажусь абсолютно трезвым. Вызывая доверие. Хотя не соображаю уже при этом практически ничего. И тут я начинаю помогать. И заканчивается это совершенно ужасно.
Телефонный звонок в половине девятого утра после очередного гуляния:
– Але! Это Георгий? Так я уже целый час сижу в приемной нашего мэра. Вы что же, сейчас подъедете?
– Зачем?..
– Ну, это Степан Митрофанович.
– Какой?
– То есть как? Мы познакомились вчера, на именинах у Лисогорского. И вы сказали, что такой уважаемый человек, как я, тридцать лет прослуживший в ветеринарной службе по отлову бешеных собак, не может жить в старой однокомнатной квартире. И потому завтра в половине восьмого утра вы пойдете со мной к нашему мэру, которого прекрасно знаете. И он обязательно тут же даст мне самую лучшую квартиру в городе. Может быть, даже свою. Только, знаете, мэр только что выходил из своего кабинета и со мной даже не поздоровался. Из чего я делаю вывод, что вы ему по моему поводу даже, наверное, еще не звонили. Так вы приезжайте, потому что свою однокомнатную квартиру я уже практически продал. Жду!
«Катастрофа…» – проносится у меня в мозгу. Конечно, я прекрасно знаю нашего мэра. Кто же его не знает? Его каждый день по телевизору показывают. Но он-то обо мне и понятия не имеет! И если я сейчас ворвусь к нему в кабинет и потребую, чтобы он немедленно отдал свою собственную квартиру какому-то Степану Митрофановичу… то уж тут каретой «Скорой помощи» из психиатрической больницы можно и не отделаться. Могут вызвать автомобиль и из ветеринарной службы Степана Митрофановича. Ну, по отлову… В общем, вы понимаете.
Мне становится дурно.
– Давайте перенесем наш визит… – униженно прошу я Степана Митрофановича. – Что-то я себя нехорошо чувствую…
Фу… кажется, пронесло. Но уже через минуту – опять телефонный звонок:
– Гарюня, милый! Это твоя Бэлла Семеновна! Как мы вчера и планировали, мужа своего я уже выгнала.
– Зачем? Кто вы такая?!
– Перестань! Что ты меня разыгрываешь?! Ты же говорил мне вчера на именинах у Лисогорского, что, несмотря на то что я вешу минимум сто двадцать килограммов и в свои пятьдесят восемь лет выгляжу максимум на шестьдесят четыре, я все еще могу рассчитывать на простое женское счастье. И если мой муж уже вообще не может мне его дать, то, конечно же, есть на свете не пожилой крепкий мужчина, который способен предоставить женщине это счастье хотя бы один раз в несколько лет… Короче, намекал на себя.
– Почему на себя, уважаемая? Какой там «раз в несколько лет»?..
– Хорошо, я согласна и чаще. В общем, надевай выходной костюм, покупай букет и дуй в городской загс. У меня есть справка о беременности, полученная еще в 1954 году, так что меня здесь уже девять раз расписывали без очереди.
«Только бы жена не услышала!» – вздрагиваю я, выдергивая вилку телефонного провода. Хотя… Можно подумать… Обещал устроить личную жизнь какой-то Бэллы Семеновны…
Нет, все-таки с годами я становлюсь благоразумнее. Вот лет пятнадцать назад, когда мы напились с каким-то майором из комитета государственной безопасности и он пожаловался мне, что советским шпионам за границей мало платят и при этом забрасывают в горячие точки, а я, намекая на какие-то свои тайные связи со спецслужбами США, обещал этому майору устроить его американским шпионом в СССР и с хорошей зарплатой забросить в какой-нибудь санаторий Южного берега Крыма!.. Вот это могло закончиться трагически.
Или уже недавно, когда мы пили с каким-то мелким работником жэка, мечтавшим сделать хоть какую-нибудь карьеру. И я клятвенно убеждал его, что жена президента одной из стран СНГ когда-то была моей одноклассницей. И поэтому ей достаточно одного моего телефонного звонка, чтобы уже завтра ее новым мужем, а значит, и президентом этой страны стал мой сегодняшний собутыльник. «Причем я уже так многих устроил! – настаивал я. – И люди мне благодарны!..»
