Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам - Дуглас Мюррей
В то время как подобные злодеяния с большим числом жертв попадают в заголовки газет и на пару циклов привлекают внимание европейской прессы, на местах все это время происходят изменения на континенте в целом. Только в 2016 году власти Германии зарегистрировали прибытие в страну еще 680 000 человек. Продолжающаяся массовая иммиграция, высокая рождаемость среди иммигрантов и низкая рождаемость среди коренных европейцев - все это гарантировало, что в ближайшие годы происходящие изменения только ускорятся. Немецкий народ продемонстрировал на выборах, что с политической точки зрения даже Меркель смертна. Но она помогла изменить континент и целое общество, последствия чего будут сказываться на протяжении многих поколений.
Ощущение, что история закончилась
Нелишне признать, что ваши враги в чем-то правы. Сегодня антагонисты европейской культуры и цивилизации бросают континенту множество обвинений. Они говорят, что наша история была особенно жестокой, в то время как она была не более жестокой, чем любая другая цивилизация, и менее жестокой, чем многие другие. Они утверждают, что мы действуем только ради самих себя, тогда как вряд ли какое-либо общество в истории так не желало защищать себя или так готово принимать мнение своих недоброжелателей. И мы остаемся одной из единственных культур на земле, настолько открытых для самокритики и фиксации собственных недостатков, что способны сделать богатыми даже своих самых больших хулителей. Но в одном-единственном случае возможно, что наши критики что-то уловили. Они не очень хорошо ее определяют, а когда определяют, то прописывают самые худшие из возможных средств. Но проблема остается проблемой, которую стоит выявить, не в последнюю очередь для того, чтобы поднять себя до ответов.
Проблему легче почувствовать, чем доказать, но суть ее примерно такова: жизнь в современных либеральных демократиях в какой-то степени тонка или поверхностна, а жизнь в современной Западной Европе, в частности, утратила смысл. Это не значит, что наша жизнь полностью лишена смысла, или что уникальная возможность либеральной демократии преследовать свою собственную концепцию счастья является ошибочной. В повседневной жизни большинство людей находят глубокий смысл и любовь в своих семьях, друзьях и многом другом. Но остаются вопросы, которые всегда были главными для каждого из нас и на которые либеральная демократия сама по себе не может ответить и никогда не должна была отвечать.
"Что я здесь делаю? Для чего я живу? Есть ли у нее какая-то цель, помимо нее самой? Это вопросы, которые всегда двигали людьми, вопросы, которые мы всегда задавали и задаем до сих пор. Однако для западноевропейцев ответы на эти вопросы, которые мы хранили веками, похоже, исчерпаны. Как бы мы ни были счастливы признать это, мы гораздо менее счастливы признать, что, когда наша история о самих себе закончилась, мы все еще остаемся с теми же вопросами. Даже задавать такие вопросы сегодня стало чем-то вроде дурных манер, а пространства, где их можно задать - не говоря уже об ответах, - соответственно, сократились не только по количеству, но и по стремлению к ответам. Если люди больше не ищут ответов в церквях, мы просто надеемся, что они смогут найти достаточно смысла в случайном посещении художественной галереи или книжного клуба.
Немецкий философ Юрген Хабермас обратился к одному из аспектов этой проблемы в 2007 году, когда он вел дискуссию в Иезуитской философской школе в Мюнхене под названием "Осознание того, чего не хватает". Он попытался определить пробел в центре нашего "постсекулярного века". Он рассказал, как в 1991 году он присутствовал на поминальной службе по своему другу в одной из церквей Цюриха. Друг оставил инструкции по проведению мероприятия, которые были тщательно соблюдены. Гроб был на месте, а речи произносили два друга. Но священника и благословения не было. Прах должен был быть "разбросан где-нибудь", и не должно было быть "аминь". Друг, который был агностиком, одновременно отверг религиозную традицию и публично продемонстрировал, что нерелигиозные взгляды потерпели неудачу. Как интерпретировал Хабермас своего друга, "просвещенный современный век не смог найти подходящую замену религиозному способу справиться с последним переходом, который завершает жизнь". 1
Вызов, брошенный другом Хабермаса, можно спокойно услышать вокруг нас в современной Европе, как и результаты вопросов, оставшихся без ответа. Возможно, мы настороженно относимся к этой дискуссии просто потому, что больше не верим в ответы и решили воспользоваться старым изречением: если нам нечего сказать хорошего , то лучше вообще ничего не говорить. Или, возможно, мы осознаем экзистенциальный нигилизм, лежащий в основе нашего общества, но находим его неловким. Каким бы ни было объяснение, изменения, произошедшие с Европой за последние десятилетия и ускорившиеся в геометрической прогрессии в последние годы, означают, что эти вопросы больше не могут оставаться без внимания. Прибытие большого количества людей с совершенно разными - более того, конкурирующими - взглядами на жизнь и ее цель означает, что эти вопросы становятся все более актуальными. Эта актуальность продиктована не в последнюю очередь уверенностью в том, что общество, как и природа, не терпит вакуума.
Время от времени какой-нибудь политик из мейнстрима, кажется, признает некоторые из опасений, которые начали бурлить под поверхностью, придавая всем этим вопросам некоторую актуальность. Но эти признания облекаются в форму ужасного, вымученного фатализма. Например, 25 апреля 2016 года, через месяц после терактов в Брюсселе, бельгийский министр юстиции Коен Генс заявил в Европейском парламенте, что мусульмане "очень скоро" превысят число христиан в Европе. Европа не осознает этого, но такова реальность", - сказал он в интервью парламентскому комитету по юстиции
