Сергей Власов - Фестиваль
– Слушай, Эммануил, следующими можем быть мы с тобой. Наш главный герой сегодня, по-моему, не в духе.
– Это еще мягко сказано.
– Смотри, смотри… Его человек избил постановщика, а вождю в результате этого безобразия для успокоения принесли коньяк.
– Вообще-то, я бы от него сейчас тоже не отказался.
– А ты и не откажешься, потому что тебе его никто не предложит. Вот он, «совок» – страна дураков.
Карлович между тем отхлебнул из огромного фужера и спокойно оценил создавшуюся ситуацию:
– Мне и моим людям иногда приходится обижать кого-то, и я думаю, что это необходимо.
Молоденькая ассистентка Канделяброва не выдержала:
– Вы хотите сказать, что других вариантов, кроме как «накатить в лоб», при решении спорных вопросов не существует?
– Иногда существуют, иногда – нет, – спокойно парировал вождь.
– Вы, Казимир Карлович, – венчурный человек!
Финаков уже поучаствовал сегодня в конкретном деле, Махрюткин – еще нет, поэтому он быстро подскочил к девушке и грозно предупредил:
– Еще раз назовешь, стерва, нашего босса каким-нибудь мерзким непонятным словом – получишь и ты!
Образованный Златопольский вяло улыбнулся:
– Нет-нет, Михалыч, отстань от нее. Здесь все нормально, девушка просто имела в виду тот факт, что я – человек рискованный, любящий опасность.
– Я понимаю, шеф. И тоже знаю значение этого слова, но к чему подобные намеки? Мы, по-моему, здесь и находимся для того, чтобы исключить по отношению к вам любую, даже теоретическую возможность словесного или какого-либо другого противостояния.
– Вне всякого сомнения – ты абсолютно прав, но девушку обижать я тебе все равно запрещаю, она очень хорошенькая. Милая, – Златопольский перевел взгляд на ассистентку, – у вас есть в наличии французская косметика?
– Ну, положим.
– Отвечай четко, когда тебя спрашивают! – взорвался Карлович. – А то: «положим – предположим»… Это я на тебя могу положить. С прибором… А ты на меня – нет.
– Хорошо, у меня есть французская косметика.
– Вот это другой разговор. Так вот, ты ею лучше сегодня вечером подкрась свою очаровательную мордашку и позвони мне вот по этому телефону… – Лидер мануал-партократов достал из кармана свою визитку и протянул девушке.
Канделяброва тем временем за руки за ноги оттащили в каюту.
– Ну вот, опять заминка, опять перерыв, – недовольным тоном произнес Махрюткин.
– Пусть нас тогда кто-нибудь развлекает, – предложил Финаков. – Тут же у них карлик был. Пусть песню споет какую-нибудь жалостливую или стихотворение Лермонтова расскажет.
– А почему обязательно – Лермонтова?
– Я его люблю больше всего. Особенно мне нравится про парус и про узника. Который в темнице сырой…
– Так это же Пушкин!
– А какая вообщем-то разница? Александр Сергеевич, Михаил Юрьевич или Казимир Карлович…
Пришедший в себя режиссер-постановщик, стоя у зеркала и ощупывая огромную шишку у себя на лбу, в неистовстве шипел сквозь зубы:
– Ну, козлы вонючие…Я вам устрою… Дайте только срок…
Когда через полчаса Златопольский поинтересовался о его здоровье, то услышал в ответ странную фразу, произнесенную бородатым оператором:
– А Валерий Пименович, как только оклемался, срочно уехал в прокуратуру – заявление об избиении писать.
– Что?! – закричал Финаков. – В какую это еще прокуратуру? Какое еще такое заявление? Ну-ка, скажите мне, дражайшие, кто видел, как здесь кого-нибудь били?
– Я не видел, – из-за спины лидера МППР появилось улыбающееся лицо Сергея Сергеевича Флюсова.
– И что вы не видели? – Финаков вытащил дрожащими пальцами сигарету из пачки.
– Да ничего не видел. И вообще, я думаю, что на нашем замечательном корабле ни у кого и в мыслях никогда ничего подобного не было. Мало того, я готов официально заявить: наш талантливый режиссер пришел на съемки абсолютно пьяным, в результате чего упал, слегка повредив при этом свой сократовский лоб. Я правильно излагаю, Казимир Карлович?
– Исключительно правильно, – согласился вождь. – Да вон и актеры наши ведущие подтвердят.
– А какой с нас спрос? – удивился Леонид Буровой. – У меня, например, зрение – минус восемь, а у Добермана – плюс четырнадцать.
– Плюс шестнадцать, – поправил его Эммануил и расхохотался.
