Пэлем Вудхауз - Что-то не так

Пэлем Гринвел Вудхауз

Что-то не так

1

10 сентября 1929 в нью-йоркской резиденции Дж.Дж.Бэньяна собрались одиннадцать гостей; почти все толстые и все, за исключением Мортимера Байлисса, миллионеры. В дооктябрьские дни этого, 1929 года в Нью-Йорке от них прохода не было – куда ни плюнь, обязательно попадешь в миллионера. Может статься, в понедельник он как раз не при деньгах, но уж к пятнице-то вернет с прибылью и на этом не остановится. Каждый из гостей Дж.Дж.Бэньяна час-два назад увеличил свой капитал тысчонок так на сто; можно не сомневаться, что Кеггс, английский дворецкий Бэньяна, а также остальная прислуга в доме на Парк-Авеню заметно пополнили карман, равно как и два шофера, десять садовников, пять конюхов и повар в Мидоухэмптоне, Лонг-Айленд, куда мистер Бэньян выезжал на лето.

Потому что акции росли, как на дрожжах, барабанный бой, звон фанфар и гудение труб возвестили начало золотого века. В те счастливые дни у людей осталась одна забота: куда девать легкие деньги, которые милостивое Провидение щедро сыплет из бездонного Рога Изобилия.

Этот-то вопрос и обсуждали гости. (Обед закончился, Кеггс величаво удалился, оставив их потягивать сигары и кофе.) Обсуждение было в самом разгаре, когда вмешался Мортимер Байлисс, который до того сидел нахохлясь и молча кривил губы.

Мортимер Байлисс был хранителем всемирно известного Бэньяновского собрания живописи. Мистер Бэньян любил приглашать его вместе с приятелями-финансистами, отчасти – чтоб внести интеллектуальную струю, но, главное, чтоб потешить свое немудреное чувство юмора: Мортимер Байлисс был необыкновенно остер на язык и поминутно говорил гадости всем, кроме хозяина, а того это страшно веселило. Мистер Байлисс был высок, худ, желчен и походил на Мефистофеля-язвенника; коллеги не жаловали его за крайнее высокомерие. Гостей мистера Бэньяна он считал невеждами и филистерами, их глупая болтовня оскорбляла его слух.

– Яхты! – передразнил он. – Дворцы на Ривьере! О, Господи, о, Монреаль! Неужели ваши куриные мозги совсем ни на что не годятся? Что бы вам не получить от неправедного богатства хоть каплю удовольствия?

– В каком смысле удовольствия? – переспросил самый тучный миллионер.

– В том смысле, чтобы у вас появился какой-то интерес в жизни. -Мортимер Байлисс сверкнул черным моноклем и остановил взгляд на безобидном коротышке, удивительно схожем с перепуганным кроликом. – Вот вы! – сказал он. – Брустер, или как вас там. Вы когда-нибудь слышали о Тонти?

– Конечно. Он написал песню «Прощай».

– Ее написал Тости, недоумок. Тонти был итальянский банкир, который процветал в семнадцатом веке и, когда не говорил людям, что в данных обстоятельствах не видит возможности продлить им кредит, изобрел тонтину. Если вы спросите, что такое тонтина…

– Я знаю, – вмешался Дж.Дж.Бэньян. – Это когда компашка сбрасывается, создает фонд, а деньги копятся, пока все не перемрут, кроме одного – он и забирает кругленькую сумму. Верно?

– Правильно до последней мелочи, Дж.Дж. Мы с вами люди образованные.

– Кто-то написал рассказ про тонтину.

– Роберт Луис Стивенсон.

– Точно. Помню, зачитывался в детстве.

– У вас прекрасный вкус. Кто-нибудь из вас, недоучек, читал Стивенсона? Нет? Так я и думал. Разумеется, вы читаете только «Биржевой вестник» и сборники анекдотов. Полуграмотные дебилы, – сказал Мортимер Байлисс и налил еще бокал коньяка, на который врачи запретили ему даже смотреть.

– К чему вы вспомнили про Тонти, Морт? – сказал Дж.Дж.Бэньян. -Предлагаете нам устроить тонтину?

– Да, а что? Разве это не забавно?

– М-м.

Человек, которого назвали Брустером, наморщил лоб. Он вообще туго соображал во всем, кроме цифр.

– Я что-то не понял, Дж.Дж. Что должно произойти? Положим, мы сбросимся по тысяче долларов…

– По тысяче? – фыркнул Мортимер Байлисс. – Пятьдесят тысяч, не меньше. Вы же хотите, чтоб было интересно?

– Ладно, по пятьдесят. И что?

– Вы умираете – с этим в силах справиться даже вы. Умираете один за другим, а последний забирает банк. Дж.Дж. минуту назад объяснил все со свойственной ему четкостью, но, похоже, он говорил бетонной стене. Чем плохи дешевые муляжные головы? Они не работают.

До миллионера-гипертоника постепенно начало доходить. Он сказал, что, по его мнению, это все равно как дожидаться смерти богатого родственника, и Мортимер Байлисс заверил, что в точности так.

– Мне это не по душе.

– Тонти считал иначе.

