Почему нет? - Алекс Хилл
– Быть такого не может.
– Может. Когда мы видимся, она… – Вспоминаю последние встречи с матерью. Эти неловкие паузы, взгляды куда угодно, только не на меня, поверхностные вопросы, сухие ответы. – Она и сама не горит желанием общаться.
– Может, ей просто стыдно? – предполагает Ясмина. – Ну, за то, что все так вышло.
Еще одна воронка воспоминаний прямиком из детства вырывает меня из реальности, и я не могу дышать, ощутив крепкие объятия матери. Ее трясущиеся руки, звуки хриплых рыданий. Она плакала, прижимая меня к груди, после очередного скандала с отцом. Говорила что-то сумбурное и сбивчивое. Ее слезы катились по моему виску, и я прижимался к ней теснее, стараясь унять боль. Мне тогда было лет семь или восемь. Я еще не до конца понимал, что именно происходит, а когда через пару лет понял, то продолжил еще с большим усердием утешать ее в моменты душевного бессилия и обиды, ведь, кроме меня, у нее никого больше не было. Бабушка по ее линии умерла еще до моего рождения, своего отца мать не знала. Подруг, насколько я помню, у нее тоже не было, только двоюродная сестра, которая живет черт знает где. Я даже не уверен в том, что они все еще общаются. Еще года через три я начал защищать мать, доставлял отцу столько проблем, сколько мог придумать, влезал в их ссоры, обижался, пытался торговаться, но все тщетно. Отец просто откупался и уезжал к очередной любовнице. Это знали все: его друзья, коллеги, наши соседи. Мать все больше закрывалась в себе, угасала. В какой-то момент даже я перестал быть ей нужен, она все чаще запиралась в ванной и плакала там, а когда выходила, могла по несколько дней не смотреть мне в глаза.
– Возможно. – Ощущаю, как внутри меня хнычет обиженный малец, но я намеренно его игнорирую. – Но я не держу зла ни на кого из них. И ничего не требую.
– И это удивительно.
– Почему?
– Не знаю. Я бы так, наверное, не смогла.
– Так только взрослые могут. Вот дорасте-е-ешь… – шутливо тяну я.
– Эй!
Ясмина толкает меня бедром, и я игриво грожу ей пальцем.
– Ну все. Не балуйся.
Она насуплено смотрит на меня исподлобья, но вмиг преображается: отводит взгляд и кротко ухмыляется.
– Я бы гордилась таким сыном, как ты.
– Мне уже звать тебя «мамочка»? – выразительно спрашиваю я.
– Нет! – весело взвизгивает она. – Я просто хотела сказать, что она… твоя мама наверняка тоже гордится. Даже если что-то мешает ей сказать об этом тебе.
– Мне бы хотелось, чтобы она гордилась собой, а не мной, – отвечаю я, устремив взгляд вдаль, выше домов и зданий.
– Да, – задумчиво отзывается Яся. – Это и правда важнее.
Шагаем дальше, продолжая болтать. В местах, мимо которых мы проходим, оживают воспоминания благодаря историям, что звучат одна за другой. Вот киоск, где мы с Лехой воровали жвачки. Через дорогу кинотеатр, где Яся с одноклассницами едва не разбили магазинную витрину. Добираемся до поворота во дворы, за которыми находится дом Риши, и меня даже не тянет обернуться, потому что все внимание приковано к девушке, идущей рядом. Местами тротуар довольно узкий, поэтому вот уже несколько минут она держит меня под руку. И я ведь в шутку предложил, но она согласилась. Снова ловлю себя на мысли о том, что не хочу окончания пути, окончания этой уютной ночи. Пытаюсь растянуть дорогу, как только возможно, но мы все равно добираемся до многоэтажки, где Ясмина снимает квартиру.
Притормаживаю у подъезда, но Яся шагает к двери и распахивает ее, продолжая рассказывать о своих школьных приключениях. Поддавшись, направляюсь следом, а по груди точно спичкой проводят. Куда она меня ведет? Прощаться не собирается? Поднимаемся на второй этаж, Яся достает из сумочки связку ключей и вставляет один из них в замочную скважину. Ощущаю еще один рывок призрачной спички и тихое шипение непонимания. Что происходит?
– Хочешь квартиру посмотреть? – спрашивает Ясмина, оглядываясь.
Что-то в ее вопросе меня коробит, словно он совсем не о том, что можно услышать. Разум угрожающе заносит кулак для удара, требуя отказаться и уйти, но любопытство бесстрашно.
– Эм-м-м… да, конечно.
Яся открывает дверь, и я замечаю, как дрожат ее пальцы, в которых побрякивают ключи. Она нервничает? Мне тоже стоит? Входим внутрь, но я не могу сдвинуться с коврика. За ребрами становится горячо, языки пламени лижут изнутри горло. Ясмина медленно стягивает мою ветровку и разворачивается, распрямляя плечи. Нет. Быть не может. Я знаю этот взгляд, видел его один раз в студии, прежде чем поцеловал ее.
– Проходи, – вроде бы беспечно говорит она, но ее грудь поднимается и опадает слишком коротко и часто. Это предвкушение на острие смущения. Смелость пополам с трусостью.
Смотрю Ясмине за спину. Дверь на кухню открыта, вижу стол и край желтого дивана. Безмолвие давит, демоны бунтуют, держа в руках транспаранты с желаниями, о которых неприлично говорить вслух. Неужто и ее демоны проснулись? Неужто они все заодно? И что теперь делать? Гореть? А что тогда останется? Зола и пепел?
– Давай, наверное, в другой раз, – стараюсь говорить как можно непринужденнее. – Уже поздно, ты устала.
– Нет, – не задумываясь отвечает Яся, но быстро исправляется: – Но если ты устал, то… конечно, иди. Я… я только… – Она нервно поправляет волосы, пряча глаза за густыми темными ресницами.
С трудом сглатываю, во рту сухо. Резвые удары сердца отдают пульсацией в кончиках пальцев. Она снова путает меня. Водит за нос. И я не то чтобы сильно против, но хорошо бы узнать, насколько это осознанно. Она понимает, что делает, или нет?
– Спасибо, что проводил, Яр. И за вечер тоже. Опять, – как-то уж слишком неестественно усмехается Ясмина, находя мои глаза.
– Всегда пожалуйста. – Мои губы едва шевелятся. – И тебе спасибо за компанию.
Она протягивает мне ветровку, сжимаю ткань в кулаке, но забрать не могу. Держит, не отпускает. Живот сводит от напряжения, мышцы ноют.
– Ясь, что ты делаешь? – хрипло спрашиваю я, голос не слушается.
Она ничего не отвечает. Секунду. Две. Три. Продолжает держать мою ветровку и смотреть с такой мольбой, что я и сам могу на колени упасть. Дурной восторг ударяет в голову, раскачивает пространство и меняет температуру тела, но неожиданно сопротивление исчезает, а жар сменяет болезненный холод. Ясмина опускает руку, оставив ветровку в моей. Уголки манящих губ обиженно ползут вниз, заставляя меня почувствовать себя последним засранцем. Она думает, я
