Гумайюн-намэ. Басни и притчи востока - Автор Неизвестен
Задушевная подруга, которая и присоветовала-то ей притвориться больною, усердно ухаживала за нею. Тогда несчастный муж обратился с вопросом к подруге:
— Почему моя бедная жена не отвечает мне, — спросил он. — Почему не жалуется на свою болезнь?
— Когда у больного уж нет никакой надежды на выздоровление, — заявила ему со вздохом подруга, — и достать единственное лекарство, которое могло бы спасти его от смерти, не представляется ни малейшей возможности, то какая же у него может быть охота разговаривать?
Муж, услыхав такие слова, уничтожавшие в нем всякую надежду, очень смутился и встревожился.
— Что же это за лекарство, — вскричал он, — которое нигде нельзя достать? Да и есть ли на свете такая болезнь, против которой не существовало бы никаких средств? Говори же скорее, какое лекарство могло бы помочь моей жене, и я достану его во что бы то ни стало, хотя бы ценою собственной жизни!
Тогда больная жена наконец промолвила:
— Мне очень плохо, и меня может спасти от смерти только обезьянье сердце.
— Хорошо, — сказал муж. — Но как же нам достать это сердце? К какой хитрости тут надо прибегнуть?
— Ведь мы и раньше прекрасно знали, — отвечала лукавая подруга, что достать обезьянье сердце немыслимо, а потому и не посылали за тобою. Да и теперь мы вызвали тебя только для того, чтобы умирающая могла взглянуть на тебя в последний раз и проститься с тобою перед смертью. Ну а вести с тобою разговоры несчастная не в силах; да и выздоровление ее тоже невозможно.
Муж был ужасно поражен этими словами и горько заплакал. Однако сколько он ни думал, все-таки не мог придумать ничего иного, как только убить своего друга обезьяну. Тогда он решился привести это намерение в исполнение как можно скорее. Правда, совесть сильно упрекала его за то, что он замыслил так вероломно поступить со своим лучшим другом; но ведь у него умирала горячо любимая жена, и он только таким путем мог спасти ей жизнь. Наконец, влечение ко злу и любовь к жене одержали в нем совсем верх, и он успокоил себя следующими соображениями: «Та обезьяна ведь не связана со мною узами крови, а потому я не могу считать ее равной себе. И очевидно, было бы преступно принести ей в жертву собственную жену».
Одним словом, черепаха твердо решилась привести в исполнение свой вероломный план. Но она вовсе не скрывала от себя, что это только тогда может ей удаться, если она заманит обезьяну к себе в дом. И вот она поспешила возвратиться назад к обезьяне. Та, как только увидела друга, сейчас же бросилась к ней навстречу и с живейшим участием стала расспрашивать, как она поживает и все ли у нее в семействе здоровы. Черепаха горячо поблагодарила ее за сердечное участие и сказала:
— Хотя я находилась у себя в семье, но мысли мои все время были с тобою, и я только и думала о том, что ты тут совершенно одна и скучаешь без меня в одиночестве. И у меня так болело по тебе сердце, что я не в состоянии была дольше выдержать и поспешила сюда, решившись непременно упросить тебя, чтоб ты осчастливила меня и мое семейство своим посещением. Уж я постараюсь на славу угостить тебя, дабы хотя отчасти отплатить тебе за твое расположение ко мне.
Обезьяна сначала попыталась было отклонить черепаху от подобного намерения, говоря, что не желает причинять беспокойства своему другу. Но та стала так настойчиво упрашивать ее, что она наконец согласилась принять приглашение и сказала:
— Ну хорошо, я сделаю по-твоему! Но, к сожалению, я ведь не умею плавать, и мне очень трудно будет по воде добраться до тебя.
— Не заботься об этом, — отвечала черепаха. Я посажу тебя к себе на спину и перенесу к самому своему дому, расположенному на чрезвычайно плодородном острове.
И она принялась так заманчиво описывать обезьяне этот остров, что у той загорелось сильное желание хоть одним глазком взглянуть на него. Она села на спину к черепахе, и обе они отправились в путь. Но дорогою черепаха опять стала колебаться, приводить ли ей в исполнение свой план, вследствие чего плыла очень плохо. Когда обезьяна заметила это, то у ней возникло подозрение, не замышляет ли черепаха чего-либо дурного против нее. И потому она спросила, почему та так задумчива.
— Или может быть, — прибавила она, — тебе слишком трудно нести меня на спине? Может быть, я чересчур тяжела для тебя, и ты оттого пришла в такое беспокойство?
— К чему ты говоришь мне это? — возразила черепаха. — Значит, ты сомневаешься во мне?
— Твои движения ясно показывают, что ты погружена в какие-то мысли, а все твое поведение свидетельствует о том, что ты находишься в какой-то нерешимости. Скажи же мне, что тебя так беспокоит? Может быть я в состоянии буду помочь тебе или дать добрый совет.
— Ты совершенно права, — отвечала черепаха. — Но если меня что и беспокоит, так только то, что жена моя лежит при смерти, и мне стыдно, что я не могу принять тебя так, как бы желала.
— Не заботься об этом, милый друг, — сказала обезьяна. — Между истинными друзьями не должно быть никаких церемоний. Такой искренний и верный друг, как я, всегда будет всем доволен.
Услыхав эти слова, черепаха поспешно поплыла дальше. Но не прошло и нескольких минут, как она снова впала в раздумчивость. И она сказала самой себе: «Эти женщины принуждают меня совершить дурное дело и поступить вероломно. Я хорошо знаю, что их собственная верность не очень-то надежна. Мудрый не должен из-за них дозволять себе нарушать верность. Ведь недаром говорится, что у женщин волос долог, да ум короток; а если это так, то затем же под их влиянием поступать дурно?»
И по мере того, как подобные мысли возникали в голове у черепахи, ее движения становились все медленнее и медленнее. Вместе с тем возрастало и недоверие у обезьяны, и она подумала про себя: «Когда начинаешь сомневаться в своем друге и опасаться его, то следует быть очень осторожным, не переставая притворяться другом, пока опасность действительно не наступит. Действуя таким образом, можно обезопасить себя от нечаянного нападения, а если впоследствии и окажется, что опасения были напрасны, то ведь осторожность никогда
