Марк Цицерон - Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту
14. Однако цель этой моей речи не в том, чтобы сделать твое отношение к подчиненным более суровым или подозрительным. Ибо если кто-нибудь из них на протяжении двух лет ни разу не вызвал у тебя подозрения в жадности — а это я слышу и думаю, зная их, о Цесии, Хериппе и Лабеоне, — то нет ничего такого, чего, по моему мнению, не было бы правильнее всего поручить и доверить им или какому-нибудь другому такому же человеку. Но если ты уже ошибся и кого-либо подозреваешь, то не оказывай ему никакого доверия и не поручай ему ничего, что может иметь отношение к твоему доброму имени.
V. 15. Если в самой провинции ты встретил человека, который завоевал твое доверие, но раньше не был нам знаком, то суди сам, насколько можно доверять ему, — не потому чтобы многие провинциалы не могли оказаться честными людьми, но потому что на это можно надеяться, но судить так опасно. И в самом деле, природа всякого человека покрыта многими оболочками притворства и как бы обтянута какими-то занавесями: лоб, глаза, выражение лица очень часто лгут, а речи особенно часто. Как, поэтому, тебе обнаружить среди этого рода людей, которые, под влиянием жадности к деньгам, лишены всего того, отчего мы не можем оторваться374, таких, кто от души любит тебя, чужого человека, а не притворяется ради своей выгоды? Мне это кажется чрезвычайно трудным, особенно когда эти люди не любят почти ни одного частного человека, но всегда всех преторов. Если ты случайно познакомился с кем-нибудь, кто относится к тебе с большей приязнью, чем к твоему положению (ведь так могло статься), то с радостью впиши его в число своих. Если же ты не усмотришь этого, то знай, что дружбы этих людей следует остерегаться более, чем чьей бы то ни было, потому что они знают все пути для наживы, все делают ради денег и не заботятся о добром имени человека, с которым им не предстоит жить.
16. Что же касается самих греков, то нужно тщательно остерегаться дружеских отношений с ними, за весьма малыми исключениями, если кто-нибудь окажется достойным древней Греции. Настолько очень многие из них лживы и легкомысленны, а вследствие продолжительного рабства приучены к чрезмерной угодливости. По моему мнению, к ним всем нужно относиться ласково, а всех лучших из них привлекать гостеприимством, дружеским обхождением. Они склонны к чрезмерной дружбе, но не особенно надежны, ибо не осмеливаются противиться нашим желаниям и завидуют не только нашим, но и своим.
VI. 17. Как же я, желая быть осторожным и внимательным в делах этого рода, причем я даже опасаюсь, не слишком ли я суров, — отношусь, по-твоему, к рабам? Над ними мы должны властвовать везде, а особенно в провинциях. Об этом роде людей можно дать много наставлений, но вот самое краткое, и его легче всего придерживаться: они должны вести себя при твоих разъездах по Азии так, как если бы ты держал путь по Аппиевой дороге, и полагать, что поездка в Траллы ничем не отличается от поездки в Формии375. Но если кто-нибудь из твоих рабов исключительно предан тебе, то используй его в домашних и частных делах; а к тем делам, которые касаются твоих служебных обязанностей и хотя бы в малой доле — государства, пусть он не имеет никакого отношения. Ведь многого, что вполне можно поручить верным рабам, все же не следует им поручать, во избежание разговоров и порицания.
18. Но речь моя, неведомо как, превратилась в наставления, хотя первоначально у меня не было этого намерения. Что мне поучать того, кто, по моему мнению, не уступает мне в благоразумии, особенно в этих делах, а опытом даже превосходит меня? Однако, если бы к тому, что ты совершишь, присоединился мой авторитет, то твои действия, думается мне, доставили бы тебе самому большее удовлетворение. Итак, пусть основания твоего достоинства будут следующие: прежде всего бескорыстие и воздержанность с твоей стороны, затем совестливость со стороны всех, кто окружает тебя, очень осторожный и тщательный выбор друзей и из провинциалов и из греков; по отношению к своим рабам — твердые и постоянные правила.
19. Если это заслуживает уважения в нашей частной и повседневной жизни, то при столь большой власти, при столь испорченных нравах и в столь развращающей провинции оно обязательно покажется божественным. Этот порядок и эти правила могут поддерживать в принятии решений ту строгость, какую ты проявлял в делах, послуживших причиной вражды к нам, к моей величайшей радости. Или ты, быть может, полагаешь, что меня трогают жалобы какого-то Пакония, даже не грека, а скорее мисийца или фригийца376, или же Тусценния, сумасшедшего и грязного человека, из самой нечистой глотки которого ты, по всей справедливости, вырвал бесчестнейшую алчность?