– Тащите сюда коньяк! – приказал Златопольский. – Добавим к их восьми и четырнадцати еще сорок французских градусов!
Буровой оказался приятно удивлен:
– А что, нам тоже дадут заморского напитка?
– А как же.
– В таком случае я не то что ничего не видел и не слышал – меня здесь вообще никогда не было.
– И меня.
– И меня тоже.
Последними от всего отказались бородатый оператор вместе с девушкой-ассистенткой:
– Жаль, но я вообще не знаю, кто такой Канделябров. А ты, Наталья?
– Я – такая же, как и все: не хуже и не лучше. – девушка поцеловала бородача в заросшую щеку и мило рассмеялась.
Канделябров примчался в прокуратуру и, сразу потребовав, чтобы его принял самый главный, уселся писать заявление. Напротив него сидел дежурный прокурор с усталым лицом и с помощью многократного перекладывания различных предметов на столе делал вид, что работает. У него было грубое, опухшее от пьянства лицо, и вообще – государев человек со своей замызганной рубашкой и с оторванной верхней пуговицей пиджака производил впечатление человека, уже достигшего крайней точки морального разложения.
– На кого писать изволите, товарищ?
– Да на всех сразу, включая и вас, – огрызнулся телеведущий, закрывая, как в школе, от пропитого взгляда собеседника левой рукой уже написанное. Закончив, он встал с шатающегося стула и нервно спросил: – Куда мне теперь идти?
– Никуда идти вам абсолютно не нужно. Товарищ.
– Я вам не товарищ.
– В таком случае я вам – тоже. А свою бумагу вы должны сначала продемонстрировать мне лично.
Канделябров двинулся в направлении кабинета руководителя районной прокуратуры. Дежурный вспылил:
– Вы что, русский язык не понимаете? Я же вам все предельно ясно объяснил!
Канделяброву вдруг стало жалко этого постоянно находящегося в поиске очередной взятки, замученного жизнью, страхом, алкоголем и страстью к наживе человека.
– Ладно, приятель, давай по-хорошему. Ты быстренько решаешь мой насущный вопрос, а я тебе после этого отстегиваю немного зеленых американских рублей в качестве поощрения.
Прокурор сощурил подслеповатые глазки, в тридцать восьмой раз переложил ножницы на место ручки, ручку – на место линейки, линейку убрал в стол, пузырек с клеем передвинул на дальний край стола и, ухватив в правую руку лежавшую до этого безжизненно пачку бумаг, немного помахав ею в воздухе, с грохотом швырнул обратно на стол.
– Валя! – радостно закричал он кому-то в коридоре. – Быстро вызывай ребят из экономического отдела. Тут один придурок мне взятку предлагает!
Канделябров опешил. Помещение дежурного между тем быстро стало заполняться какими-то людьми. Для начала они измерили расстояние от телеведущего до прокурора, затем от прокурора до телеведущего, сфотографировали Валеру в анфас и профиль и под конец, обшарив его многочисленные карманы, защелкнули на его поросших обильным волосяным покровом запястьях блестящие новенькие наручники.
– Вы что делаете, сволочи? Я же буду жаловаться!
Один из присутствующих – человек с серым лицом и в такого же цвета костюме – нравоучительным тоном добавил:
– Если сможешь еще говорить, может, и пожалуешься.
Стоящий рядом милиционер с погонами сержанта, внимательно оглядев телевизионщика, мечтательно произнес:
– Я буду не я, если у этого козла через пару часов останется в его поганом рту хотя бы один здоровый зуб.
– Да вы что? – не на шутку испугался Канделябров. – Совсем тут от безделья с ума посходили? Вы с кем связываетесь, придурки!
Сержант тихо подошел к подозреваемому сзади и резко вдарил ему двумя руками по обоим ушам.
«Флюктуация, – подумал Валерий Пименович. – Меня уже лет двадцать никто так сильно не бил. А тут за один день – второй раз…»
Когда Махрюткин с Финаковым разыскали Канделяброва, он уже вовсю давал показания по поводу того, как с помощью наглой и циничной взятки пытался скомпрометировать в глазах общества одного из лучших представителей правоохранительного корпуса. Сначала помощники лидера МППР вручили начальнику и дежурному прокурору по ящику водки «Златопольский», потом быстренько переговорили с пострадавшим взяткодателем, порвали все написанное телеведущим за последнее время и, наконец торжественно объявив, что Казимир Карлович персонально берет его на поруки, довольные собой, направились к выходу из здания прокуратуры вниз по лестнице, подгоняя смущенного Валеру выкриками: «Шнелля!» и «Дурашка, комсомоль тебя обманул».
