Тимур Пулатов - Плавающая Евразия
Как можно чувствовать себя защищенным в таком граде, где даже памятники лучшим умам прошлых, незамутненных времен заменены монументами, воплощающими не людские деяния, а идеи, вдохновляющие их на эти деяния? Идеи и сам дух воплощенной современности, половинчатой и двойственной даже в главном своем назначении — материальном?
Даже в повседневности и быту направленность на материальную тщету и сиюминутность, хотя эта же материальность олицетворена в постройках, как бы символизирующих самое Вечность, — в Дворце свободных народов, в десятках мраморных зданий постоянной выставки достижений, Всесред-неазиатском Дворце живописцев-монументалистов, Дворце народного искусства… Вечность, сама Вечность.
И все же не кто иной, как Давлятов, первым забил тревогу о предстоящем смертельном, первым бросился спорить, доказывать вопреки академическим авторитетам, поплатился за дерзость своей службой и сейчас ходит подозреваемый в связях с теми, кто рассылает по почте предупреждения, — с ОСС…
Таков уж он, современный нигилист, — ему и хочется, но не можется, а если и можется, то колется… Ибо Давлятов давно заметил в себе такую особенность: мысль его словно пробирается в лабиринте с двумя, тремя ходами, блуждает почти вслепую, переходя от одной искомой точки к другой, пока наконец не придет снова к первоначальному, — и так блуждает по замкнутому кругу, в поисках решения, которого никогда не найдет. Мыслить, чтобы воплотить свою мысль в дело, для Давлятова самое мучительное наказание…
X
И вот сей нигилист… лучше назвать его ныне модным словом парадоксалист, делает то, что в спокойной обстановке, без тревоги и нервотрепки этих дней вызвало бы столько разговоров, — берет на воспитание совсем отбившегося от рук подростка, двенадцати лет, которому нужно столько такта, душевной теплоты, уверенности не только в себе и в своем завтрашнем дне, но и в завтрашнем дне всего города.
Сейчас же все обошлось тихо, никто особенно не удивился, кроме На-хангова, да и то благодетельствующий сосед удивился не столько самому факту усыновления, сколько тому, с какой послушностью Давлятов сделал вывод из его ночной шутки.
Мелис — так звали усыновленного — оказался на редкость эмоциональным подростком. Градус его настроения все время колебался — от высоты заразительного смеха и детской непосредственности до угрюмого падения, молчаливой злобности.
Осмотрев дом, где ему предстояло теперь жить, Мелис сказал так, словно осмысливал и связывал многие понятия в своем незрелом уме:
— Я знаю, вы — полукровка, Руслан Ахметович. Со мной же еще сложнее замешен на трех кровях…
— Это сейчас массово, в наше время, — уклончиво ответил Давлятов, удивляясь проницательности Мелиса.
Сейчас они сидели вчетвером в квартире Мирабова, оцепенело глядя на экран телевизора, где перекашивало, передергивало физиономию ведущего под смех и крики Мелиса и Хури, пока изображение не установилось четко и ярко в цвете.
Все та же компания за овальным столом, все те же, правда, основательно сникшие и утомленные лица сейсмосветил. Телефонистки, микрофон, вставки и прочая телевизионная нехитрость. До начала передачи, за экраном, академики условились — каждому отвечать в свой час, без того, чтобы ломать четкий сценарный ход. В прошлый раз, когда, услышав вопрос гражданина Салиха, фемудянский академик перехватил инициативу у академика Зияева, произошла некоторая досадная путаница с гонораром, так что пришлось сегодня сейсмосветилам лишние полчаса потоптаться у кассы, пока бухгалтерия дотошно выясняла…
Открывая передачу, ведущий в вежливой форме попросил шахградцев посылать телефоновопросы, только касающиеся предмета разговора, без отвлечения на частности, тогда и разговор будет научным, полезным и убедительным. «Цель наших уважаемых академиков — показать вам всю беспочвенность предсказаний ОСС, успокоить, вернуть уверенность в завтрашнем дне для полнокровного труда и отдыха».
На призыв откликнулся гражданин Забегаев, вопрос которого касался той самой трещины в земле, которую обнаружил Давлятов.
— Вам слово, академик Сысоев! — предложил ведущий, загадочно подмигнув.
