Нестандартный ход 2. Реванш (СИ) - De Ojos Verdes
Элиза потерялась в этом ожесточенном натиске, цепляясь за крохи самообладания, но и те растворялись в общем потоке ощущений...
И не сразу поняла, что произошло.
Гудящая паника завибрировала, накрыв лишь в тот момент, когда она поймала в зеркале зловещий взгляд Ромы. Ужаснулась. Испугалась, осознав, что каким-то образом он успел развернуть ее к себе спиной, поставив на ноги и прогнув под нужным углом, и теперь прижимался сзади.
По всей линии позвоночника огненной стрелой пролетело леденящее душу предвкушение. Контраст парализовал.
Но адреналиновый криз девушка словила в тот миг, когда мужчина завел ее руки назад, одной своей ладонью обездвижив оба запястья, а второй намеренно бесцеремонно и цинично сдвинув полоску трусиков в сторону.
И над ухом раздалось горячее гневное:
— Ты чиста?
Элиза растерянно кивнула: во-первых, загипнотизированная отражением его адского взора, а, во-вторых, оглушенная первыми за столь долгое время словами.
А потом он ворвался в нее одним мощным яростным движением. Полностью заполнив собой. Отняв дар речи от такой беспощадности вместе с возможностью дышать.
Это было слишком неожиданно. Слишком немилостиво. Слишком чуждо ему.
Ее хватило лишь на то, чтобы уронить голову на грудь, укрываясь от него волосами. И зажмуриться от боли. Крепко стиснуть зубы и не выдавать своего состояния.
Каждый толчок вбивал тело в гладкий угол столешницы, и это тоже порождало дискомфорт, но девушка молчала, пораженная происходящим. Просто не могла поверить.
Подавляла стоны отчаяния, сжимая губя до бескровной белизны.
Но когда через пару минут, привыкшая к заданному чудовищному темпу, она подняла глаза и взглянула в зеркало, в ней всё перевернулось. И в груди забилось столько разномастных чувств, что её грозило разорвать от них.
Словно мазохистка, она расплылась в невероятно счастливой искренней улыбке.
И плевать на неприглядное положение…
Рома был спокоен. Внешне. Для него это мелочь — легкие физические нагрузки. Точные и размеренные покачивания, сохраняющие динамику и амплитуду. Он не сбился, не сбавил оборотов. Был сосредоточен и даже суров в этой своей сосредоточенности, вперившись в одну точку в районе её лопаток. Даже дыхание по-прежнему ровное. Выносливости этого мужчины позавидовали бы очень многие спортсмены. Ни разу за всю семейную жизнь Элиза не видела на нем и капли пота. Что бы ни делал. А ведь он ежедневно занимался по утрам, и это были тяжелые упражнения, которые не каждому под силу…
И сейчас, глядя на то, как на висках Разумовского выступила испарина, девушка ликовала.
Потому что всё это — маска.
Он борется с собой. Борется и проигрывает каждую секунду, не в силах отказаться от того, что она ему предложила.
Эти эмоции — бесценны! Пусть они негативны, но они всё равно бесценны! Робот сломался. Равнодушие попрано. И его невозмутимость — мнимая, а роль карающего, которую мужчина примерил на себя, свято веря, что дает ей то, за чем она к нему явились, — имитация.
Элиза расшатала его принципы. Выбила из колеи. И в конце концов, доказала, что небезразлична ему. Пусть и таким болезненным способом, влекущим за собой плачевные последствия, но доказала! И она обязательно переживет эту физическую боль. Даст ему выместить злость за то, что посмела всполошить ему душу. Но у неё навсегда останутся эти мгновения дикой капитуляции стального человека…
Яркая сладкая победа… Какой и должна быть — с жертвами и потерями.
Девушка смотрела на Рому и получала удовольствие от его состояния, от того, что является причиной сбоя. Впервые! Впервые он выказывает хоть какие-то чувства, а не бесстрастный нейтралитет!
В какой-то миг мужчина поднял взгляд и поймал её эту полоумную улыбку в отражении. До сумасшествия распутную.
И взбесился еще больше. Резко потянул Элизу назад, схватив за плечо. И впечатал в свою грудную клетку, продолжая непримиримо вколачиваться, определенно точно — в попытке взыскать плату. За всё, что с ним сотворила своим сумасбродством.
Кисти оставались в плену, и эта беспомощность была обидной до слез, потому что очень хотелось к нему прикоснуться, но Рома не оставил ей такой возможности, крепко держа. Она выгнулась в неудобной позе, примостив голову к мужской шее, и его свободная рука тут же переместилась ей на подбородок, прошлась смазанным транзитом по щеке, и большой палец зацепился за нижнюю губу. Оттянул вниз, скользнул по ней туда-сюда, словно стараясь стереть помаду.
Не смог — она стойкая, нанесена намертво, ведь девушка готовилась к этому визиту очень тщательно.
В отместку за проявленную свирепость Элиза совершенно бездумно впилась острыми зубами в крупную подушечку почти до крови. И этим действием довела, кажется, Разумовского до пика лютой злобы. Он тут же отдернул ладонь и вернул девушку в исходное положение, заставив опуститься грудью на мрамор. А она нагло уставилась на него исподлобья через серебристую гладь, дразня приглушенным утробным смехом из-за сдавленной диафрагмы, после которого призывно прикусила всю ту же нижнюю губу.
Это называется профессионально нарываться, будучи ведомой строптивостью.
Но ей всё нипочем. Элиза в эйфории. У нее свой вид эмоционального оргазма. Плевать сейчас на физиологию. Она впервые видит бешеного Рому. И готова поклясться, что ни с одной из своих женщин он никогда не был таким настоящим. Уязвимым. Открытым. Слабым — потому что не смог обуздать себя.
Мужчина продолжал вбиваться в неё стабильно жесткими резкими выпадами. Долго… очень долго длилась эта немилосердная битва. Змейки холодного пота бежали от его висков вниз и убегали по шее, а сам он оставался непоколебимо сосредоточенным.
Оба молчали и сверлили друг друга разными градусами ненависти через зеркало. Никто не хотел сдаваться. А ненависть — новый игрок в этом хаосе.
Ты потрошил мне душу своим равнодушием, а я взорву твое спокойствие своими провокациями. И обязательно добьюсь того, чтобы в моем присутствии потеря контроля станет твоей нормой…
В какой-то момент Рома вскинул руку к её волосам, словно позабытым движением собираясь намотать их на кулак, как когда-то раньше. И в его взгляде отразилась растерянность, когда короткие пряди не поддались, скользнув через пальцы обратно ей на плечи. А потом он, находясь в подобии транса, ибо глаза были стеклянными, отсутствующими, прошелся по безобразному шраму девушки от начала до конца цельной невесомой лаской.
— Не трогай! — зашипела она сердито, пытаясь сбросить тяжелую ладонь.
И подалась назад, своим действием невольно углубив угол его проникновения. Чувствуя, как член внутри начал пульсировать сильнее. А через несколько быстрых четких толчков мужчина резко вышел, кончив ей на ягодицы. И сразу отстранился.
Элиза испытала шок, только в эту секунду поняв, почему он спрашивал, чиста ли она. На нем не было презерватива…
И этот вопрос, набатом зазвучавший в сознании, её просто нокаутировал степенью унизительности.
Ноги дрожали, тело ломило, ком в горле блокировал дыхание, но девушка заставила себя собраться. Дернула ближайшее полотенце с подставки, наскоро вытерла сперму, унимая крик внутри. После чего развернулась и швырнула махровую ткань в обессиленно привалившегося к душевой кабинке Рому, попав в солнечное сплетение. Та с глухим шлепком стукнулась о кожу и рухнула ему в ноги. А он даже не шелохнулся, пристально вглядываясь ей в глаза.
Они так и стояли, будто на руинах после бомбежки, не понимая, что делать с выжженной землей вокруг. Это ещё надо как-то переосмыслить и пережить. Но каждому самостоятельно.
Девушка отвела взгляд первой, заторможенно поправив лямки бюстгальтера и приводя в порядок чулки с оттесненным нижним бельем.
Напоследок окинула лицо мужчины прощальным прожигающим взором, пройдясь по каждой черточке. Этим родным сердцу острым углам, плоскостям, идеальным чертежам, на которых тенью отныне лежала щетина.
«Сбрей. Ты другой с ней. Чужой…», — хотелось проорать отчаянно.
