Публий Назон - Метаморфозы

        Скудный покойнику дар, — седой свой волос да слезы.

        Есть, где Троя была, — напротив, — фригийская область,

430 Край бистонийских мужей. Полиместора пышное царство

        Там находилось. Ему, Полидор[538], отец тебя отдал

        На воспитанье, стремясь удалить от фригийских сражений, —

        Мудрая мысль, когда бы тебе не вручил он великих

        Ценностей — злому соблазн, раздражение алчного духа!

435 Только фортуна троян в прах пала, безбожный фракийский

        Царь свой выхватил меч и вонзил его в горло питомцу.

        Сделал — и, словно могло преступление с телом исчезнуть, —

        Труп бездыханный низверг с утеса высокого в море.

        Флот свой Атрид между тем привязал у фракийского брега:

440 Ждали, чтоб стихла волна, чтобы ветер подул дружелюбный.

        Вдруг там, — ростом таков, каким его знали живого, —

        Из-под земли, широко разошедшейся, лик показал свой

        Грозный Ахилл, — таким появился, каким он когда-то

        Несправедливым мечом умертвить Агамемнона думал.

445 «Вы, позабыв обо мне, отправляетесь ныне, ахейцы?

        Вместе со мной умерла ль благодарность за подвиги наши?

        Нет! Пусть могила моя не лишается чести, — угодно

        Тени Ахилла, чтоб ей на алтарь принесли Поликсену!» —

        Молвил. За дело взялись, и в угоду безжалостной тени

450 С груди у матери, чьей лишь она оставалась опорой,

        Сильная в горе своем и старше, чем женщина, дева

        Подведена к алтарю — костра погребального жертва.

        В полном владенье собой, приведенная перед жестокий

        Жертвенник, чуя, что ей это дикое действо готовят,

455 Видя, как рядом стоит, железо держа, Неоптолем,

        Как на лицо ее взор устремляет упорный, сказала:

        «Время настало пролить благородную кровь. Так не надо

        Медлить. Как хочешь, рази; иль в грудь, иль в горло оружье

        Смело вонзай! — и она себе горло и грудь приоткрыла, —

460 Рабство у чуждых людей ужели сносить Пoликceнe —

        А через этот обряд примирю я божественность чью-то.

        Но я хочу, чтобы мать о моей не узнала кончине;

        Мать мне помехой, она уменьшает мне гибели радость,

        Хоть не о смерти моей, а о жизни своей горевать ей.

465 Вы же, чтоб я не пришла несвободною к манам стигийским,

        Прочь отойдите, — прошу справедливого. Не прикасайтесь

        К деве мужскою рукой. Кто б ни был тот мертвый, который

        Должен быть смертью моей успокоен, ему же угодней

        Будет свободная кровь. И если последние могут

470 Тронуть вас просьбы мои, — так дочь вас просит Приама,

        Не полонянка! Молю: без выкупа труп мой отдайте

        Матери. Право она на печальный обряд не за злато

        Купит — за слезы свои. А раньше б за злато купила».

        Молвила так, и народ слёз, сдержанных ею, не в силах

475 Доле сдержать; и даже сам жрец, в слезах, неохотно

        Острым оружьем своим полоснул по подставленной груди.

        И, к обагренной земле припав ослабевшим коленом,

        Миг свой последний с лицом безбоязненным встретила дева.

        Даже теперь прикрывала она, что таить подобало, —

480 И при падении все ж сохраняя стыдливости прелесть.

        Взяли троянки ее; Приамидов, оплаканных раньше,

        Воспомянули, — всю кровь, единым пролитую домом!

        Дева, они о тебе голосят; о тебе, о царица

        Мать и царица жена, цветущей Азии образ! —

485 Ныне убогая часть добычи, которой не взял бы

        И победитель Улисс, когда бы она не рождала

        Гектора. Добыл, увы, господина для матери Гектор!

        Тело немое обняв, где не стало столь сильного духа,

        Слезы, — их столько лила над отчизной, сынами, супругом, —

490 Ныне над дочерью льет; льет слезы на свежую рану,

        Ртом приникает ко рту и в привыкшую грудь ударяет.

