Неонила Криничная - Легенды. Предания. Бывальщины

По приходе туда глазам его представилась лодка, наполненная рыбьим клеском. Тут он понял, что это клад, набрал клеска и возвратился с ношей домой. Спрятав добычу, он пустился обратно с мешком к лодке, чтобы взять и остальное. Но что же? По приходе на место лодки с клеском уже не нашел, а потому и отправился в церковь.

Возвратившись домой, он развернул свою ношу и увидел, что из принесенного им клеска образовалось серебро, так что крестьянин из бедняка сделался богачом.

Рассказывают, что чернобородый незнакомец каждогодно в великую субботу ужасно кричит и жалуется на похитителя его богатств и грозит ему местью, отчего нечаянный богач в продолжение своей жизни никогда не осмеливался подходить к озеру.

(…) У водяного ильинского была дочь. За ней сватались водяной пречистенский и водяной — владелец Кенозера, которое в ту отдаленную эпоху было соединено с Водлозером. Как пречистенский, так и кенозерский водяные часто навещали ильинского. Кенозерский водяной первый посватался — и ему отказали. Посватался затем пречистенский водяной, и старик ильинский отдал за него свою дочь.

Кенозерский рассердился, ушел к себе в озеро и, чтобы никогда не ходить больше в Водлозеро, засыпал большими каменьями дорогу. С тех пор Кенозеро не сообщается больше с Водлозером.

Отправляя свою дочь к зятю, к пречистенскому погосту, ильинский водяной дал ей в приданое много золота и драгоценностей и, наконец, целый остров из своих владений послал вместе с дочерью в ее новое жилище. Этот остров лежал прежде недалеко от реки Илексы и, ведомый петухом, прибыл к деревне Большой Кул-Наволок, недалеко от которой он остановился. Вещий петух затем улетел, а остров стоит до сих пор и прозван в память того, что его привез петух, Петуньим островом.

Вот ты, Павел Николаевич (говорили мне на Шуй-наволоке), думаешь, что на воде люди погибают больше от своей вины. А мы тебе заподлинно сказываем, что дело без водяника не обойдется. Хоть бы нашу деревню Середку взять: позапрошлым летом поехали в лодке две девки: одна-то на выданье, а другая-то еще не человековатая. И стала девочка сказки сказывать, как под водой живут водяники в хрустальных палатах. А старшая и говорит:

— Ишь, как у них хорошо: хоть бы одним глазком посмотреть на подводное царство.

И не было ни ветра, ни волны — вдруг заколебалась вода и поднялся черный мужик, волоса у него взъерошенные, ухватил девку за руку и, как она ни билась, стащил ее под воду, только ее и видели.

И все это девочка видела своими глазами.

Мы видали водяного: он плавал здесь, в речке. Смотрим в окошко и все видим: вот плывет человек, руками гребет и голова (видна. — Н. К.), еще и ногами перебирает, а следа не видно. И подбежали все к берегу, видят, на людях дело: плавает, двумя руками гребет-гребет-гребет. И выплыл туда, к середине озера, и далеко поплыл. Потом скрылся.

И после в этом месте не стали купаться никак. Пекарихи раньше купалися, с пекарни, и не стали купаться. Правда, так устрашило. Приезжая была така здоровая пекариха, как выскочит — да в воду. А потом больше не пошла в воду. И я больше в воду не пошла, сроду пока не хожу, сохрани господи…

Ну, правда, девчонкой была, молодой. У нас берег такой был мелкий-мелкий, песок-песок. Того дальше иди — все до колена, а уж потом пойдет туда обрыв. А купаемся — водяника боимся, ну вот.

— Ой, девки, всё говорят ребята, что водяник есть — водяник есть, а вдруг да он как нас поймат. Водя-водя-водяник, захвачу-ка за парик!

Ну, вот мы раз купалися-купалися, как глянем: а там не так далеко, где купаемся, — камень, большой камень с таким ожеком. И на этом каменю оказался будто бы человек, волосы распущенные по плечам. Только что одна личность видна, а волосы по всему.

Да мы бегом с этой воды, да одеваться, да домой бежать. После того страху долго не купалися. Такого водяника с длинными волосами видели, правда. Это было… Это было, не вру. Это было, было, правда.

Ходили мы как-то по черемуху. Брали, брали да и решили в лесу-то и заночевать. Стали мы друг друга пугать русалками да водяными. Вдруг видим: как будто паром плывет и не паром будто. А на том пароме гребут веслами и песни поют. Присмотрелись мы и видим женщин во всем белом. А волосы длинные они гребнями чешут, а сами то песни запоют, а то вдруг как засмеются! Стали ближе-то подплывать: вместо ног-то у них хвосты рыбьи. Они ими по воде шлепают, а вокруг брызги серебряные летят. И потом вдруг не стало никого.

(…) Годов этак сто тому назад жили в Кузомени купцы Заборщиковы, нынешних варзужских купцов прародители. Не было у них удачи в лове, сколько лет выбиться не могли. А потом вдруг разбогатели. И с того же времени начали из деревни люди пропадать: то девчонка исчезнет, то старуха. И никак не могли понять рыбаки, что такое происходит. Что же, как бы вы думали, оказалось? Оказалось, что купцы Заборщиковы ради своих уловов договор заключили с нечистой силой, с водяной русалкой в реке, что они будут ей живое мясо поставлять, а она к ним — рыбу в сети загонять (…).

Может, и сказка.

Об огневице

Там репу сеяли. А досюль привидения такие были. Вот так. Сеяли репу, а такой костер ведь разведут. Отец там бороновал-бороновал. В лесу-то там боронуют сучья, такие деревянные, борзые.

И вот бороновал, скаже, бороновал да и задремал, у костра-то. Задремал, говорит, — да и прибежала старуха в крашенинном сарафане в синем, да и разголила задницу, да и «э-э-э-э» руки греет у огня.

А я-то, говорит, кричу:

— Да татка, татка, да где ты?! Ой, бабка какая-то пришла!..

А, видимо, он во снях уж видел, ничто больше (…).

Так это мне папа рассказывал свой покойный. Я все еще помню.

О домовом и дворовом

Я еще девчонка была, а помню. Как-то в память все позапало.

Лошадка у нас тогда была. Наповадился к нам в стайку кто-то ходить да косичку заплетать. Вот как-то однажды дед пошел в сарай — у лошади опять заплетены косички. Он про себя говорит: «Наверное, домовой». А смотрит: старичок сидит. Он и говорит:

— Сидишь?

А тот сжался, малюхонький такой стал, да так тихонечко прокряхтел. А сам косу-то плетет.

Мать моя частенько тоже поговаривала, мол, уйдет куда-то, вернется — а в избе-то уж все прибрано.

…Маленький, говорит, такой старичок, седенький.

(…) Я взамуж вышла, дал мне отец корову. Скажут, корову привести на двор так надо:

«Хозяин с хозяюшкой,Берегите мою скотинушку…»

А мы не сказали ничего, дак, знаешь, корова неделю стонала.

Потом к колдуну ездили да потом по всем уголкам наклали, вот в каждый уголок — и чаю, и сахару, и вот:

«Вот тебе, домовой хозяин, гостинца,Ты береги мою скотинушку…»

Вот. Это уж тоже на себе… Топерь-то не верят, топерь нету колдунов.

У меня случай был во время службы. Перевели меня… Я приехал, документы представил, меня устроили. Там на отшибе дом был. Большой. Все комнаты пустые, а одну для солдат отделали малость. Все ушли в клуб, а я устал с дороги, лег спать. Ребята ушли, и я лег спать. Вдруг старик лохматый из-за печки выходит… подходит ко мне и давай душить. Душит! Я уж думаю: «Да неужели такой старый задавит меня?!» Все силы собрал — как его толкну! Он улетел. А там западня, она открыта оказалась — он в нее. И замолк. Опять все тихо.

Я наутро рассказал поварихе, она мне говорит:

— Э-э, солдатик, ты здесь не задержишься. Это тебя домовой невзлюбил.

И точно — вечером меня отправили в другое место. Перевели.

Вот, видишь, пришла и повалилася спать старуха. Вдруг открылося подполье. Из подполья выходит женщина:

— Дайте мне, пожалуйста, тарелок.

— Начто вам тарелки?

— У нас, — говорит, — будет свадьба.

— А какая свадьба?

— В подполье свадьба.

— Тарелок, — говорит, — дам.

Дала старуха — унесли тарелки туда. Потом и пошло там, танцы да гармонь заиграла да пела. Как посмотрит в подполье — а там деревенская (из другой деревни) девка привезена у них там…

Ну, танцевали, да выли, да плясали, да ходили. Потом приносят эти тарелки ей:

— Вот, — говорит, — тебе тарелочки и тебе на колпак материалу — парчи.

Ну, она поразмеряла-поразмеряла материалу — да два колпака будет сшить.

Так старушка рассказывала. Ей говорили: «Да не ври ты, не ври». Так показывала… колпак.

Были у меня сыны на войне. И я пошла узнать, живы ли дети. Была одна женщина, водила, у дворового спрашивала.