VII. 20. Эту и прочие строжайшие меры, которые ты принял в этой провинции, мы бы не могли легко провести, если бы мы не отличались исключительным бескорыстием. Итак, проявляй в своих судебных решениях наибольшую строгость, лишь бы она не изменялась вследствие твоего расположения и оставалась беспристрастной. Однако мало значит, если ты сам производишь суд беспристрастно и по совести, но этого не делают те, кому ты уступил некоторую часть своих обязанностей. Мне, по крайней мере, кажется, что обязанности по управлению Азией не особенно разнообразны, но все они в высокой степени поддерживаются судебной властью. При этом самое знание, особенно по отношению к провинции, оказывается легким; нужно проявлять постоянство и поддерживать важность, которая не поддавалась бы не только лицеприятию, но даже подозрению.
21. К этому нужно также прибавить доступность при выслушивании, мягкость при вынесении решения, внимание при определении суммы денег и во время прений. Этим недавно Гней Октавий377 снискал общее расположение: у него первому ликтору нечего было делать, посыльный молчал, каждый говорил столько раз и так долго, как хотел. Вследствие этого он, возможно, мог бы показаться чересчур мягким, если бы за этой мягкостью не скрывалась та его строгость. Он заставлял сулланцев возвращать то, что они присвоили силой и запугиваниями378. Тем, кто ранее, как должностное лицо, выносил несправедливые решения, пришлось самим, как частным лицам, подчиняться на основании тех же постановлений. Эта строгость его показалась бы горькой, если бы она не смягчалась многими приправами его доброты.
22. Итак, если эта мягкость приятна в Риме, где столь велико высокомерие, где свобода так неограниченна, где так беспредельно своеволие людей, где, наконец, столько должностных лиц, столько возможностей защиты, так велик авторитет сената, то сколь же приятной может быть мягкость претора в Азии, где так много граждан, так много союзников, столько городов, столько общин ждут кивка одного человека, где нет никаких возможностей защиты, никакого обжалования, никакого сената, никаких народных сходок! Поэтому, уже дело великого человека, умеренного по своей природе и образованного благодаря воспитанию и изучению высоких искусств, — обладая столь большой властью, вести себя так, чтобы те, над которыми он поставлен, не желали никакой другой власти.
VIII. 23. Ксенофонт написал своего знаменитого «Кира»379 не исторически верно, а с целью дать картину справедливой власти, чрезвычайная строгость которой у философа сочетается с редкостной добротой. Ведь не без причины наш славный Африканский380 не выпускал из рук этих книг, ибо в них не пропущено ни одной обязанности заботливой и умеренной власти. И если их так соблюдал тот, кому никогда не предстояло быть частным человеком, то как же нужно соблюдать их лицам, которым власть дана с тем, чтобы они ее сложили, и дана на основании законов, которым им предстоит снова подчиняться?
24. По моему мнению, тем, кто стоит во главе других, следует направлять все к тому, чтобы те, кто будет в их власти, были возможно более счастливы. Что это издавна свойственно тебе и было свойственно с самого начала, как только ты высадился в Азии, широко известно благодаря неизменной молве и всеобщим отзывам. Заботиться о выгоде и пользе тех, над которыми ты поставлен, долг того, кто поставлен не только над союзниками и гражданами, но также над рабами и бессловесной скотиной381.
25. Всем, я вижу, известно, что ты прилагаешь величайшее старание в этом отношении: с городов не взыскивается никаких новых долгов, а многие города освобождены тобой от старых больших и тяжких долгов; многие разоренные и почти опустошенные города, в том числе один знаменитейший в Ионии, а другой в Карии — Самос и Галикарнасс382, вновь созданы тобой; в городах никаких восстаний, никаких раздоров; ты заботишься о том, чтобы города управлялись на основании решений оптиматов; в Мисии прекращен разбой383; во многих местах положен конец убийствам; во всей провинции установлен мир; не только знаменитые грабежи на дорогах и в сельских местностях, но и гораздо более частые и крупные в городах и храмах уничтожены; доброе имя, имущество и покой богатых людей уже не страдают от клеветы, этой жесточайшей пособницы алчности преторов, расходы и взносы городских общин распределены равномерно между всеми, кто живет в их пределах; доступ к тебе весьма легок, и ты охотно выслушиваешь жалобу всякого; ни одному человеку, как бы он ни был беден и беспомощен, не закрыт доступ к тебе — и не только к твоему трибуналу, куда допускается весь народ, но также в твой дом и твою спальню, наконец, во всем твоем правлении нет ничего свирепого, ничего жестокого; все преисполнено мягкости, кротости, доброты.