        Так сединами влачась по крови запекшейся, много

        Слов говорила она, — так молвила, грудь поражая:

        «Дочь, о последнее ты — что ж осталось? — матери горе!

495 Дочь, ты мертва. Вижу рану твою, и моя она рана!

        Вот, — чтоб никто из моих не погиб ненасильственной смертью, —

        Заклана ныне и ты. Как женщине — я рассуждала —

        Меч не опасен тебе; от меча ты — женщина — пала.

        Бедных братьев твоих и тебя уничтожил единый —

500 Трои погибель — Ахилл, сиротитель Приамова дома.

        После того, как он пал, Парисом застрелен и Фебом,

        Я говорила: теперь перестанем бояться Ахилла!

        Все же бояться его я должна была. Даже и пепел

        Род преследует наш; находим врага и в могиле.

505 Я плодородна была — для Ахилла! Великая Троя

        Пала; печальным концом завершились несчастья народа, —

        Коль завершились они. Одной мне Пергам остался.

        Горе в разгаре мое. Недавно во всем изобильна,

        Столько имев и детей, и зятьев, и невесток, и мужа, —

510 Пленницей нищей влачусь, от могил отрешенная милых,

        В дар Пенелопе. Меня, за уроком моим подневольным,

        Женам итакским перстом указуя, — «Вот Гектора, — скажет, —

        Славная мать. Вот она, Приамова, — молвит, — супруга».

        После стольких потерь ты мне — одно утешенье

515 Слез материнских моих — погребенье врага очищаешь!

        Дар поминальный врагу родила! Иль я из железа?

        Медлю зачем? Для чего мне потребна проклятая старость?

        Жизнь старухи теперь бережете, жестокие боги,

        Или для новых еще похорон? Кто мог бы подумать,

520 Что и Приама сочтут после гибели Трои счастливым?

        Счастлив он смертью своей, что тебя, моя дочь, не увидел

        Он убиенной и жизнь одновременно с царством оставил!

        Но удостоишься ты похорон, быть может, царевна?

        Тело положат твое в родовых усыпальницах древних?

525 Не такова Приамидов судьба; приношением будет

        Матери плач для тебя да песка чужеземного горстка.

        Вот я утратила все. Остается одно, для чего я

        Краткую жизнь доживу, — любимое матери чадо,

        Ныне единый, в былом наименьший из рода мужского,

530 В этом краю, Полидор, врученный царю исмарийцев.

        Что же я медлю меж тем жестокие раны водою

        Свежей омыть и лицо, окропленное кровью враждебной?»

        Молвит и к берегу вод подвигается старческим шагом,

        И, распустив седины, — «Кувшин мне подайте, троянки!» —

535 Молвила в горе, черпнуть приготовившись влаги прозрачной.

        Видит у берега вдруг — извергнутый труп Полидора,

        Раны ужасные зрит, нанесенные дланью фракийца.

        Вскрикнули жены троян, она — онемела от боли.

        Ровно и голос ее, и внутри закипевшие слезы

540 Мука снедает сама; подобная твердому камню,

        Остолбенела она: то в землю потупится взором,

        То, поднимая чело, уставится в небо, иль смотрит

        Сыну лежащему в лик, иль раны его созерцает, —

        Раны особенно! Гнев и оружие дал и решимость.

545 Гневом как только зажглась, — поскольку царицей осталась, —

        Постановила отмстить и в возмездие вся углубилась.

        Как, если львенка отнять у нее, разъяряется львица

        И по недавним следам за незримым врагом выступает,

        Так и Гекуба, смешав в груди своей гнев и страданье,

550 Силы души не забыв, но забыв свои поздние годы,

        Шла к Полиместору в дом, к виновнику злого убийства.

        И побеседовать с ним попросила, как будто, мол, хочет

        Злата остаток ему показать, предназначенный сыну.

        Просьбе поверил Одриз[539], любить приобыкший наживу.

555 Вот потаенно пришел — хитрец — с выраженьем любезным.

        «Ждать не заставь, — говорит, — о Гекуба, дай сыну подарки,

        Все, что ни дашь, — что и раньше дала, — его достоянье,

        В том я богом клянусь!» И Гекуба в ужасе смотрит,

        Как он клянется и лжет, — нарастает в ней гнев запылавший.