Явления - Арат Солийский
Живший в эпоху замечательных астрономических и естественнонаучных открытий Арат, однако, насколько можно судить по его поэме, не ставил перед собой задач собственно исследовательского характера. Касаясь астрономических тем, он не рискует говорить о движении планет (ст. 460) — одной из главных и наиболее спорных проблем современной ему античной астрономии, которая весьма интересовала самого Евдокса (специально посвятившего этой проблеме не дошедшее до нас сочинение «О скоростях»). Помимо гипотез, выдвигавшихся для объяснения иррегулярностей в видимом движении планет (с тем, чтобы, говоря языком тогдашних астрономов, «спасти» небесные явления — σώζειν τά φαινόμενα, т. е. вписать их в систему равномерных и упорядоченных движений[12]), астрономия эпохи Арата имела дело со многими другими проблемами, о которых Арат ничего или почти ничего не говорит (таковы, например, кинематические схемы пифагорейцев Гикета и Экфанта, постулировавших вращение Земли вокруг ее собственной оси). Пользуясь метеорологическими наблюдениями своего ученого предшественника, Арат также не выходит за пределы более или менее расхожих и известных его современникам сведений.[13] Вместе с тем Арата, как кажется, нельзя назвать и простым компилятором Евдокса и Теофраста. Если допустить, что Арат, при его интересе и доверии к звездному атласу Евдокса, знал о проблемах, с которыми столкнулась астрономия его времени в объяснении времени восхода созвездий (так, например, в ст. 713-714 поэмы Арат упоминает о различных мнениях касательно времени появления на горизонте Пояса Персея), колебания яркости звезд (ст. 191) и перемещения подвижных планет, то можно думать, что, отказываясь говорить об обращении планет, Арат выражал тем самым и собственную позицию, воздерживаясь от односторонних суждений и вместе с тем указывая на возможность различных точек зрения по тому или иному вопросу (что, заметим, если и не делает Арата скептиком, то все же отличает его от последовательных стоиков, полагавших, вслед за Зеноном, невозможным для философа придерживаться двух мнений сразу (напр: Arn. 54, 68, 71)). Характерно, что позднее популярность Арата вызвала к жизни предположение, что он все же описал движение планет в особом сочинении, которое, по сообщению Ахилла Татия (конец III в. н. э.), называлось «Канон» и примыкало к «Явлениям» в качестве его составной части (по еще более позднему свидетельству Иоанна Цеца, византийского филолога XII в., всего таких частей было якобы пять).[14]
Мировоззренческая позиция, лежащая в основе собственно научных пристрастий Арата, предстает оригинальной и последовательной, если сравнить обе части «Явлений» (или, если считать их разными поэмами, «Явления» и «Предзнаменования») с дидактической точки зрения. Кажется, что астрономические и метеорологические явления, описываемые Аратом, объединены не некой априорной позицией философа-догматика (такая позиция вызывает споры уже в том отношении, что сочинения, взятые Аратом за основу для своей поэмы, могут быть отнесены к различным философским школам и различным объяснительным методикам), но позицией, так сказать, досужего наблюдателя, описывающего две части мироздания — мир «надлунный» (τά ούράνια) и мир «подлунный» (τά μετέωρα). Дидактические претензии Арата выражаются и в том и в другом случае не столько в объяснении описываемых явлений, сколько в их наглядной и — уже тем самым — поучительной демонстрации. При всем возможном пафосе научной популяризации кажется, что наглядность самого звездного неба Арату важнее, чем умозрительные рассуждения астрономов, а напоминание о конкретных погодных приметах важнее, чем поиск их причин. Это, конечно, не значит, что такие рассуждения и такой поиск были неинтересны читателям поэмы Арата («Комментарии» Гиппарха — свидетельство как раз такого интереса), но, похоже, что сам поэт остается при этом на феноменалистической позиции, доверяя не столько постулатам догматического знания, сколько данным своего эмпирического опыта. Такая позиция напоминает, скорее, о скептиках — Пирроне и учившем Арата Тимоне Флиунтском, чем о стоиках, с которыми поэта связала последующая традиция. В контексте астрономических исследований времени Арата, делающих упор на математически-спекулятивные методы описания,[15] собственно научная ценность «Явлений» была в этом смысле, конечно, не слишком высокой. Не отрицая популяризаторских достоинств поэмы Арата, приходится думать поэтому, что сами по себе не они или, во всяком случае, не только они послужили ее славе у современников и потомков.
* * *
Историки античной литературы подчеркивают, что характерное для эллинизма выхолащивание содержательных элементов литературного творчества при сохранении формальной традиционности выразилось в эпоху эллинизма в любопытной переоценке самой зависимости формы и содержания. Внешняя сторона начинает наделяться все большей автономностью — мастерство, умение, техника (τέχνη) как бы подменяют собою суть, содержание и, выступая от имени последнего, служат подтверждением мудрости (σοφίη) поэта, подчинившего себя не прихоти вымысла, но действительности описываемого им материала.[16] Наделяясь в глазах читателя ценностью научной объективности, «правдой научного факта» и вместе с тем соразмерностью выражающего его языковых средств (метра, ритма), «ученые поэмы» воспринимались в таком контексте, по-видимому, как подтверждение смысла самого мира, взаимосвязи и мудрого устроения существующих в нем вещей. Кажущееся современному читателю несоответствие между ничтожностью замысла и грандиозностью воплощения у поэтов эллинистического времени заставляет учитывать эту ценностную переакцентировку. Известны произведения эллинистических поэтов, посвященных изложению самых разнообразных, но, казалось бы, равно далеких от поэзии тем — минералов и правил пчеловодства, животных и рыб, земледелия и гастрономических рецептов. Таковы, в частности, дошедшие до нас поэмы Никандра Колофонского, посвященные описанию ядов и противоядий. Таковы же приписываемые Арату, помимо «Явлений», поэмы, посвященные врачеванию и фармакологии (Ιατρικά δυνάμεις, Σύνθεσιν φαρμάκων).[17] Интересно, что античная традиция связала имена Арата и Никандра (родившегося полстолетия спустя после смерти Арата) легендой о соревновании двух поэтов, в котором врач Арат сочиняет поэму по астрономии, а астроном Никандр — поэму по медицине. Поэтическая ценность подобных произведений может показаться из сегодняшнего невысокой, но версификационной технике их авторов нельзя не отдать должного и сегодня. Вопрос состоит,
