Лион Измайлов - Лион Измайлов
И больше я этого приятеля не видел. Он меня с тех пор стороной обходит.
Пробовал я медведя того и на свадьбы дарить, и на дни рождения. Чего только не придумывал. И цветочками украшал, и шарик от пинг-понга в пасть вставлял, но все равно он ко мне назад возвращался. А тут смотрю, нас как-то друзья сторониться начали уже и не приглашают никуда.
Вскоре к нам родственник из тайги приехал. На три дня приехал. Живет уже две недели. В Третьяковку ходит. Жена за него и уцепилась.
— Возьми, — говорит, — себе на добрую память. Будешь нас в тайге вспоминать добрым словом.
А родственник — человек скромный, хоть и не уезжает уже две недели.
— Как я, — говорит, — могу такой подарок взять. Вещь, наверное, ценная.
— А как же, — говорю, — конечно, ценная. Редкая, — говорю, — вещь. Я тебе прямо скажу, от души отрываю. Но для тебя не жалко. Потому что ты мне как-то сразу понравился, еще когда сказал, что всего на три дня приехал. И хоть ты у нас уже две недели живешь, я не обижаюсь. По мне, хоть месяц живи, только забери этого медведя.
Родственник после этих слов от медведя наотрез отказался, обиделся и стал в свою тайгу собираться.
Тут жена и сообразила.
— Сунь, — говорит, — ему медведя в чемодан, и пусть он с ним сам в тайге разбирается.
И уехал наш Михал Михалыч в Сибирь, поближе к родственникам. А через некоторое время приносят его нам обратно в посылке с письмом от родственника. Дескать, извините. Сам не знаю, как получилось, сроду ничего чужого не брал. А тут на тебе, получилось.
Ну что ты будешь делать? Я просто похудел. А выбросить не могу. Ну как его выбросишь? Бывало, ночью с женой проснемся, смотрим на него, слезами обливаемся. Просто ноль. Будто в окружение попали и наши уже никогда не придут.
Но наконец придумал я. Что это, думаю, хорошим людям страдать от этого хищника. Подарю-ка я его Бричкину. Бричкин всему нашему отделу поперек горла. Работает у нас недавно, но уже к начальству в доверие втерся. Уже на повышение пошел. Квартиру себе выбил. Ну кому понравится, когда кто-то вперед вырывается?
Короче, вручили мы ему этого медведя на день рождения от всего отдела. Вручили и сразу поняли, что в точку попали. Он даже в лице изменился.
— Я, — говорит, — знал, что вы меня не любите, но не думал, что вы меня так ненавидите.
Проходит месяц. На Бричкине лица нет. Вот-вот повесится или с работы уйдет. Потом, смотрим, повеселел, шутить начал, жизни радоваться. Мы ничего не понимаем, но и не спрашиваем.
А вскоре он приезжает на работу на новеньких «Жигулях», и все выясняется. Отнес Бричкин моего медведя в музей, и оказалось, что медведь этот уникальный. Его в XVIII веке где-то на Урале сделали. Их, таких медведей, во всем мире всего два экземпляра. Один в Белом доме. Другой у Бричкина.
Короче, стоит этот медведь сейчас в музее. Иной раз мы с женой придем и смотрим на него. Я потом не выдерживаю и кулак ему к носу сую. Но не очень близко подношу, потому что он хоть и чугунный, а, того и гляди, полруки отхватит. А уж когда мы из музея выходим, жена обязательно скажет:
— Говорила тебе, не надо его никому отдавать. Так мне этот медведь нравился. Нет, не послушался, ирод проклятый.
Земляки
23 января 1983 года я стоял у шестого источника города Карловы Вары и пил минеральную воду. К источнику подошла группа советских туристов. Экскурсовод начал рассказывать о местных достопримечательностях. Понять его ломаный русский язык было практически невозможно. Может, поэтому, а может, по природному любопытству группа вместо достопримечательностей стала разглядывать меня. Вообще-то я внешне, как вы, наверное, уже успели заметить, ничего особенного не представляю. Но это сейчас, а тогда на голове моей была огромная песцовая шапка, которую я купил у одного популярного композитора. То есть он раньше меня понял, что нормальный человек в такой шапке ходить не должен, и уступил мне ее за 120 рублей. Шапка впоследствии оказалась совсем из другого, очень засекреченного животного, но кто теперь считает? И вот стою я, сам маленький, но в большой грязно-белой шапке, якобы песцовой, а на меня с любопытством смотрят туристы, приехавшие из моей родной страны. И вот они смотрят, смотрят, и вдруг один из туристов говорит другому:
— Во, гляди, видал, у них мода какая?
— Ага, — говорит второй, — сам, гля-кось, маленький, а шапка, как у большого.
— Ну прям головастик. — добавляет женщина.
— Чего же это он такую шапку-то напялил? — спрашивает первый. — У них и холодов-то здесь таких нет. Того и гляди, уторит.
— Для красоты, — отвечает второй, — сказано же тебе, мода такая. Хоть удар тепловой, лишь бы по моде.
— Ну уж и мода, — говорит женщина. — Какую достал, такую и носит.
— Давай поговорим с ним, — предложил первый.
— А что ты думал, возьму и поговорю.
Он подошел ко мне и сказал по-чешски «добры ден».
— Здравствуйте, — ответил я на чистом русском.
— Вы что ж, — подошел второй, — по-русски, что ли, говорите?
— Говорю, — ответил я.
— Мужики, он по-русски говорит! — крикнул мой собеседник.
Мужики подошли ближе.
— Ну как тут у вас? — спросил первый.
— Нормально, — ответил я.
— Погода хорошая.
— Неплохая, — ответил я.
— Вы где русский-то учили, в школе?
— В школе, — ответил я.
— Хорошо у вас по-русски получается, небось в школе отличником были?
— Был, — не соврал я.
— А шапка у вас такая, это что ж, мода такая, что ли?
— Да нет, — сказал я, — просто по случаю купил.
— Ну что я говорила, — обрадовалась женщина, — у них тоже все по знакомству.
— Ну, а вообще-то как у вас жизнь, не дорогая?
— Да не очень, — говорю я.
— Ну так, на шмотки, я вижу, хватает?
— Хватает, — не соврал я.
— Дубленочка-то чешская?
— Нет, — говорю, — болгарская.
— Видал, — обрадовался кто-то, — и им Болгария помогает.
— Скажите, — спросила женщина, — а жены у вас работают?
— Еще как!
— Видал, — огорчилась женщина, — тоже вкалывают. Ну а если, допустим, не хотят работать, тогда не работают.
— Это верно, — сказал