— Дельный вопрос, спасибо гражданину Забегаеву… мы в первый же день осмотрели трещину на пересечении улиц Каблукова и Бородинской и пришли к выводу, что она не имеет никакого отношения к предстоящему землетрясению… Трещина расползлась от вбитой сваи: рядом строился дом…
Хотя назвали Забегаева уважительно «гражданином» во всеуслышанье, чтобы ни у кого не было сомнения в его уголовном прошлом и настоящем, Забегаев не удовлетворился ответом, ибо это «предстоящее землетрясение», брошенное академиком неосторожно, еще больше встревожило его.
— Так предстоит или не предстоит?! — воскликнул в сердцах Забегаев, но все телефоны, по которым он хотел Пробиться для связи с академиком, оказались заблокированными.
— Вопрос гражданина Нафталимова, — встрял в паузу ведущий. — Ожидается ли перед предстоящим землетрясением свечение неба? Пожалуйста, академик Зияев…
— Вообще… это спорно, — басом, хотя и неуверенно, начал Зияев. — Я лично не сторонник теории «сейсмического света». В одних случаях подобное свечение замечалось перед землетрясением, в других — нет. Это спорно… Я убежденный сторонник газа радона — это действительно примета…
«Спорно… — скептически усмехнулся Нафталимов. — Академик спорит, а зарплата идет, — перефразировал он в уме известную присказку о солдатском сне. — Погребет нас всех, а вы и под обломками будете спорить, что сие было — землетрясение или бомбовый удар…»
Но и Нафталимов, пожелавший высказать все это академикам в лицо, не смог второй раз через тысячи переплетений телефонных сигналов пробиться на студию.
— Что это за газ радон? Где его достать? Как хранить? Можно ли носить с собой в баллончике, чтобы не прозевать момента удара? Надо ли надевать противогаз? — столько тревожных вопросов задала гражданка Прият-нова. На них должен был ответить академик Аляви.
— Лично я, — в полемическом тоне начал Аляви, — пусть простит меня мой коллега, академик Зияев, трудами которого я восхищаюсь… я больше сторонник теории «сейсмического света», чем радона. Выделение радона из колодцев перед землетрясением — тоже проблематично. В одних случаях газ действительно выделялся, в других — радона не было… Это лишний раз говорит о том, сколько еще «белых пятен» в нашей науке, которые нам надо закрасить черным… или красным…
Вопрос, который задал Нахангов, был средней сложности, ибо содержал в себе и утверждение и отрицание.
— В связи с предстоящей в этом году встречей нашей планеты-матушки с кометой Галлея кое у кого в душе зашевелилось вредное суеверие. Связаны ли эти слухи о предстоящем землетрясении с полетом к нам кометы и влияет ли притяжение Галлея на землетрясение вообще? Лично я думаю, что не влияет…
— Очень здраво рассуждает товарищ Нахангов, — сказал с экрана академик Шарумов…
— Откуда он узнал, что Нахангов «товарищ», а не «гражданин»? — спросил Давлятов у Мирабова, но, не получив ответа, скептически усмехался: Товарищ «бункер».
— Очень здраво, — повторил Шарумов. — Никакая комета и планета, луна, солнце не влияют на землетрясение. Так же как планета Земля не влияет на лунотрясение, марсотрясение, венеротрясение и так далее и тому подобное… что же касается суеверия, то с ним надо бороться, как со вредным пережитком прошлого. Я — оптимист и знаю, что мы успешно уничтожили все прошлое, которого уже и нет. Есть лишь отдельные выверты прошлого в сознании психически неуравновешенных наркоманов, алкоголиков и — кхе! кхе! девиц легкого поведения. Наша задача — выскребывать из их сознания эту муть… Главное, чего мы добились, — изгнали из сознания граждан Бога, дьявола, ангелов, грехопадение и очищение, злобный порыв и раскаяние, то есть весь вредный букет религии. Избавившись от всего этого, граждане наши стали душевно спокойнее, не терзаются, не мучаются, работают, уверенные в своем завтрашнем дне. За это им надо сказать «спасибо». Обществу, откуда изгнана религия, не страшны отдельные дуновения суеверия, хотя с этим злом надо бороться до конца… Надеюсь, товарищ На-хангов, я ответил на ваш вопрос… хотелось подробнее, убедительно, посему не жалел ни своего времени, ни уважаемых телезрителей…
«Убедили!» — хотел сказать ему Нахангов, звонивший в студию прямо из бункера. И стал подробно набирать номера телефонов, чтобы пригласить Шарумова выступить с сообщением на предстоящем конгрессе, но линия была намертво занята.
Интуитивно чувствуя, что на следующий вопрос должен отвечать не кто иной, как фемудянский академик, связанный в его сознании воедино с доносчиком Шаршаровым, Давлятов успел пробиться на студию.