– По-моему, просто какая-то жуть. И еще. Выигравший получит свое лет так в девяносто, на что ему будут деньги? Дурость какая-то.

Шесть миллионеров согласились, что это дурость.

– Большинство против вас, Морт, – сказал Дж.Дж.Бэньян. – Придумайте что-нибудь получше.

– Как насчет ваших сыновей?

– Простите?

– У всех у вас есть сыновья, по большей части – редкие поганцы. Устройте тонтину для них. Нет, погодите… – Мортимер Байлисс поднес палец ко лбу. – Меня посетила и впрямь гениальная мысль. Без сомнения, это от бренди. Устройте тонтину для своих оболтусов, но договоритесь, что деньги достанутся тому, кто последним женится. Женитьба, смерть – в сущности одно и то же.

(Мортимер Байлисс сорок три года прожил холостяком и собирался таковым умереть.)

На этот раз ему удалось заинтересовать слушателей. Миллионеры загудели. Сообразительный миллионер тут же принялся растолковывать миллионерам-тугодумам.

– Если каждый из вас вложит по пятьдесят тысяч, исходный капитал составит более полмиллиона, а…

– С капитализацией процентов… – промурлыкал Дж.Дж.Бэньян, смакуя слова, словно марочный портвейн.

– В точности так. Все эти годы будут идти проценты. Ко времени выплаты набежит миллион. Достойный выигрыш, а теряете вы, самое большее, первоначальную ставку, которую вы так и так потеряете, когда грянет кризис. Как сказал кто-то из современников Тиберия: «Этот мыльный пузырь (Рим, то есть) раздулся настолько, что лопнет от первой же встряски». То же будет и здесь, мои дорогие, грядет кризис, да такой, что у вас коронки послетают с зубов и мозжечок уйдет в пятки.

Загудели возмущенные голоса. Конечно, Мортимер Байлисс – записной шут, но всему есть предел. Даже Дж.Дж.Бэньян прикусил губу.

– Ну знаете, Морт!

– Ладно. Мое дело предупредить. Прострелите мою старую седую голову, но теперешнее безобразие – ненадолго. Гадаю по спитой чайной заварке. Мое скромное состояние надежно вложено в государственные облигации, что и вам советую. Когда цена любой грошовой акции взвинчена в десятки раз, рано или поздно случится обвал. Вот я и предлагаю устроить тонтину[1] для сыновей, чтобы хоть одному бедолаге не побираться на вокзале. Разумеется, я не знаю, насколько плутократы доверяют друг другу – вероятно, ни на йоту, и правильно, – но мне доводилось слышать, что джентльменское соглашение вы соблюдаете. Так это, Дж.Дж.?

– Конечно, так. Джентльменское соглашение! Это святое.

– Думаю, вы понимаете, что нужно держать язык за зубами. Только намекните, чего лишат священные узы, и вы получите одиннадцать закоренелых холостяков. Генрих XVIII и Брайен Янг[2] остались бы безбрачными, узнай они, что зов сердца обойдется им в миллион зеленых. Ну вот, мое дело -предложить.

Мортимер Байлисс обвел собравшихся ненавидяще-презрительным взглядом, сверкнул моноклем, подлил себе коньяка и откинулся в кресле – ни дать, ни взять Мефистофель, только что предложивший перспективному клиенту интересную сделку. В наступившем молчании можно было бы услышать, как упала акция. Нарушил его Дж.Дж.Бэньян.

– А что, – сказал он, – по-моему, наш друг Морт советует дело.

2

Прекрасным летним утром солнышко не жалело сил на лондонское предместье Вэли-Филдз, милостиво озаряя обсаженные деревьями улочки, ухоженные садики, старинные ворота и вознесшиеся ввысь телевизионные антенны.

И правильно делало: в Англии вряд ли сыщется более приятный пригород. Здешний житель, майор Флуд-Смит, назвал его как-то в письме «благоуханным оазисом». Майор писал в «Южно-Лондонский Аргус» о зверствах местного Департамента по налогам и тарифам, письмо отдал кухарке, та забыла отправить, нашла через три недели в комоде и сожгла в печи, а издатель все равно бы не напечатал, поскольку оно шло в разрез с линией, которую «Аргус» неуклонно отстаивал; однако – подчеркиваем – в словах о «благоуханном оазисе» майор был совершенно прав. Он попал в точку, угадал самую суть и подметил исключительно верно.

Другие предместья гордятся шикарными магазинами, площадками для катания на роликах, кинотеатрами; Вэли-Филдз специализируется на цветах и траве. Каждую весну здесь сеют больше семян, вытаскивают больше газонокосилок, берут напрокат больше садовых катков и покупают больше патентованной смеси от зеленой тли, чем в любом другом населенном пункте по южную сторону Темзы. Отсюда то сельское очарование, из-за которого – воспользуемся еще раз выражением майора Флуд-Смита – сдохни, не поверишь, что до площади Пикадилли всего семь миль (а по воздуху и вообще пять). Когда выходишь из пряничного вокзала, кажется, что эти-то края и навели Теннисона на мысль об острове-долине Аваллон, где не падет ни дождь[3], ни снег, ни град, где даже ветр, и тот неслышно веет.