Тимур Пулатов - Плавающая Евразия
Три балла. Отчетливо ощущается в помещениях, особенно на верхних этажах, хотя многие люди еще не осознают, что это толчок землетрясения; им кажется, что земля дрожит от проезжающего недалеко трамвая или поезда метро.
Четыре балла. Днем ощущается в помещении многими, вне помещения — лишь немногими людьми. Ночью некоторые из них просыпаются. Сдвигается с места посуда, открываются ставни окон и двери, стены трещат. Такое впечатление, будто тяжелый грузовик ударился о стену вашего дома.
Пять баллов. Ощущается всеми, и бодрствующими и спящими. В ряде случаев трескаются стекла окон. Посуда и цветочные вазы опрокидываются. В стенах прорезаются трещины. Маятниковые часы могут остановиться.
Шесть баллов. Паникеры в испуге выбегают из домов. Иногда сдвигается даже тяжелая мебель и пианино, со стен и потолка падает штукатурка. Небольшие разрушения по всему городу.
Семь баллов. Все массово выбегают из домов. В хорошо построенных домах небольшие разрушения, в плохо построенных, неудачно спланированных значительные. Отдельные трубы в заводских помещениях разрушаются. Ощущается даже людьми, сидящими в это время за рулем машины.
Восемь баллов. В сейсмостойких домах — повреждения небольшие. В обычных же домах из кирпича и глины, с деревянным каркасом — сильные. Панельные стены отделяются от каркаса. Падают заводские трубы, колонны, памятники. Опрокидывается тяжелая мебель. Люди, ведущие автомашины, испытывают сотрясения.
Девять баллов. Значительные разрушения даже в зданиях, рассчитанных на сейсмичность города. Каркасные постройки перекашиваются и наклоняются. Здания из обычных материалов сильно разрушаются, часть из них даже обрушивается на людей. Землю прочерчивают трещины. Подземные трубопроводы и другие коммуникации выходят из строя из-за разрывов.
Десять баллов. Большая часть каменных и каркасных зданий разрушается вплоть до оснований. Земля в трещинах. Искривляются железнодорожные рельсы. Повреждения в дамбах и плотинах. Вода из рек и озер выплескивается на берега.
Одиннадцать баллов. Во всем городе остаются лишь отдельные каменные здания. Мосты проваливаются. Земля разрезается широкими трещинами. Полностью бездействуют подземные трубопроводы. Сильно искривляются железнодорожные рельсы.
Двенадцать баллов. Полное и всеобщее разрушение города. Все, что на его поверхности, земля выбрасывает в воздух… Грязевые потоки выплескиваются из трещин земли и покрывают все мертвое пространство сплошным твердым слоем…»
— Конец света! — воскликнул Давлятов, вытирая испарину со лба, словно он никогда не мог вообразить подобной апокалипсической картины. А ведь это были азы, которые любой посвятивший себя сейсмологии знает наизусть уже со студенческой скамьи.
Давлятов тоже знал наизусть, но в общей атмосфере в жизни града последних дней прочитанное действовало удручающе; Давлятов невольно обежал растерянным взглядом стены, потолки, желая понять, какую же силу они выдержат. И вдруг пожалел о том, что, подобно членам ОСС, принял на себя неблагодарный труд предсказателя землетрясения.
Весь день он сидел, увлеченный новой идеей, имеющей прямое касательство к его пророчеству. Математически вычислял… уверенный, что можно смоделировать… собрав все признаки живой и неживой природы, их можно назвать «предвестниками землетрясения». Данные об изменении уровня подземных вод, трещины на поверхности земли, ее вздутие, выделение газа радона, наблюдения за необычным поведением животных перед стихией. Так можно смоделировать машину, прибор, который с точностью прогнозировал бы землетрясение, — тот самый прибор, о котором спрашивал академика Шаршаров… гнусный ренегат. Правильно ответил ему косноязычный академик Сааков: подобный прибор намного раньше своих зарубежных коллег изобрел бы Давлятов — непременно, непременно…
Если послание ОСС так подействовало на всезнающего Давлятова, то какова должна быть реакция пребывающих в полном неведении шахград-цев? Особенно должна поразить всех эта картина: огромное пространство, где тысячу лет стоял твердо град, залито потоками грязи, все мертво, до жути тихо — и над всем пространством льется какая-то неземная музыка, реют тоскливые звуки, идущие откуда-то с верхних сфер… И на всем лежит дугой тень моста Сират с одиноким путником, фигура которого кажется увеличенной во сто крат от преломления лучей жаркого южного солнца…
Весь вечер, до без четверти десять, стремились шахградцы связаться друг с другом, но из-за массового порыва и одновременности действия срабатывал какой-то не изученный доселе закон связи — все телефоны Шахтрада оказывались разом занятыми, так что никто никому не смог дозвониться и поделиться тревогой от чтения документа ОСС.
