Марк Цицерон - Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту
7. Более того, если бы у меня совершенно не было недоброжелателей, если бы все были настроены в мою пользу, что было бы справедливо, все же лечение, которое оздоровило бы порочные части государства, заслуживало бы не меньшего одобрения, нежели лечение, при котором они были бы иссечены. Теперь же, когда те славные всадники, которых я когда-то расставил на спуске с Капитолия335, сделав тебя их знаменосцем и начальником, покинули сенат, а наши главари, пренебрегая прочим, полагают, что они достают пальцем до небес, если в их садках есть краснобородки, которые берут корм из рук, то неужели я, по-твоему, не приношу достаточной пользы, достигая того, что те, кто может вредить, не хотят этого?
8. Ведь я люблю нашего Катона не меньше, чем ты, а между тем он, с наилучшими намерениями и со своей высокой добросовестностью, иногда наносит государству вред336. Он высказывается так, словно находится в государстве Платона, а не среди подонков Ромула. Что может быть более справедливым, чем предать суду судью, взявшего деньги за вынесение приговора? Так предложил Катон, и сенат согласился. Всадники — войной на курию, а не на меня: ведь я был несогласен. Что бесстыднее откупщиков, отказывающихся от договоров? Однако нужно было согласиться на эту жертву ради сохранения добрых отношений с этим сословием. Катон воспротивился и победил. И вот теперь, когда консул заключен в тюрьму337 и когда не раз начиналось возмущение, нас не поддержал никто из тех, при помощи которых я и консулы, бывшие после меня, обычно защищали государство. «Ну, и что же, — скажешь ты, — привлекать нам таких людей за деньги?». Что же нам делать, если иначе нельзя. Или же нам быть рабами у вольноотпущенников, или даже у рабов? Но, как ты говоришь, о делах довольно!
9. Фавоний338 получил голоса в моей трибе с большим почетом, чем в своей; трибу Лукцея потерял. Насику он обвинил непорядочно, однако скромно; он говорил так, что, казалось, на Родосе он был занят помолом больше, чем Молоном339. Он слегка рассердился на меня за то, что я был защитником. Однако теперь он снова стремится к должности ради блага государства. О том, что делает Лукцей340, напишу тебе, когда увижу Цезаря, который прибудет через два дня.
10. Ущерб, который ты терпишь от сикионцев, ты ставишь в вину Катону и его подражателю Сервилию341. Что же? Разве это бедствие не распространяется на многих честных людей? Но если так было угодно, то воздадим хвалу, а затем останемся одинокими среди разногласий342.
11. Моя Амальтея343 ожидает тебя и нуждается в тебе. Мои усадьбы тускульская и помпейская меня чрезвычайно радуют; только они меня, защитника долгов, засыпали бронзой не коринфской, а этой, взятой на форуме344. В Галлии, мы надеемся, спокойно. На днях получишь мои «Прогностики»345 вместе с моими незначащими речами, а ты все-таки напиши нам, когда думаешь приехать, ибо Помпония велела передать мне, что ты будешь в Риме в квинтилии месяце. Это не соответствовало тому, что ты сообщил мне в письме по поводу оценки твоего имущества346.
12. Как я уже писал тебе, Пет подарил мне все книги, оставшиеся после его брата347. Судьба этого его дара зависит от твоей заботливости. Если любишь меня, постарайся, чтобы они были сохранены и доставлены мне. Ничто не может быть более приятным мне. Сохрани, пожалуйста, со всем старанием как греческие, так и латинские книги. Я буду считать, что это подарок от тебя. Октавию348 я послал письмо; с ним самим я не говорил ни о чем, ибо не думал, что ты именно этим занимаешься в провинциях, и не причислял тебя к ростовщикам. Но я написал ему, как и надлежало, заботливое письмо.
XXVIII. Титу Помпонию Аттику, возвращающемуся в Рим
[Att., II, 2]
Анций (?), декабрь 60 г.
1. Позаботься, пожалуйста о нашем Цицероне349. Мне кажется, что я болею вместе с ним.
2. «Государственное устройство Пеллены» было у меня в руках. Клянусь тебе, я нагромоздил у своих ног целую гору350 из произведений Дикеарха351. Вот великий человек! У него можно научиться много большему, нежели у Процилия. «Государственное устройство Коринфа» и «Афин», мне думается, у меня есть в Риме. Говорю тебе, прочти; уверяю тебя, это удивительный муж. Будь Герод352 человеком, он предпочел бы читать его, вместо того, чтобы написать хотя бы одну букву самому. В меня он метнул посланием, а с тобой, как вижу, схватился врукопашную. Я предпочел бы участвовать в заговоре, вместо того чтобы противодействовать ему, если бы предполагал, что мне придется его слушать.
3. Насчет куколя ты не в своем уме, за вино хвалю353.
Но послушай: видишь ты, что календы наступают, а Антония нет354? Судей заставляют собираться? Ведь мне сообщают, что Нигидий355 грозит на народных сходках привлечь к ответственности всякого судью, который не явится. Все же, если ты услышишь что-нибудь о приезде Антония, пожалуйста, напиши мне, а так как ты не приезжаешь сюда, то во всяком случае приходи ко мне обедать356 в канун календ. Не вздумай поступить иначе. Береги здоровье.
XXIX. Титу Помпонию Аттику, возвращающемуся в Рим
[Att., II, 3]
Рим, декабрь 60 г.
1. Прежде всего, как мне кажется, благая весть: Валерий оправдан; его защищал Гортенсий. Этот суд считают уступкой сыну Авла357. Я подозреваю, что и Эпикрат358, как ты пишешь, распустился: мне в самом деле не нравились его сапоги и натертые мелом повязки. В чем здесь дело, узнаю после твоего приезда.
2. Ты недоволен тем, что окна узки. Знай: ты порицаешь «Воспитание Кира»359, ибо когда я там говорил то же, то Кир уверял меня, что через широкие отверстия вид на сады не так приятен. И в самом деле, возьмем точку зрения α, рассматриваемый предмет β, γ, лучи δ и т.д. Остальное ты ведь принимаешь. Ибо если бы мы видели вследствие попадания образов в глаз, то образы сильно страдали бы в узких проемах. А теперь это истечение лучей происходит прекрасно360. Если ты будешь недоволен прочим, я не стану молчать, если только это не будет в таком роде, что его удастся исправить без издержек.
3. Теперь перехожу к январю месяцу и к устоям своей политики, в которой, следуя Сократу, нужно ставить вопрос о каждом из двух, но в конце концов, по обыкновению его последователей, о предпочтительном. Дело это, без сомнения, требует большого размышления, так как либо надо мужественно противиться земельному закону, а с этим сопряжена некоторая борьба, хотя и полная славы, либо бездействовать, что равносильно удалению в Солоний или Анций361, либо способствовать принятию этого закона, чего Цезарь, как говорят, так от меня ждет, что даже не сомневается в этом. Ведь у меня побывал Корнелий; я говорю о Бальбе362, друге Цезаря. Он утверждал, что Цезарь намерен во всем следовать советам моим и Помпея и приложит старания к тому, чтобы Красс сблизился с Помпеем.
4. Вот суть дела: мой тесный союз с Помпеем, а если захочу, то и с Цезарем, восстановление хороших отношений с врагами, мир с толпой, спокойная старость. Но меня смущает то заключение363, которое содержится в третьей книге364.
Но своему ты пути, что в юности ранней ты выбрал И что доныне держал столь доблестно, смело как консул, Верен останься; умножь хвалу ты и славу у честных.
Так как сама Каллиопа предписала мне это в той книге, где много написано по-аристократически, я думаю, не следует сомневаться, что для меня всегда будет
Знаменье лучшее всех — за отечество храбро сражаться365.
Но отложим это до наших прогулок в день Компиталий366. Помни о кануне Компиталий. Я велю натопить баню. Теренция приглашает Помпонию. Мы пригласим мать. Захвати для меня из книг брата Квинта сочинение Феофраста «О честолюбии»367.
ПИСЬМА 59 г. ГОД ПЕРВОГО КОНСУЛЬСТВА ГАЯ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ И НАЧАЛО ПЕРВОГО ТРИУМВИРАТА
XXX. Квинту Туллию Цицерону, в провинцию Азию
[Q. fr., I, 1]
Рим, начало 59 г.
Марк брату Квинту привет.
1. Хотя я и не сомневался в том, что многие вестники, наконец, молва самой своей стремительностью опередит это письмо, и ты уже услышишь от других, что прибавился третий год368 к нашей тоске и твоему труду, я все же счел необходимым, чтобы ты получил извещение об этой тяготе и от меня. Ведь в предшествовавших письмах, и не в одном, а во многих, когда другие уже отчаялись в успехе, я все же подавал тебе надежду на скорый отъезд и не только, чтобы возможно дольше радовать тебя этой приятной мыслью, но и потому, что и я и преторы369 прилагали к этому такое большое старание, что я не сомневался в возможности удачного окончания дела.
2. Теперь же, раз случилось, что ни преторы своим влиянием, ни я своей настойчивостью не смогли ничем помочь, не огорчаться этим очень трудно; однако не подобает, чтобы это бремя сломило и ослабило нас, закаленных в величайших подвигах и испытаниях. А так как люди должны особенно тяжело переносить то, что они навлекли на себя по собственной вине, то кое-что в этом деле должно огорчать меня больше, чем тебя. Это действительно была моя вина в том, против чего ты возражал и в беседе при своем отъезде и в письмах, — что тебе не назначили преемника в течение первого года. Заботясь о благе союзников370, противодействуя беззастенчивости некоторых дельцов, стремясь возвеличить наше имя твоей доблестью, я поступил неразумно, особенно допустив, чтобы этот второй год мог повлечь за собой и третий.
