Александр Белокопытов - Рассказы о литературном институте
Так я и поступил. Лето мне для того и дано, чтоб сил поднабраться, а не растрачивать последние силы и нервы на всякие глупости. Закинул я учебник по немецкому куда подальше и давай отдыхать на всю катушку! Так за лето наотдыхался, что чуть живой в Литинститут приехал...
Не успел прийти, а она сразу - ко мне, как коршун на добычу, отловила чуть не в первый день.
- Ну, как, - спрашивает, - Белокопытов, подготовились?
- А как же! - отвечаю я гордо, мне уже терять нечего.
- Давайте тогда сдавать.
Пошел я сдавать... Немного почитал, немного перевел, поговорил немного на немецком. Она меня - спросит, я - отвечу... И, чувствую, опять что-то не так, не устраивают ее мои ответы... "Да-а, - думаю, - бабушка, отчего же ты меня так невзлюбила? Ведь я же хороший парень, мне еще жить да жить..."
А она еще немного повозилась, видит,- что толку нет, и собрала все учебники в кучу: прием закончен.
- Все, - говорит, - Белокопытов, до свидания... На каникулах вы не готовились, мы с вами расстаемся... - и показывает рукой, чтоб освободил помещение.
Поднялся я, и так мне противно стало.
- Как же так? - говорю. - Ведь я же уже на третьем курсе, нельзя меня выгонять!
Не то чтобы я испугался, нет, но так мне эта канитель и глупость со сдачей и пересдачей неприятна стала, что разозлился я очень. Думаю: "Идите-ка вы все... не знаю куда, со своим немецким языком! Достали вы меня... Делать мне больше нечего, сидеть здесь только и кривляться!" отсолютовал ей и пошел вон...
А она мне тогда говорит, видимо, усовестилась:
- Вот что, Белокопытов... Я, конечно, могу вас перевести, поставить вам необходимую тройку, но с условием, что вы в мою группу перейдете.
Я - возликовал! Чуть до потолка не подпрыгнул. Обернулся - улыбка во весь рот.
- Спасибо, - говорю, - Элъза Трофимовна, с большим удовольствием к вам перейду... Непременно...
Сразу бы так и сказала, стоило меня мучать.
И, правда, перешел я к ней... И так стал хорошо учиться, что в пору себе самому завидовать. На одни четверки! Хотя, на самом-то деле немецкий язык я, конечно, лучше знать не стал, просто присутствовал на уроке и переодически кивал ей с умным видом, дескать, все понимаю и со всем согласен. Выказывал ей свое почтение и уважение.
И госэкзамен по немецкому языку сдал с первого раза. На твердую четверку. Понравилось ей, что я толковый молодой человек. И она мне понравилась: хорошим человеком оказалась, только надо было ей вовремя знаки внимания оказывать, как, впрочем, и любому другому.
А как себя с ней вести, меня Андрей Новиков научил. Он знаменитое стихотворение "Сушка полиэтилена" написал. Вообще-то он немного заикался, а уж про немецкий язык и говорить нечего. Двух слов связать не мог! Но ходил у нее в любимчиках, потому что постоянно глядел на нее подобострастно.
Так и я стал поступать. Гляжу на нее весь урок восторженно, только что не мычу от радости... А уж ей это очень нравилось. А когда она мимо проходит, я еще губами так: чмок-чмок сделаю, - это я уже сам придумал, как будто ей ручку целую... Так она сразу вся разулыбается и идет довольная, нравится ей, что студенты ее любят и уважают. Так я и с госэкзаменом расправился, расщелкал его как орех!
И тут, только я ей его сдал, и - или ее кто-то подсидел, или еще чего? - уволили ее из Литинститута, убрали, сдули с божьего одуванчика все пушинки... Тоже ее кто-то подсидел, не иначе, навострился на теплое и почетное место завкафедрой. Но мне уже было по боку, я по немецкому языку никому ничего не должен.
Вообще-то, плохих людей нет в природе, и преподователей тоже, только все со своими причудами и ко всем свой подход нужен.
САРАНТУЯ
Монголка Сарантуя - или просто Сара - крупная женщина была, тяжелая. Никто ее в общежитии побороть не мог, совладать с ней. А многие пытались ее побороть да себе заполучить. Один только Володя из Астрахани и смог с ней совладать. Он мастер спорта по дзюдо был, и тоже - не маленький, тяжелый. Как возьмет ее в оборот, как проведет ей прием, как шмякнет об пол! Так она сразу на полу окажется, под ним, а он на ней, значит - он сильней, победил.
Вначале Сара поверить не могла, что он сильней. Не хотела сдаться. Потом поверила и стала его любить. А у них в Монголии так: если мужчина сильнее женщины, может ее побороть, значит - он в доме хозяин, его любить можно. Стал Володя хозяином у себя и у Сары в доме.
