Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам - Дуглас Мюррей
В то же время высшие слои нашей культуры, похоже, довольствуются тем, что в лучшем случае говорят, что мир сложен и что мы должны просто принять эту сложность и не искать ответов. В худшем - открыто заявляет, что все это совершенно безнадежно. Конечно, мы живем в эпоху необычайного процветания, что позволяет нам чувствовать себя комфортно даже , когда мы впадаем в отчаяние. Но так может быть не всегда. Даже сегодня, когда солнце экономического преимущества все еще светит нам, есть люди, которые замечают пробел в нашей культуре и находят свои способы заполнить его.
Уже несколько лет меня особенно поражают многочисленные истории, которые я слышал из первых уст, а также читал от людей, решивших принять ислам. Отчасти эти истории поражают тем, что они так похожи. Почти всегда они представляют собой некий вариант истории, которую мог бы рассказать практически любой молодой человек. Обычно они звучат примерно так: "Я достиг определенного возраста [обычно это двадцатые или тридцатые годы], оказался в ночном клубе, напился и подумал: "В жизни должно быть нечто большее, чем это"". Почти ничто другое в нашей культуре не говорит: "Но, конечно, это есть". В отсутствие такого голоса молодые люди ищут и находят ислам. Тот факт, что они выбирают ислам, сам по себе является историей. Почему эти юноши и девушки (очень часто женщины) не тянутся к христианству и не находят его? Отчасти это происходит потому, что большинство ветвей европейского христианства потеряли уверенность в прозелитизме или даже веру в свое собственное послание. Для Церкви Швеции, Церкви Англии, Немецкой лютеранской церкви и многих других ветвей европейского христианства послание религии превратилось в форму левой политики, акций многообразия и проектов социального обеспечения. Такие церкви выступают за "открытые границы", но при этом сдержанно относятся к цитированию текстов, которые они когда-то проповедовали как откровенные.
Есть и другая причина. Критический анализ и научное исследование корней христианства еще не дошли до такой степени, как корни ислама. Всемирная кампания запугивания и убийств исключительно успешно сдерживает этот процесс. Даже сегодня на Западе те немногие люди, которые работают над происхождением Корана и занимаются серьезной коранической наукой - такие как Ибн Варрак и Кристоф Лаксенберг - публикуют свои работы под псевдонимами. И точно так же, как в странах, где большинство населения составляют мусульмане, любой, кого сочтут хулителем религии ислама, окажется в опасности, так и в Европе люди, занимающиеся критикой источников и основателя ислама, окажутся под такой угрозой, что либо прекратят свою деятельность, либо уйдут в подполье, либо - как Хамед Абдель-Самад в Германии - будут жить под защитой полиции. Это, безусловно, на какое-то время защитило ислам и замедлило поток критики его истоков и верований. С 1989 года тексты, идеи и даже образы ислама стали настолько жестко контролироваться и самоохраняться даже в Западной Европе, что вполне понятно, если молодой человек, ставший политически и религиозно осведомленным за последние несколько десятилетий, мог прийти к выводу, что единственное, что наши общества действительно считают священным и не подлежащим осмеянию или критике, - это утверждения и учения Мухаммеда.
Но работа полиции по борьбе с богохульством не может навсегда остановить прилив критического прогресса. Критическая наука о происхождении ислама стала более востребованной, а Интернет, наряду с другими инструментами, облегчил ее распространение и распространение информации, чем когда-либо в истории. Например, бывший датский экстремист Мортен Сторм отказался от своей веры в ислам, а также от членства в "Аль-Каиде", когда однажды в ярости открыл компьютер, набрал в поисковой системе "противоречия в Коране" и начал читать. Позже он написал: "Вся конструкция моей веры была карточным домиком, построенным один слой на другой. Убери один, и все остальные рухнут". 4 Сторм ни в коем случае не был типичным мусульманином, но страх, который он испытывал, пытаясь разобраться в истоках и значении ислама, и необходимость удовлетворить это желание - это то, что чувствуют многие мусульмане. Многие борются с этим желанием, сдерживая его, и вынуждены пытаться сдерживать других, потому что знают, как это отразится на их вере. Вы можете увидеть этот страх, когда ведущий священнослужитель шейх Юсуф аль-Карадави сказал в интервью в 2013 году, что если бы мусульмане избавились от смертной казни за выход из религии, "ислама бы сегодня не существовало". Такие лидеры знают, что их ждет, и будут бороться за все, во что верят, всеми силами. Если они потерпят неудачу - что, вероятно, и произойдет - то лучшее, на что можно надеяться, это то, что ислам в какой-то момент в будущем будет приведен в такое же состояние, как и другие религии: делитерализован, ранен и обезврежен. Это решит одну проблему, но, хотя и облегчит проблемы Западной Европы, в свою очередь не решит их.
Стремление к радикальным переменам и ощущение пустоты у людей, подобных новообращенным, сохранились бы. По-прежнему будет существовать желание и поиск определенности. И все же эти явно врожденные желания противоречат почти всем представлениям и устремлениям нашего времени. Поиск смысла не нов. Новым является то, что почти ничто в современной европейской культуре не направлено на то, чтобы предложить ответ. Ничто не говорит: "Вот наследие мысли, культуры, философии и религии, которое питало людей на протяжении тысяч лет и вполне может удовлетворить и вас". Вместо этого голос в лучшем случае говорит: "Найдите свой смысл там, где вы хотите". В худшем случае можно услышать кредо нигилиста: "Ваше существование бессмысленно в бессмысленной вселенной". Любой человек, который верит в такое кредо, не достигнет буквально ничего. Общества, в которых это происходит, также ничего не достигнут. Если нигилизм может быть понятен некоторым людям, то как