Видение о Петре Пахаре - Уильям Ленгленд
Естественно, что, придавая основное значение знакомству христианина с священный писанием, непосредственным источником, из которого он черпал знание о своих обязанностях в отношении к богу, о своей «службе», которую он должен был нести за свое «держание», Уиклиф должен был озаботиться прежде всего о том, чтобы священное писание было доступно всякому христианину, чтобы оно было на его родном языке. Некоторые части Библии были переведены на английский язык еще задолго до Уиклифа. Уиклиф перевел всю Библию, кроме начала Ветхого завета, переведенного его учеником Николаем Херефордом. Перевод был сделан с латинской вульгаты: ни Уиклиф, ни его ученики не знали греческого языка. Но Уиклиф не только перевел Библию. Он принял меры к тому, чтобы немедленно же дать ее в руки народу.
В грубой шерстяной одежде, с английской Библией в руках пошли ученики и приверженцы Уиклифа проповедовать «божий закон» (Goddis lawe) английскому народу на понятном для него языке. Это были разосланные Уиклифом так называемые бедные священники (poor priests). Они, собственно, были не священниками, а проповедниками, которых отличало от остальных мирян лишь знание священного писания, еще незнакомого мирянам. Как мало были похожи эти бескорыстные энтузиасты и ревнители просвещения на тех «монахов всех четырех орденов», которых увидел «на прекрасном поле, полном народа» Ленгленд и которые «поучали народ для своей собственной пользы, глоссировали Евангелие, как им было угодно, из корыстолюбия, прикрытого рясой, толковали его, как хотели» (Prol., II, 59—61).
Если до сих пор «неученые люди не могли болтать и судить, и рядить о том, что должно было спасти их, но должны были страдать и служить» (Prol., II, 129—131), то теперь и они получили доступ к источнику знания того, что нужно было им знать для своего «оправдания». Кроме того, они могли узнать из него и много другого, руководимые в его понимании такими наставниками, какими были поучавшие их «божьему закону» ревностные и верные ученики и последователи Уиклифа, которые едва ли ограничивались в своих поучениях лишь моральным назиданием своих слушателей в духе евангельской правды. Едва ли можно сомневаться, что их наставники указывали им на резкое расхождение с учением Евангелия о свободе, равенстве и братстве людей, о любви к ближнему, о презрении к благам земным, о превосходстве благ духовных над той действительностью, среди которой они жили, с ее крепостным бесправием и богатствами духовной и светской аристократии, фискальным гнетом, самоуправством и вымогательствами местной королевской и вотчинной администрации, с продажностью судей, законоведов и присяжных, с совершенно забывшими о своих обязанностях представителями церкви, погрязшими в чисто материальных интересах, распущенными и жадными монахами, накопившими огромные богатства. Если и прежде они не были слепы к этим несовершенствам окружавшей их действительности, то теперь их отношение к ним приобретало большую сознательность, и возбуждаемые ими чувства становились более острыми и непримиримыми, имея за собою абсолютную санкцию высочайшего религиозного авторитета. Да к тому же слова «бедных священников» падали на очень взрыхленную почву, теперь более чем когда-либо соответствуя нараставшему настроению народных масс. И военные неудачи, и не прекращавшиеся налоги на военные надобности, и бесконтрольное хозяйничанье в государственном казначействе руководимой герцогом Ланкастерским шайки аферистов, не брезгавших никакими средствами, и безграничный произвол всемогущего герцога — все это волновало и возбуждало народные массы. Но у нее были еще и свои особые основания для неспокойного настроения, еще более действительные, но уже совсем иного порядка.
VIII
Среди множества петиций, представленных общинами королю в Добром парламенте 1376 года, был и пространный Билль о рабочих (Bille des Laboriers). Вот его начало: «Нашему сеньору королю и его мудрому парламенту указывает община и просит, что в то время, как разные ордонансы и статуты были изданы в разных парламентах для общей пользы королевства, чтобы судить рабочих и ремесленников и других слуг, последние по своей великой злонамеренности находят тем не менее средства избегать кары названных ордонансов и статутов; что как только их хозяева поставят им на вид их плохую службу или захотят им платить за их названную службу согласно форме названных статутов, они тотчас же покидают свою службу и свое местопребывание и бегут из графства в графство, из сотни в сотню, из села в село, в чужие места, неизвестные их хозяевам... И что самая большая беда — это прием названных рабочих и слуг: когда они убегают со службы у своих хозяев, их тотчас же принимают на службу в чужих местах за такую дорогую плату, что этот прием их на службу дает пример и поощрение всем слугам, как только им что-либо не понравится, бежать в чужие места от хозяина к хозяину, как сказано выше. И из страха перед таким бегством и шатаньем община (la Commune) не осмеливается ни жаловаться на своих слуг, ни выражать им свое неудовольствие и принуждена давать им, что они пожелают получить, невзирая на статуты и ордонансы, изданные против этого: и это главным образом из страха перед их приемом, как сказано выше»[7].
Это была старая история. Уже двадцать семь лет парламент и правительство вели борьбу с этой «злонамеренностью» рабочих и слуг, не останавливаясь перед мерами самой жесткой репрессии, начиная со штрафов, тюрьмы, клеймения раскаленным железом и кончая объявлением непокорных вне закона, предоставлявшим каждому право безнаказанно убивать их как диких зверей. Это началось сейчас же после так называемой Черной смерти (чумы) 1348 года, сильно уменьшившей население Англии и поднявшей цены на рабочие руки. Крупные земельные магнаты, светские и духовные, располагавшие большими денежными средствами, сравнительно легко и скоро справлялись с хозяйственными затруднениями, вызванными недостатком и дороговизной рабочих рук, совершенно игнорируя ордонанс 1349 года и статут 1351 года, регулировавшие цены на рабочие руки, а также позже изданные