А к Саре часто казашки заходили, Баха и Мадина, чаю попить. А они совсем не тяжелые были, не то, что Сара. Вот зашли они однажды к ней почаевничать, а я к Володе в гости зашел... Сидят они, чай пьют, и я с ними... Гляжу на Мадину, а она - черненькая, худенькая и совсем не тяжелая, как Сара. "А ну, - думаю, - интересно, поборю я ее или не поборю?" Я-то сам тоже - не особенно толстый, но, думаю, ничего, с ней справлюсь. Ущипнул ее несколько раз, посмотреть: любит она бороться или нет? Смотрю, не очень отбрыкивается. Понял я: любит она бороться, может, даже не меньше, чем Сара.
А комната у Сары - здоровая, есть, где побороться, всем места хватит. Только стали мы с Мадиной бороться, а Сара как подскочит - и на меня.
- А ну, - кричит, - иди отсюда! Моя Мадина! Я Мадину сама поборю! - и драться на меня, и бороться полезла.
А я ничего понять не могу, что происходит, только настроился на борьбу, и на тебе! А Володя сидит за столом и похохатывает добродушно... Конечно, он бы мог мне помочь, с Сарой разобраться, он мне - друг, но так нельзя, так - не честно будет. Пришлось мне уйти... Не дала мне Сара Мадину побороть, она чаю напилась и в гневе страшная была.
Ну да ладно, ничего, я тогда к киргизкам пошел бороться... Киргизки, говорят, тоже сильно борются. Борцы - еще те! А нам, что казашки, что киргизки - все едино. Правильно ведь?
Потом Сара сказала Володе:
- Поехали со мной в Монголию, раз ты меня поборол. Будем там в юрте жить, баранину есть и стихи писать. Ох, и хорошо нам будет!
А он отказался.
- Что, - говорит, - я в Монголии забыл? Лучше я в Астрахань поеду, буду судаков ловить да есть. Тоже - не плохо. Все лучше, чем в Монголии.
Так и уехала Сара одна. Получила заветный диплом и укатила в Монголию с монголами бороться...
В ТУАЛЕТЕ ЗАВЕЛАСЬ НЕЧИСТЬ!
Устроили студенты в клубе "Молодой литератор" общее собрание. Всех в общежитии, кто смог подняться, собрали на сходку по серьезному вопросу: выбирать нового председателя студенческого комитета. А то все предыдущие председатели какие-то не такие оказались, как надо, нехорошие... Их выберут - как добрых, чтоб они к брату студенту по-братски и по-товарищески относились, а они потом, на поверку, как раз недобрыми и оказываются, и ни братства, ни товарищества от них не дождешься, надо так выбрать, чтобы не ошибиться.
Решили кандидатуру Ильи Гребенкина предложить - знаменитого фантаста.
Он хоть и фантаст, в других измерениях витает, а вдруг да он и на земле пригодится, в реальной жизни? Будет студкомовские дела хорошо вести и ладно, по-человечески... Кто-то в шутку предложил - а его действительно взяли и выбрали! Дали ему наказ: давай, мол, Илья Гребенкин, действуй, веди студкомовские дела хорошо, чтоб от тебя по отношению к студентам одно счастье и польза была, чтоб ты все проблемы и конфликты миром разрешал. Короче, через тернии - к звездам!
Так и стал он председателем студкома. И сразу преобразился. Думали, что он - фантаст-мечтатель, о всеобщем счастье мечтает, а он - нет, сразу земным до мозга костей стал, прагматичным и мелочным оказался!
Перво-наперво к себе в комнату журнальный стол притащил и два кресла, чтоб было где посетителей принимать, а снизу ковер положил, чтоб все по уму было, и точно, приемная получилась!
Как не заглянешь к нему в гости, по старой дружбе, - ведь мы же на одном курсе учимся, - по-свойски так, без стука. А он сразу:
- Та-ак, ты сейчас это... выйди, и сначала постучись, спроси меня, а то вдруг меня дома нет...
Приходится выходить, стучать, ничего не поделаешь, раз так порядок теперь заведен, он же лицо - официальное. Постучишь, спросишь:
- А Илья Гребенкин дома?
- Дома, - ответит он оттуда не сразу, видимо, соображает: дома он находится или на улице? a то вдруг он еще и занят к тому же?..
- А зайти можно?
- Можно.
Так и зайдешь... Ноги вытрешь предварительно, чтоб ковер не запачкать, и тогда уж он тебя и в кресло посадит, и даже, может, чаю даст, узнал наконец, что ты - свой человек. Сразу перестает быть лицом официальным, становится опять простым фантастом Гребенкиным.
В общем, работа быстро наложила на него свой отпечаток: стал он шибко въедливым, подозрительным, требовательным не по делу и амбициозным - как коммисар какой... Почувствовал вкус власти.
А дальше - больше... Приедут к кому-нибудь родственники или знакомые в гости, захотят остановиться, а для этого надо у председателя студкома разрешение на проживание взять, чтоб просто закорючку свою под заявлением поставил. Подумаешь, делов-то! Придут к Гребенкину с заявлением, чтоб подписал, как это обычно всегда раньше делалось и от винта. А он - нет. Ты вначале все ему расскажи: кто? откуда? зачем приехал? на сколько? документы покажи. А уж он решит: как быть?.. Ему уже в лицо говорят:
