Мартин Нексе - В железном веке
И священники тоже не спешили восставать против войны: на ее кровавом фоне их белые брыжи сверкали еще большей белизной; это придавало церкви небывалый доселе вес. Что же касается торговцев, то на них теперь поистине сошло благословение божие. Жалкие маленькие лавчонки, годами державшиеся только на том, что их владельцы десяток сбывали за дюжину, внезапно превратились в оптовые предприятия, доходы с которых позволяли им покупать автомобили, держать представительных лакеев и скаковых лошадей.
И разве так удивительно, что люди радовались войне и сердца их преисполнялись надеждой? Она все расшевелила, даже умы. Пацифисты и те не решались проклинать ее; ведь эта мировая война была необходима для упразднения войн вообще! Какой бы ни была кровопролитной, она вносила свою лепту в культуру; именно это кровопролитие и должно помочь решению задачи: оно устрашит людей и впредь сделает войны невозможными. Пацифисты пытались изгнать чорта силами Вельзевула! Социал-демократы видели в войне историческую необходимость, которая поможет людям дозреть до социализма.
В деревнях люди примирились с войной не так легко, как в городах. Правда, цены ползли вверх, но недостаточно быстро, и пока что крестьянам приходилось сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как другие снимают сливки. Теперь обстоятельства, видимо, должны были улучшиться, но в Эстер-Вестере хорошо «подработал» пока что только кузнец Даль. Он взял выгоднейший подряд на поставку подков для немецкой армии; причем подрядился поставлять куда больше, чем мог выковать в своей кузнице. Он передавал работу другим кузнецам и таким образом зашибал немалые деньги. На эти деньги он стал покупать старые автомобили, настоящую рухлядь, подновлял их и перепродавал с большим барышом. Поговаривали, что эти автомобили шли к нему с немецкого фронта. А покупателей было предостаточно: в Фьордбю каждый стремился обзавестись автомобилем; даже рыбаки в погоне за современными средствами передвижения приезжали с севера и приобретали у кузнеца машины, ибо теперь и они начали «выходить в люди». Повсюду носились фантастические слухи о том, сколько может заработать один какой-нибудь сопляк, выйдя в море на своем баркасе. Когда Йенсу Ворупу случалось бывать в Фьордбю, он видел, как рыбаки шатаются по ресторанам, лихо сдвинув шапки на затылок, в крахмальных воротничках, в лакированных ботинках, с сигаретами в зубах. Если в ресторане вдруг не оказывалось папирос, эти парни вызывали машину по телефону, усаживались в нее и переезжали на другую сторону улицы, в табачную лавку, чтобы пополнить свои запасы. Но деревенская жизнь от этого легче не становилась!
А тут еще этот живодер! Словно бы в насмешку над жителями Эстер-Вестера, небо устроило так, что после богом проклятого социалиста кузнеца он первый начал пожинать плоды военной благодати. Уже на рождестве в живодерне царило такое оживление, что запах оттуда разносился по всей округе. С тех пор — обстоятельство постыдное, что и говорить! — благодать снизошла на крестьян, ибо этот человек занялся скупкой всей больной и никуда не годной скотины, которую приводили к нему на двор, — и вдобавок совершенно открыто, тогда как раньше он занимался этим делом тайком. Это живодер пустил в оборот выражение, вскоре ставшее ходячим: «колбасные коровы», которым обозначалось все непригодное для питания людей.
Началось с того, что живодер приобрел у кузнеца старый автомобиль и в один прекрасный день — бог его знает, откуда он раздобыл оборотные средства, — привез на нем пропасть новеньких пустых консервных банок, которые сгрузил на своем гумне. И здесь начала работать консервная фабрика, оборудованная по последнему слову техники. Сам живодер, его жена и все их мальчишки метались как угорелые. День и ночь здесь рубили мясо, поджаривали муку и, чтобы придать этой массе прочность и аппетитный красный цвет, подмешивали в нее гематоген и всевозможные химикалии. Через день являлся жестяник с двумя подмастерьями и запаивал банки, а раз в неделю живодер отправлял куда-то доверху груженные машины.
Впрочем, теперь его уже редко называли живодером, а то, что он зарабатывал деньги на поставках для Германии, прощали ему тем охотнее, что многие вошли с ним в долю. Карманы его всегда были набиты банкнотами, и теперь ему уже было достаточно показать в банке в Фьордбю свои накладные, чтобы получить разрешение на выезд в Германию. Очень скоро округа оказалась очищенной от всего, что подходило под понятие «колбасных коров», даже кошки и собаки исчезли. В мгновенье ока живодеру удалось то, к чему в течение многих лет стремились ученые агрономы: оздоровить поголовье крестьянского скота и очистить хлевы от захудалого скота, да вдобавок еще путем продажи его по дорогой цене. У крестьян теперь оставались излишки корма, которые они тоже продавали, и недешево. Когда им уже нечего стало превращать в колбасу, они отправлялись в Фьордбю и дальше на запад, покупали «колбасных коров» и среди бела дня сдавали их живодеру. Смотреть на него свысока у них больше не было оснований.
