Пэлем Вудхауз - Сэм стремительный
В Мидуэйзе утренний прием пищи был так нетороплив, так упорядочен, так обилен, так проникнут всем, что делает загородную жизнь богатых людей столь восхитительной! Трапеза журчащих голосов и шуршания газет, солнечных лучей, сверкающих на столовом серебре летом, огня, весело пылающего в каминах зимой, — вольная трапеза, дышащая достоинством и комфортом. Завтрак в «Сан-Рафаэле» был практически животным поглощением еды и каждое утро с новой силой действовал ей на нервы.
Ветерок продолжал поигрывать ее волосами. В траве прыгали пичужки. Кто-то дальше по дороге уютно жужжал газонокосилкой. Мало-помалу ощущение, что ее толкала и встряхивала какая-то грубая сила, начало оставлять Кей, и она почти уже достигла стадии, на которой, восстановив связь со своим чувством юмора, могла бы оценить забавную сторону недавней суматохи, как вдруг где-то между землей и небом раздался голос.
— Уу-уу! — произнес голос.
Кей изумилась. Не будучи орнитологом, она тем не менее достаточно изучила мелодии тех наших пернатых друзей, которые навещали сад «Сан-Рафаэля», но из них никто не подвывал.
— Я тебя вижу, — нежно продолжал голос. — Как твоя бедненькая головка, дуся?
И тут наконец тайна открылась. Кей подняла глаза и узрела на суку почти прямо у себя над головой тощего жилистого мужчину довольно злодейского облика, чья от природы малосимпатичная физиономия теперь была еще и обезображена игриво-сентиментальной улыбочкой. Долгое мгновение этот субъект пялился на нее, а она смотрела на него. Затем, почти извиняющимся образом охнув, он пробрался назад по суку, как человекообразная обезьяна, спрыгнул на землю по ту сторону изгороди и, залившись румянцем, прогалопировал через сад «Мон-Репо».
Кей вскочила. Она было совсем пришла в безмятежное настроение, но теперь в ней клокотала новая ярость. Мало того, что отщепенцы вроде Сэма Шоттера поселяются дверь в дверь с ней. Мало того, что они допекают ее дядю, чрезвычайно занятого человека, дурацкими вопросами, какой она была в детстве и причесывалась ли когда-нибудь по-другому. Но когда их мерзкие служители доходят до того, что влезают на деревья и чирикают на нее сверху, это, по ее мнению, переходило все границы терпения, какого можно требовать от девушки с характером.
Она вернулась в дом, вся кипя, а когда вошла в прихожую, зазвенел звонок парадной двери.
Собственно говоря, когда в парадную дверь «Сан-Рафаэля» звонили, открывать ее полагалось Клэр Липпет, но Клэр наверху убирала спальни. Кей стремительно пересекла прихожую, повернула ручку и увидела перед собой молодую женщину впечатляющей наружности, облаченную в великолепный наряд и увенчанную шляпой с пером райской птицы, слишком, слишком для нее изысканной — настолько, что при виде ее Кей испытала самую обыкновенную и недостойную зависть. Именно такой шляпой обзавелась бы она сама, будь ей это по карману, и ее присутствие на крашеных волосах другой укрепило предубеждение, которое незамедлительно внушили ей лицо и глаза этой другой.
— Тут живет типчик по фамилии Шоттер? — спросила посетительница, а затем с выражением актрисы, сбившейся с роли, произнесла со сверхъестественной утонченностью: — Могу ли я увидеть мистера Шоттера, с вашего разрешения?
— Мистер Шоттер живет в соседнем доме, — ледяным тоном сообщила Кей.
— Ах, благодарю вас. Огромное спасибо.
— Не стоит благодарности, — сказала Кей.
Она захлопнула дверь и прошла в гостиную. Ощущение, что она находится в мире, с севера, востока, юга и запада окруженном Сэмом Шоттером, основательно отравило ей день.
Она взяла перо, чернильницу и бумагу, после чего минуту-другую писала, стиснув зубы.
— Клэр! — позвала она потом.
— А? — донесся голос сверху.
— Я положу записку на столик в прихожей. Ты не отнесешь ее в соседний дом, когда у тебя выберется время?
— Будет сделано! — завопила услужливая мисс Липпет.
15. Посетители «Мон-Репо»
Сэм готовился отбыть в редакцию, когда появилась его посетительница. Собственно, он и открыл ей дверь.
— Мистер Шоттер?
— Да, — сказал Сэм. Увидев миссис Моллой, он удивился. Он никак не ждал гостей на столь ранней стадии своего водворения в доме. Это, решил он, пригородный вариант обычая провинциальных помещиков первыми наносить визит тем, кто только поселился в их краях. Под впечатлением шляпы он счел, что Долли принадлежит к старинной аристократии Вэлли-Фидцз. Некоторая вызывающая бойкость ее осанки не позволила заподозрить ее в собирании пожертвований на какое-нибудь благое дело. — Вы не войдете?
— Благодарю вас. Большое спасибо. Вашу фамилию я узнала от агента по недвижимости.
— Корнелиуса.
— От хрыча с полным набором седых волосьев. Знаете, кто-нибудь должен бы сообщить этому мальчику о чудесном изобретении Жилетта, безопасной бритве.
Сэм согласился, что это, вероятно, было бы в интересах общества, но пересмотрел свои идеи о старинной аристократии.
— Боюсь, тут порядочный хаос, — сказал он виновато, направляясь с ней в гостиную. — Я только-только въехал.
Посетительница ответила, что, по ее мнению, тут все очень даже миленько.
— Да и вообще мне кажется, я эту берлогу наизусть знаю, — сказала она. — Я столько про нее наслышалась от старика папика.
— По-моему, я не имею чести быть знакомым с мистером Паппиком.
— От моего отца, хотела я сказать. Он жил тут еще совсем крохой.
— Неужели? А я было принял вас за американку.
— Я американка и есть, и не слушайте, если вам кто иначе скажет.
— Не буду.
— Все сто процентов. Это про меня. Сэм кивнул.
— «Послушай, ты видишь при свете ранней зари?» — сказал он благоговейно.
— «То, что так гордо…» Ну не могу запомнить больше, и все!
— «Никто, — напомнил ей Сэм, — не знает слова, лишь аргентинцы…»
— «…португальцы и греки». — Дама просияла. — Да вы же тоже американец, скажете нет?
— Моя мать была американка.
— Вот и чудесно. Папик в восторг придет.
— А ваш отец тоже собирается зайти сюда?
— Еще бы! Неужто вы думаете, что я одна захожу к незнакомым джентльменам? — кокетливо осведомилась дама. — Но, слушайте! Если вы американец, значит, наше дело в шляпе, потому что только у нас, у американцев, настоящей чувствительности хоть отбавляй. Верно?
— Я что-то не понял. Почему вы хотите, чтобы я был чувствительным?
— Папик все объяснит, когда подъедет. Вообще, не понимаю, где его носит. Я никак не думала, что приеду сюда раньше. — Она поглядела по сторонам. — А как-то чудно думать, что папик в этой самой комнате играл, когда был крохой.
— Так, значит, ваш отец был тогда англичанином?
— Родился в Англии… родился здесь… родился в этом самом доме. Нет, только подумать, что папик играл во все эти детские игры в этой самой комнате!
Сэму захотелось, чтобы она прекратила это. От ее болтовни комната обретала что-то зловещее. В ней словно завелось странное существо с пожилым лицом, но в детском костюмчике. И это впечатление было настолько сильным, что когда дама вдруг вскричала: «Вот и папик!» — Сэму померещилось, что из-за дивана резво выпрыгивает бородатый старец в бархатной курточке с кружевным воротником и бархатных штанишках маленького лорда Фаунтлероя.
Но тут он заметил, что его посетительница глядит в окно, и, проследив ее взгляд, обнаружил на ступеньках крыльца джентльмена самой величественной осанки.
— Пойду впущу его, — сказал Сэм.
— А вы тут один живете? — спросила дама, и Сэму почудился в ее тоне живой интерес.
— Нет-нет. У меня есть слуга. Но сейчас он где-то чем-то занят.
— Ах так, — сказала она с разочарованием.
В окно Сэм успел увидеть, так сказать, лишь эскиз новоприбывшего и рассмотрел его, только когда открыл дверь. А рассмотрев, немного растерялся. Всегда возникает странное ощущение, когда видишь знакомое лицо, а не неизвестное тебе, как ты ожидал. Это был тот самый мужчина, которого он заметил в баре днем, когда повстречался с Фаршем на Флит-стрит.
— Мистер Шоттер?
— Да.
Сэму показалось, что человек этот сильно постарел с тех пор, как он видел его в последний раз. Дело было в том, что, серебря себе виски, мистер Моллой несколько перестарался. Тем не менее, хоть и удрученный годами, выглядел он благодушным, добрым, кристально честным индивидом.
— Моя фамилия Ганн, мистер Шоттер. Томас Г. Ганн.
Сначала мистер Моллой намеревался — ибо был художником и любил делать все так, чтобы (по его выражению) комар носа не подточил, — взять для этой встречи псевдоним Дж. Фелкин Хаггенбаккер, имя, на его критический взгляд, наиболее подходящее для сентиментального миллионера, разбогатевшего в Питтсбурге, а теперь навещающего приют своего золотого детства. Но Долли наложила на этот проект категорическое вето, объявив, что не собирается тратить часы своей жизни на никому не нужную зубрежку.