Заговорили о животных, предсказывающих землетрясение. Кто-то набросил на свою собаку поводок и вышел с ней на улицу. И эта мода сразу перешла к другим. На площадь квартала вышли сегодня с собаками, канарейками в клетке, а один гражданин даже с макакой, привезенной им недавно из азиатской страны.
Это создало дополнительное нервное напряжение. Заворчали старухи, засеменили подальше от тех, кто держал на поводке рвущихся собак… Макака закатывала глазки, вызывая у подростков вымученный смех…
— Напряжение в городе достигает критического предела, — сказал Мирабов, выглядевший в этот вечер особенно озабоченным. — В больницу доставили сегодня сорок студенток — целый курс университета. Жалобы на удушье, рвоту. У всех темно-синие пятна на теле, будто отравились газом… Симптомы оказались ложными. Случай массового психоза из-за напряжения и страха…
— Вы похудели, друг мой, — посочувствовал ему Давлятов. — Ночи, наверное, без сна…
— Что делать?! Долг! — не без рисовки сказал Мирабов и положил руку на плечо дочери.
Та нервно сжалась, но не отстранилась. Давлятов изучающе следил за каждым ее движением.
— В эти дни я особенно почувствовал, как тяжко быть одиноким, — вдруг признался он. — Парадокс! Днем и ночью каждый связан со всеми одной судьбой — или вместе выживем, или вместе погибнем… Но именно в этот момент и гнетет одиночество… Сосед мой — благодетель — посоветовал порыться в старых связях… правда, в шутку… Но будь сейчас со мной рядом какой-нибудь подросток… Именно подросток, любопытный возраст…
Мирабов, поначалу невнимательно слушавший Давлятова, оживился и сделал паузу, напряженно перебирая что-то в уме.
— Есть у меня такой подросток. Лет двенадцати… Мать уехала в Москву, оставив его на попечение тетушки. Но она больной человек… Подросток скитается, ночует у приятелей. Раз его на вокзале поймали, другой раз подрался в аэропорту…
— Законченного бандита рекомендуете? — пытался отшутиться Давлятов.
— Законченный… но не конченый. Вот вы и докажите всем это… Мирабов вскрикнул, отмахиваясь от чьей-то собаки, порывавшейся лизнуть ему руку.
IX
В эту ночь Давлятов долго не мог заснуть, думая о подростке, которого возьмет на воспитание. Правда, уже давно он не чувствовал себя отдохнувшим после сна… с того времени, когда судьба повернула его к альманаху, — с тех пор напряжение, суета, взвинченность и повизгивание — весь набор добродетелей современного мужчины…
Но в эту ночь особенно… должно быть, его взбудоражила собака, тянувшаяся к руке Мирабова. Образ ее то возникал из темноты комнаты, то снова потухал. Давлятов вставал несколько раз, пытаясь продолжить — цифра за цифрой, знак за знаком — математические подсчеты, растягивая их в длинную формулу, которая и насытит плотью модель машины-предсказателя…
Но и это не шло, голова затуманена, и, когда Давлятов снова лег, чтобы заставить себя уснуть, раздался стук в ворота.
— Кого черт несет в такой час? — проворчал Давлятов, направляясь через тускло освещенный двор к воротам.
За отодвинутой створкой показалась физиономия того самого инспектора Байбутаева с чемоданчиком-прибором.
— Ну вы уже и по ночам меня беспокоите! — решил с ходу пристыдить его Давлятов на случай, если он поведет себя нагло. — Я же вам все сказал… Даже признался, что страшно обижен на этот пресловутый ОСС за то, что обошли меня…
— Это и подозрительно, — промолвил Байбутаев, но тут же спохватился, боясь раньше времени выдать свое соображение на сей счет. — Простите, я бы никогда по собственной инициативе не беспокоил вас, тем более в теперешнем вашем положении, когда вы уволились и вкушаете одни лишь сухари на сладкой воде… Но мой старший инспектор… Кажется, я вам говорил, какой он вредный старикашка. Он объявил мне на виду всего управления выговор за то, что я не ступил дальше вашего двора и не осмотрел комнаты…
Что-то показалось в его словах неубедительным, и Давлятов раздраженно прервал его словоизлияния:
