Приключения десяти принцев - Дандин
И по поводу ребенка этого он начал рассказывать весьма длинную историю о наших прежних перерождениях[93], из которой я поняла только то, что, во-первых, ты в прежних перерождениях был Шаунаком, Шудраком и Камапалом. Кантимати же, твоя возлюбленная, была раньше. Бандумати и Винаявати. Точно так же Ведимати, Арьядаси и Сомадеви представляют собою одно и то же лицо в разных перерождениях. Хансавали, Шурасена и Сулочана также не отличаются друг от друга. Равным образом между Нандини, Рангапатакой и Индрасеной нет никакой разницы. Оказалось из его рассказа, что та пастушка, на которой ты женился тогда, когда ты жил на земле в образе Шаунака, в последующем перерождении носила имя Арьядаси, а теперь я сама, Таравали, представляю собой ее перерождение. Оказалось, далее, что когда ты был в образе Шудрака, а я в образе Арьядаси была твоею женою, то у нас родился мальчик, которого с любовью воспитала Винаявати. Перерождение этого мальчика и представляет собою вот этот ребенок, которого я сюда принесла. Теперь он родился от царевны Кантимати. И вот таким образом, хотя он неоднократно побывал уже в пасти у бога смерти, однако по воле судьбы он оказался подобранным мною. По приказанию бога Куверы я передала его царице Васумати, жене проживавшего в лесу в изгнании царя Раджахансы, чтобы он со временем стал служить при его сыне Раджавахане, будущем всемогущем императоре. Затем, когда ты по воле судьбы оказался брошенным в пасть смерти, я с соизволения своих родителей пришла к тебе, чтобы служить у лотосоподобных ног твоих».
Продолжение рассказа министра Камапала
Выслушав этот рассказ, я со слезами радости на глазах обнял несколько раз фею Таравали, бывшую, как оказалось, неоднократно моей женой в разных перерождениях и под различными именами. Когда мы успокоились, по ее волшебной силе появился перед нами большой дворец, в нем мы день и ночь переживали небесные, на земле никем не виданные наслаждения. Спустя два-три дня я сказал моей очаровательной фее: «Я желал бы хорошенько отплатить царю Синхаварману, который хотел лишить меня жизни, я хотел бы испытать сладость мщения за его козни!» Она же с улыбкой ответила: «Пойдем, милый мой, я сведу тебя на свидание с Кантимати».
Когда наступила полночь, она свела меня в спальню царя. У его изголовья лежал большой меч, я схватил его, затем разбудил царя и, когда тот задрожал всем телом, сказал ему: «Я твой зять! Без твоего согласия я вступил в связь с твоей дочерью, — я пришел, чтобы послушанием и службой загладить эту обиду». Он же, вне себя от испуга, поклонился мне и проговорил: «Не ты меня, а я тебя обидел по глупости моей. Ты сделал мне честь, полюбив мою дочь, а я, как безумец, одержимый демоном, вышел из себя и, перейдя всякую меру, приказал тебя казнить. Но забудем это! Пусть с сегодняшнего дня дочь моя Кантимати, все мое царство и я сам будем принадлежать тебе!»
На следующий день он созвал народное собрание и в присутствии его торжественно отдал мне руку дочери своей. Таравали же рассказала ей о судьбе ее ребенка, а ее подругам — Сомадеви, Сулочане и Индрасене — рассказала историю их прежней жизни, в минувших перерождениях. Я же хотя и получил звание министра, однако в действительности исполнял обязанности наследника престола, а (семейная жизнь моя) мирно протекала в обществе прелестных жен моих».
Продолжение рассказа Пурнабадра
Итак, этот министр был верным другом даже таким простым людям, как я. Казалось, он был единственный в своем роде родственник, которому родней приходится всякое живое существо. Когда умер от чахотки царь, его тесть, то престол должен был перейти к старшему брату его жены по имени Чандагоша. Но того уже не было в живых, так как он умер еще раньше от истощения, будучи чересчур привязан к женщинам. Тогда министр этот поступил вполне честно, посадив на трон его сына по имени Синхагоша, которому едва минуло пять лет, и дав ему соответствующее воспитание. Теперь он стал совершеннолетним и приблизил к себе в качестве министров нескольких молодых, много о себе думающих, лживых, дурных советчиков. Они стали ему наговаривать (на Камапала, который оставался первым министром); «Он безнравственный человек, — говорили они, — обольстил и взял, твою сестру насильно. Он поднял меч на царя, когда тот спокойно спал. В момент пробуждения, под влиянием испуга, царь согласился на брак и отдал ему свою дочь.; Чандагоша, старшего в царской семье, он отравил. Тебя же он щадил до сих пор, полагая, что ты, как малолетний, не можешь ему мешать. Этим путем он также поддерживал доверие народа к себе. И как бы ты хорошо к нему ни относился, он, неблагодарный, погубит и тебя. Постарайся поскорее убрать его на тот свет!»
Эти нашептывания создали рознь между царем и его первым министром, но, опасаясь влияния волшебной феи Таравали, царь не мог решиться покончить с ним. И вот в эти самые дни первая из жен молодого царя по имени Сулакшина заметила какое-то изменение в выражении лица Кантимати.
Тогда она ласково спросила ее: «Царица, меня не обманешь разными отговорками! Скажи правду. Почему в эти дни на твоем лотосоподобном лице замечается выражение, которого раньше не было?»
Она отвечала: «Дорогая, разве ты можешь припомнить, чтобы я когда-нибудь до сего дня говорила тебе неправду? Дело вот в чем: моя подруга и вторая жена моего мужа, фея Таравали, по какому-то поводу осталась им недовольна. Он принялся ее утешать наедине и вот при этом совершенно случайно, по ошибке, назвал ее моим именем. Этого было достаточно: ею овладела ревность, и, несмотря на всю любовь к ней мужа и на его упрашивания, она нас покинула. Мой муж в отчаянии. Отсюда мое дурное настроение». Сулакшина без особых подробностей рассказала это мужу своему по секрету. Тогда тот, перестав бояться влияния волшебной феи, велел заранее подговорённым людям схватить министра.
В этот день он пришел во дворец весь бледный от разлуки с любимой феей, с глазами, наполненными мужественно удерживаемыми слезами. Хриплый голос, глухо вырывавшийся из засохшего от горячих вздохов горла, показывал, как он страдал; тем не менее, хотя и с трудом, он принуждал себя заниматься текущими государственными делами. Он был посажен в тюрьму. Было решено повсеместно оповестить о его преступлениях и в наказание за них вырвать у него