В общем, что говорить… А тут какая-то Бэлла Семеновна. Нет, видимо, выпил я вчера на этих именинах у Лисогорского не так-то уж много…
И тут звонок мобильного телефона. Прокуренный старческий тенорок в трубке:
– Папа, ты меня слышишь?
– Ошиблись номером.
– То есть как? Это Георгий Андреевич? Вчера мы познакомились на именинах у Лисогорского, и я рассказал вам, что всю свою долгую бедную жизнь прожил круглым сиротой. И вы…
– Что? Пообещал вас усыновить?
– Почему – усыновить? Вы сказали, что вы и есть мой родной отец. Просто раньше из педагогических соображений вы это скрывали. А теперь, так сказать, настала пора открыться…
– Послушайте, уважаемый, но вы-то прекрасно понимаете, что это невозможно. Вы же, наверное, еще вчера обратили внимание, что я лет на двадцать пять младше вас…
– Обратил. Но вы мне сказали, что это так только кажется. Что просто вы, когда напиваетесь как свинья, начинаете очень хорошо выглядеть. А когда к вам возвращается ваш человеческий облик, то всем сразу становится понятно, что вам уже очень далеко за восемьдесят. Так что вы, Георгий Андреевич, от своего отцовства не отказывайтесь, потому что во второй раз потерю моего единственного родителя я уже не переживу!
«Нет, точно нужно завязывать!» – думаю я. А то правильно предупреждала жена: «Если ты, дорогой, не перестанешь делать людям добро, то они рано или поздно просто тебя прибьют. И будут совершенно правы!»
А что? Может быть. В конце концов, ведь давно известно, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
2Всю жизнь на меня вешали всякие ярлыки: «мнительный», «ипохондрик»…
И что же?
Сейчас мне пятьдесят шесть лет, и вот только теперь наконец начинают подтверждаться диагнозы, о которых я сигнализировал своим врачам, когда мне было четырнадцать.
Симулянт… Симулянт… Ну и где сейчас этот профессор, который говорил мне тогда: «Не может быть у тебя, мальчик, старческого склероза! А то, что ты не можешь запомнить ни одного слова из книжки «История уничтожения классовых врагов в СССР для детей с картинками», означает только то, что у тебя от рождения очень здоровая психика. Только ты эти мои слова никому не передавай, а то посадят»? Вот где сейчас это светило отечественной педиатрии? Хотел бы я посмотреть, что бы оно сказало про меня теперь, когда я не то что из этой истории с картинками не помню ни одного слова, но даже собственную историю болезни без шпаргалки не могу рассказать. Какой-нибудь, например, интересной девушке.
Медики… Зла на них не хватает! Разве в детском саду, помню, во время обеда я не пожаловался медсестре, что у меня какие-то мушки перед глазами? И что они сделали? Уволили повариху! Хотя я-то понимал, что это начало куриной слепоты!
А уже в студенческие годы разве я не ворвался в нашу районную поликлинику с требованием сделать мне полный рентген организма по поводу начинающейся у меня дистрофии? Сделали. «Да вы же, – говорят, – цветущий молодой человек! Посмотрите на снимки!» Я посмотрел. «И вот так, – говорю, – по-вашему, выглядит цветущий молодой человек? Одни кости!»
А по поводу ложной беременности в возрасте тридцати лет я им что, не сигнализировал, этим врачам? То есть как здравомыслящий человек я понимал, что нормальной беременности у меня, скорее всего, быть не может. Но живот-то растет! Не по дням, а по часам! Значит – что это может быть? Только ложная! «Перестаньте, – сказали врачи, – есть двенадцать раз в день». Ну, перестал. Вот уже много лет ем только один раз в день – все, что раньше съедал за двенадцать. Ну и что? Живот от этого хоть немножко уменьшился?
