во вторник 6 мухаррама лета 661 выступил из окрестностей Шемахи с намерением сразиться с Беркеем. На той стоянке несколько айгаков напали на Сейф-ад-дина битикчия, который был государевым везиром,[183] на ходжу Азиза, из валиев Грузии, и на тебризского[184] ходжу Маджд-ад-дина. Схватив, их доставили в Шаберан и после суда всех троих казнили. В ночь на четверг 8 мухаррама судили звездочета Хусам-ад-дина и после установления вины, за багдадское свидетельство,[185] казнили, а тебризский мелик Садр-ад-дин и Али-мелик, который был хакимом Ирак-и Аджама и части Хорасана, отделались каждый несколькими палочными ударами. В пятницу 23 числа месяца мухаррама 661 года [7 XII 1262] вышел указ, чтобы все войска, вооружившись, двинулись в путь. На восходе солнца они подошли к Дербенту Хазарскому. Толпа врагов находилась на крепостной стене Дербента. Их прогнали с этой стороны выстрелами из луков, отняли от врага стену, взяли Дербент и завязали бой по ту сторону Дербента. Врагу было нанесено поражение. Бились до конца дня субботы. В первый день месяца сафара Нокай со своей ратью вдруг обратился в бегство, и войска Хулагу-хана обрели победу и славу. [Хулагу-хан] в помощь им еще раньше послал Абага-хана с огромным войском. После поражения Нокая Ширемун и Абатай сказали ему: «Пусть-де царевич возвращается на служение к отцу, мы же как можно скорее отправимся вслед за врагом», — но из рвения и мужества он не согласился. От Хулагу-хана вышел указ, чтобы Элькэй-нойон, Тудаун[186]-бахадур, Бату, Сальджидай, Чаган, Буларгу и Догуз отправились вслед за врагом и забрали жилища воинов Беркея. В силу [этого] указа они переправились через реку Терек. Жилища всех эмиров, вельмож и воинов Беркея сияли в той степи. Кипчакская степь была сплошь в палатках и больших шатрах, а земля та полна лошадей, мулов, верблюдов, коров и овец, а ратных людей их ни одного не было в жилищах. Все бежали, бросив жен и детей. Наши войска расположились в их жилищах и спокойно на досуге наслаждались и развлекались три дня и пировали и веселились с луноликими девами с надушенными амброю кудрями. Когда Беркей и воины проведали о судьбе жилищ, семей, челяди, добра и скота, собрали превеликое, словно муравьи и саранча, полчище и, пройдя простор той степи, напали на эмиров и войско. Первого числа месяца раби’-ал-авваль упомянутого года на берегу реки Терека они от зари до конца дня бились жестоким боем. Так как мало-помалу к врагу прибывала помощь, наша рать обратилась вспять. Река Терек замерзла, и стали переправляться через нее. Вдруг [лед] проломился и множество войска утонуло. Абага-хан невредимый прибыл и расположился в Шаберане. Беркей с ратью, прейдя Дербент, вернулся назад, а Хулагу-хан 11 числа месяца джумада-ал-ахыр достиг окрестностей Тебриза. После этой беды [Хулагу-хан], расстроенный и с удрученным сердцем, занялся возмещением и исправлением потерь и приказал, чтобы во всех владениях приготовили оружие. Войска в другой раз были снаряжены добром и оружием. На другой год пустили молву, что Нокай решился выйти за Дербент. Хулагу-хан послал туда лазутчиком через горы Легзистана шейха Шерифа Тебризи. Он добрался до кочевья Нокая. [Там] его поймали и отвели к Нокаю. Он расспросил его обстоятельно и, между прочим, спросил: «Что ты знаешь о Хулагу-хане. Он все еще из гнева и ярости убивает наших вельмож, сановников, подвижников, благочестивых людей и купцов, или нет?». [Шейх] ответил: «Государь раньше гневался на противление братьев и сжег сухое и сырое, а ныне
Стихи
Благодаря его правосудию огонь не сжигает шелка,
А козуля доит молоко у львицы;
|A 209а, S 478| От справедливости его люди обрели покой,
Все тираны растоптаны и жалобно стонут.
Недавно из Хитая прибыли гонцы [с вестью], что Кубилай-каан воссел на престол, а Арик-Бокэ покорился его приказу, Алгу же скончался, а Хулагу-хану вышел ярлык, что он-де государь от реки Амуйе до дальних пределов Сирии и Мисра и тридцать тысяч монгольских удальцов ему отправили на помощь».
Нокай от этих речей испугался и растерялся. Щеки его пожелтели, он замолк и больше не сказал ни слова. Шейх Шериф явился к его высочеству Хулагу-хану и доложил обстоятельства. [Хулагу-хан] шейха обласкал и украсил лик земли справедливостью и правосудием. Аминь.
Рассказ о делах Хулагу-хана в конце поры [его царствования], посылке Абага-хана в Хорасан, пожаловании областей эмирам и валиям, обстоятельствах его болезни и его кончины
Хулагу-хан чрезвычайно любил благоустройство и из построек, которые он возвел, осталось много. В Аладаге он соорудил дворец, а в Хое выстроил кумирни. В том году он посвящал себя благоустройству и распоряжался на благо царства, войска и подданных. Когда наступила осень, он с намерением зазимовать на [реке] Заринаруд, которую монголы называют Чагату и Нагату, отправился в Мерагу и поусердствовал в окончании [постройки] обсерватории. Он очень любил знания, поощрял ученых к спорам в науках начал[187] и назначал им определенное жалованье и содержание и украшал свой двор присутствием ученых и мудрецов. Он был весьма склонен к алхимии и на ту братию[188] постоянно взирал благосклонным оком. А они ради своих вымыслов и мечтаний зажигали огни, сжигали безмерное множество снадобий и бесполезными мехами надували малых и больших. Они мастерили котлы из глины мудрости,[189] но польза от стряпни не шла дальше их ужинов и завтраков. В превращении они ничего не смыслили, зато в извращении и подлогах творили чудеса. Ни одного динара они не снабдили решеткой[190] и ни одного дирхема не отлили, зато растратили и изничтожили богатства вселенной.[191] На их нужды, домогательства и пропитание было израсходовано так много, что и злосчастный Карун за свою жизнь не стяжал столько философским камнем.
В общем, он пожаловал владения Ирак, Хорасан и Мазандеран до устья Джейхуна царевичу Абага-хану, который был его старшим и лучшим сыном. Арран и Азербайджан до [оборонительного] вала[192] он передал Юшумуту. Диярраби’а до берегов Ефрата поручил эмиру Тудауну,[193] Румские владения Му’ин-ад-дину Парванэ, Тебриз — мелику Садр-ад-дину, Керман — Туркан-хатун, а Фарс — эмиру Вангияну.[194] Когда казнили Сейф-ад-дина, битикчия, [Хулагу-хан] избрал Шамс-ад-дина Мухаммеда Джувейни, пожаловал ему должность сахиб-дивана [всех] владений и дал ему силу и полномочие разрешать, вершить, устраивать и править дела государства. Багдадское владение он пожаловал его брату, сахибу Ала-ад-дину Ата-мелику. Устроив упомянутые дела, [Хулагу-хан] все же печалился из-за обмана своих завистливых родственников. Занимаясь мероприятиями для
