О милосердии - Луций Анней Сенека
Возможно ли, заполнив тома наставлениями в разных литературных формах, остаться — для умеющих его прочесть — более чем занимательным писателем? Секрет не только в стиле и красочном литературном оформлении, любви к отступлениям, таким, например, как яркий пейзаж, описание городской жизни, исторический или природоведческий экскурс. Читателя поражает необычность этических установок автора, поддержанных оригинальной, тонко формулируемой аргументацией. Зря думают, будто Сенека больше внушает, меньше аргументируя, что пересыпанная примерами риторика у него преобладает над доказательствами. Часто именно доказательства определяют занимательность этого чтения. Однако нравоучительная литература, хотя бывает разной, опорным содержанием имеет школьную дидактику. Сенека учит не сокрушаться при утратах, не гневаться на ближних и вообще не гневаться, охотно помогать, но в оказании милостей не переходить черту, поддерживая злых и неблагодарных, не заниматься бесконечным стяжательством, но посвящать жизнь высшим ценностям, оставаться спокойным, терпя невзгоды, не увлекаться внешними благами, не доверять мимолетным успехам, сосредоточиться на духовном совершенствовании, тренировать ум научными изысканиями, постоянно помнить о вечном... Философ может безопасно рассуждать об отвлеченных вещах, однако не каждый имеет смелость занять по отношению к читающему миру гордую позу учителя нравов. Ведь первое, что спросят ученики, — насколько сам наставник соответствует своим наставлениям.
Здесь именно и кроется своеобразная трудность, противоречие, мешающее адекватно оценить Сенеку-моралиста. Допустим, он учит безразлично относиться к благам обеспеченной жизни. Но сам был чуть ли не первым богачом Рима. Учит бескорыстию. Но отдавал деньги в рост. Не гневаться. Но злился на противников и давал волю своей злобе. Не помогать недостойным. Но оказывал помощь матереубийце Нерону. Держаться дальше от вершин, «сама высота которых поражает громом»8. Но в течение нескольких лет оставался первым министром императора, предоставившего ему управление страной. Пишет, что прекрасно обработанная речь «не пристала философу»9. Но излагает свои мысли тщательно ограненным слогом. Учит, наконец, умирать без сожалений. Но в роковой момент пытался сохранить себе жизнь и ушел только по принуждению10. А ведь он настаивал, что нужно не просто знать, но действовать согласно тому, что́ знаешь. Как тогда понимать все его поучения? Как догму, оторванную от жизненного содержания? Как чистую риторику, размышления на заданные учителями темы? Или наоборот, как попытку совместить философскую проповедь с жизненной программой? Что такое его моралистические писания? Самооправдание? Самовнушение? Род душевного отдыха, освобождение внутреннего человека, не способного реализоваться иначе как на бумаге? Во всех случаях ценность поучений оказывается если не уничтоженной, а то ослабленной.
Проблему невозможно игнорировать. Может быть, антагонизма жизни и творчества на самом деле нет: данные историков допускают более дружественную Сенеке интерпретацию? Основаны ли упреки на исторических фактах? То же сомнение касается его этической системы. Настолько ли ригористичны рекомендации философа, что с ними невозможно сблизить его биографию? Без вживания не возникает гениальной литературы. Очевидно, пересечения должны найтись. Двигатель всех биографических и философских сюжетов сидит в деталях: в теории, как и на практике, общие мнения возникают из правдоподобного истолкования частностей. Не стесняясь детально говорить об известном, мы обязаны, следовательно, рассмотреть сперва биографические свидетельства, а затем, хотя бы кратко, саму его проповедь. Своими этическими трактатами Сенека обычно откликается на события собственной жизни. Вопреки установившейся тенденции, нам тем не менее возбраняется, следуя большинству биографов, обосновывать его поступки цитатами из его же нравоучительных книг. Ведь, как всем понятно, учить можно одному, а жить совсем по-другому. Слова мыслителя пусть послужат отражением, не становясь мотивацией событий.
Что Луций Анней Сенека Младший родился в Кордубе, кроме его собственных стихов11, подтверждает Марциал12. Дату рождения, о которой ввиду отсутствия указаний в источниках долго полемизировали, вычислили по косвенным высказываниям самого философа в «Нравственных письмах» — 1-й год новой эры13. Отец прославлен в истории ораторской литературы: Сенека Старший («Ритор») оставил наследие уникальной ценности — пространный, пересеянный разнообразными наблюдениями и комментариями сборник декламаций, слышанных им от разных, в том числе и знаменитых, соотечественников. Цицерон, как известно, обрабатывал свои речи для опубликования, не боясь прослыть тщеславным. Другие римские общественные и судебные деятели так не поступали. Их речи не пережили античности, приемы доказательства и стиль абсолютного большинства римских ораторов известны в лучшем случае по отзывам; сохраненные древними грамматиками ради языковых частностей фрагменты малоинформативны. «Контроверсии» и «Свазории»14 риторических школ в подаче мемуариста являют взгляду фрагменты мозаики, большая часть которой утрачена, по-видимому, безвозвратно. Общее место биографов — унаследованные Сенекой от отца республиканские настроения, традиционные в его семье и в Кордубе, где когда-то Секст Помпей сдерживал легионы Цезаря. Политические убеждения Сенеки Старшего было бы легче выяснить, уцелей его главный труд — история гражданских войн15. Вычитать из «Контроверсий» и «Свазорий» республиканские симпатии нелегко, поскольку чаще всего приводятся мнения обеих сторон. От себя есть и похвалы, и упреки оппозиционерам. Цезаря автор именует в духе официоза «божественным Юлием», похвалы «божественному Августу» кажутся искренними16. Очевидна консервативная тенденция и приверженность стоической морали. Нравы праздной молодежи в новые времена критикуются очень убедительно. Идеалы учителя резюмирует отсылка к правилу древнего Катона: «Оратор — честный человек, искушенный в произнесении речей». Придворные Августа, как и его враги, восхваляются за невосприимчивость к ударам судьбы.
«Контроверсии» открывает обращение к юным сыновьям, названным по старшинству: «Сенека приветствует Новата, Сенеку, Мелу». Воспоминания написаны по их просьбе. Новат, старший брат философа, был позднее усыновлен овдовевшим другом отца, тоже ритором и автором трактатов о риторике, сенатором Юнием Галлионом, и стал зваться Луций Юний Галлион. Предполагалось, что сыновья будут делать карьеру в политике. Карьере помогали знакомства. Добиваться должностей, дающих право на кресло в сенате («курульных»), было дорого, а пройти вверх по всей карьерной лестнице стоило огромных денег. Многодетность угрожала банкротством, и родители ничуть не возражали против усыновления их отпрысков бездетными друзьями-аристократами, боявшимися остаться без наследников. Усыновить могли и взрослого, ничего противоестественного в этом не усматривалось. Даже в богатой семье