— А я и раньше не относился к нему с презрением, — объявил Йенс Воруп. — Я демократ и принимаю человека таким, каков он есть. И кроме того, я всегда знал, что он малый неглупый.
Всем даже нравилось, что живодер не желал пользоваться «милостью» своих односельчан. Теперь никто — и по разным причинам — не имел" бы ничего против личного общения с ним, он со всех сторон получал приглашения. Но живодер никого не посещал.
— Если до сих пор вы обходились без меня, так теперь я попытаюсь обойтись без вас, — со смехом говорил он.
Вскоре все свыклись с его новым образом жизни, так же как примирились с тем, что он послал своих детей учиться в гимназию. Каждое утро он мчался с ними на автомобиле в Фьордбю и потом еще раз ездил за ними, уже под вечер. Впрочем, у него, верно, есть и другие дела в городе, раз уж он теперь так процветает, а дома могут обойтись и без него. Однажды он привез откуда-то дюжих мясников, которые управлялись с топором, словно с детской игрушкой.
— Почему бы ему и не посылать своих ребят в среднюю школу, если он может себе это позволить? — говорил Йенс Воруп. — Я уже давно собираюсь сделать то же самое. — И в подтверждение своих слов немедленно определил туда Арне. Теперь мальчик каждое утро отправлялся в город в новом щегольском кабриолете, запряженном русской лошадкой. Зрелище это доставляло удовлетворение не одним только обитателям Хутора на Ключах: значит, не один живодер — то бишь, Ханс Нильсен — был достойным представителем округи.
Маленький Арне теперь сделался героем дня. Ему сшили новый серый костюм полувоенного образца с множеством складок, ремней и карманов, и, право же, он очень смахивал на управляющего, когда по утрам, с еще непрожеванным куском во рту, отворял окно и кричал: «Эй, ребята, можно запрягать»! Наука не ждет, и в училище надо поспевать во-время! Когда он сидел в экипаже и лошадь уже собиралась тронуть, выбегала Карен со своими бесконечными поручениями: не забудь купить то-то и заехать туда-то, и Арне басовитым голосом бранил женщин, «которые вечно все вспоминают в последнюю минуту», и пускал коня рысью.
Родители стояли у окна, прячась за занавеской, и хохотали.
— Из этого малого выйдет толк! — гордо заявлял Йенс Воруп.
— Надо только, чтоб он выучился вежливому обращению с работниками; вежливость никому еще не мешала в жизни, — говорила Мария.
— Не мешает также, чтоб он научился внушать к себе уважение.
В этом пункте у них всегда возникали разногласия. Мария пошла в отца, который, по выражению Йенса Ворупа, точно нищий, вымаливал себе каждое рукопожатие. Она же считала, что Йенс стремится всеми на свете командовать.
Тем не менее приспосабливаться Йенс умел, что лучше всего доказывалось его борьбой против рационирования; он стал, можно сказать, душой этой борьбы. Главное — не быть уличенным, а этого можно добиться, только если не оказывать открытого сопротивления властям, а саботировать под видом дружелюбной готовности помочь; и вот здесь-то и проявилась необычайная гибкость Йенса Ворупа. Благодаря его энергии, уменью использовать нужную минуту и огромному хозяйственному опыту — а теперь все это должно было служить делу разрушения — Союзу обороны, насчитывавшему уже более двадцати тысяч членов, удалось поставить под удар правительственные предписания касательно снабжения страны в это трудное время.
Потому-то всех как обухом по голове ударило, когда разнесся слух, что владелец Хутора на Ключах отошел от руководства Союзом обороны. Доискиваясь, почему бы это могло случиться, все единодушно пришли к выводу, что он подкуплен правительством при посредничестве депутата округи. Что ловко то ловко, тут уж ничего не скажешь!
Йенс Воруп много разъезжал, а когда оставался дома, Дел у него было по горло. Марии пришлось привыкнуть к его постоянным разъездам и к тому, что она никогда не знала, куда и на какой срок он уехал. Она заставляла Арне спать в кровати отца — так ей все-таки было уютнее. А утром, когда она открывала глаза, случалось, что отец и сын лежали рядом.
