Пэлем Вудхауз - Сэм стремительный
— Потому что, — с горечью ответил мистер Твист, — Елей и я были оба его товарищами и он хотел, чтобы мы разделили деньги поровну. А чтобы мы обязательно объединились, Елею он написал, где дом, а мне — где в этом доме тайничок.
— Так, значит, вам надо только обменяться сведениями, и дело в шляпе?! — воскликнула Долли, широко раскрыв глаза.
— Да, только.
— Так чего же вы тянете?
Мистер Твист фыркнул. Классифицировать фырканья непросто, но этот звук любой эксперт сразу определил бы как фырканье безнадежности, порожденной созерцанием бездны, до которой способна опуститься человеческая натура.
— Потому что, — сказал он, — Елей, жмурик тупоголовый, думает, что может меня надуть и прикарманить все сто процентов.
— Что?! — вскричала миссис Моллой с законной супружеской гордостью. — Неужто мой миленький плешивчик додумался до такого! Вот уж не подумала бы, что у него хватит ума сообразить что здесь к чему!
Мистер Твист не разделил ее безыскусного ликования.
— Много ему будет от этого толку, — сказал он кисло.
— Два миллиона шуршиков, вот что ему от этого будет, — возразила Долли.
— Два миллиона ноликов! Деньги запрятаны в месте, где ему их и за сто лет не отыскать.
— Ты мне очки не втирай, Шимп Твист, — объявила Долли, глядя на него с холодной брезгливостью принцессы, узревшей хлебного червя. — Если он будет искать, так рано или поздно…
Она умолкла. Дверь открылась, и в нее вошел мужчина средних лет с красивым, благообразным, бесхитростным лицом, дышащим прямодушием. При виде него глаза Шимпа Твиста воинственно сощурились, но Долли кинулась в его объятия с воплем раскаяния.
— Елейчик, милый! Как я была к тебе несправедлива!
У новоприбывшего был вид человека, изнемогающего под бременем нестерпимых невзгод, однако такой прием как будто слегка облегчил это бремя.
— Да ладно, радость моя, — сказал он, прижимая ее к груди.
— Я обидела моего ангельчика?
— Ну-ну, овечка моя сахарная!
Шимп Твист созерцал эту тошнотворную сцену супружеского примирения угрюмым взглядом.
— Кончайте лизаться, — буркнул он.
— Шимп мне все рассказал, кукленыш, — продолжала миссис Моллой. — Я все про деньги знаю, и ты продолжай их искать в одиночку. Я не против, чтобы ты уходил хоть каждую ночь, и возвращайся как хочешь поздно.
Это было великодушное разрешение, и многие мужья были бы за него глубоко благодарны, но Елей Моллой лишь улыбнулся кривой, вымученной улыбкой невыразимой печали.
— Все кончено, булочка моя сладенькая, — сказал он. — Мертво, безнадежно. Нам все-таки придется принять Шимпа в долю, лапонька. Я пришел сюда открыть мои карты.
В комнате воцарилась напряженная тишина. Миссис Моллой смотрела на мужа в ужасе. А Шимп вовсе ошалел. Теория, что его старый товарищ изменил свои намерения, что его совесть, было замешкавшаяся, наверстала упущенное и заставила его раскаяться в попытке надуть друга, — эта теория не выдерживала никакой критики в своей нелепости. Елей Моллой был не из тех, кому внятен голос совести. Шимп, изучая киномелодрамы, однажды видел фильму, в которой жестокосердый персонаж стал другим, послушав церковный орган, но он хорошо знал мистера Моллоя и не сомневался, что, заиграй у него над ухом разом все органы всех лондонских церквей, он только обругал бы чертов шум.
— Дом сняли, — уныло сказал Елей.
— Сняли? О чем ты?
— Арендовали.
— Арендовали? Когда?
— Я услышал об этом сегодня утром. В салуне на Флит-стрит. Входят двое, и один говорит другому, что вот сейчас арендовал эту берлогу.
Шимп Твист испустил немузыкальный смех.
— Вот что вышло из твоей подлости! — сказал он злоехидно. — Да, пожалуй, тебе лучше взять Шимпа в долю. Тебе теперь нужен человек с мозгами, а не тип, который в жизни ничего умнее не придумал, как всучать идиотам фальшивые нефтяные акции.
Мистер Моллой смиренно склонил голову перед этим выпадом, но его жена была скроена из более крепкого материала.
— Много языком треплешь, а? — холодно констатировала она.
— И сделать могу много, — отпарировал мистер Твист, поглаживая нафиксатуаренные усы. — Так что лучше давай начистоту, Елей. Раскрывай карты, как сам сказал. Где берлога?
— Не вздумай пикнуть про это, пока он не скажет, где тайник! — вскричала миссис Моллой.
— Как скажешь, — беззаботно ответил Шимп. Он нацарапал несколько слов на клочке бумаги и прикрыл их ладонью. — Ну вот! Напиши свое, а Долли прочтет вслух и то и другое.
— А ты правда придумал план? — спросил мистер Моллой робко.
— Целую дюжину.
Мистер Моллой в свою очередь написал несколько слов, и Долли взяла оба листка.
— В цистерне! — прочла она.
— А остальное? — потребовал мистер Твист настойчиво.
— «Мон-Репо», Берберри-роуд, — сказал мистер Моллой.
— А! — сказал Шимп. — Знай я это неделю назад, так мы оба были бы уже на миллиончик богаче.
— Э-эй! — сказала Долли, выходя из задумчивости и поглядывая на мистера Твиста язвящим взглядом. — А что, собственно, старик Фингласс увел из банка?
— Ценные американские бумаги на предъявителя, лапонька, — сказал ее супруг, прокатывая слова на языке, словно капельки марочного портвейна. — Ничем не хуже долларов. Так чего ты придумал, Шимп? — спросил он, почтительно снимая пушинку с рукава своего союзника.
— Минуточку! — резко сказала Долли. — Если так, как же их можно было засунуть в цистерну? Они же после столького времени в воде растворились, или еще там что-нибудь.
— Они, разумеется, уложены в водонепроницаемый футляр, — сказал Шимп.
— Ах так?
— В чем дело, душка? — осведомился мистер Моллой. — Ты разговариваешь как-то странно.
— Да? Так если хочешь знать, по-моему, этот тип нам очки втирает. Откуда мы можем знать, что он говорит правду?
— Долли! — с глубокой обидой сказал мистер Твист.
— Долли! — сказал мистер Моллой, не столько с обидой за друга, сколько с тревогой. Он был весьма скромного мнения о собственных шансах найти выход из создавшегося положения, и ему казалось, что все зависит от любезного обхождения с мистером Твистом, который, бесспорно, был человеком редкой находчивости и проницательности.
— Если вы так обо мне думаете… — начал мистер Твист.
— Да нет, что ты, Шимпик, — поспешно перебил мистер Моллой. — Мадам невозможно расстроена. Не слушай ее. Так что ты придумал, Шимпик?
Быть может, миссис Моллой оценивала таланты своего супруга как тактика не выше, чем он сам. Во всяком случае, она проглотила кое-какие словечки, рвавшиеся с ее воинственного языка, и вопросительно посмотрела на Шимпа.
— Ладно, я расскажу, — сказал Шимп. — Но сначала договоримся: как делим?
— Ну, пятьдесят на пятьдесят, Шимп, — еле выговорил мистер Моллой, сраженный скрытым в этих словах намеком, что речь может пойти о чем-то другом. — Я и мадам, естественно, считаемся за одного.
Шимп сардонически захохотал:
— Пятьдесят на пятьдесят, как бы не так! Я мозг этого предприятия, а мозг предприятия всегда оплачивается выше. Посмотрите на Генри Форда! Посмотрите на архиепископа Кентерберийского!
— Ты что же хочешь сказать, — возмутилась Долли, — что, работай Елей с архиепископом Кентерберийским над планом, как облапошить дурака, архиепископ не стал бы делиться с ним так на так?
— Это же совсем не то, — с жаром возразил мистер Твист. — Это вроде как Елей пошел бы к архиепископу за советом, как ему ободрать раззяву.
— Ну, в этом случае, — сказал мистер Моллой, — беру на себя смелость утверждать, что архиепископ сказал бы мне просто: «Моллой», — сказал бы он мне…
Долли надоела эта дискуссия, слишком академичная, чтобы тратить на нее драгоценное время.
— Шестьдесят — сорок, — отрубила она.
— Семьдесят — тридцать, — поправил Шимп.
— Шестьдесят пять — тридцать пять, — сказал мистер Моллой.
— Идет! — сказал Шимп. — А теперь я объясню вам, что делать. Даю пять минут, чтобы вы сами сообразили, а если не сумеете, попрошу вас потом не вякать, что это очень просто и не стоит лишних денег.
Пять минут глубоких размышлений не принесли внезапного озарения мистеру Моллою, который вне избранной им сферы продажи фальшивых нефтяных акций доверчивой публике особыми дарованиями не отличался.
— Ну, ладно, — сказал Шимп, — значит, так: вы идете к типу, который снял дом, и просите, чтобы он уступил его вам.
— Ну, такого идиотства я еще не слышала! — визгливо воскликнула Долли, и даже мистер Моллой почти что скептически усмехнулся.
— Думаете, не пройдет? — продолжал Шимп, и бровью не поведя. — А теперь слушайте дальше. Сперва к этому типу приходит Долли. И разыгрывает удивление, что ее отец еще не пришел.
— Ее… кто?
— Ее отец. И начинает обольщать этого типа на всю катушку. Если она не утратила перчику с тех пор, как в последний раз такое проделывала, тип уже совсем доспеет для второго действия к тому времени, как поднимут занавес. — И тут являешься ты, Елей.
